Марина засыпала и просыпалась на его плече, и ее подушка за это время успела высохнуть от слез. Но, как оказалось, ненадолго. Он погиб в автокатастрофе через два месяца после знакомства. Уехал утром с приятелем на рыбалку, друг за рулем задремал, и автомобиль выехал на встречную полосу и столкнулся в лоб с грузовиком.
Несчастная судьба вновь встретила ее с распростертыми объятиями, и теперь Марина уже точно знала, что в ее жизни не будет ничего хорошего. Полюбить так, как любила, она уже не сможет никогда – так любят только раз.
Потом были пять лет без него. Это была не жизнь и даже не существование. Это была боль. Самая настоящая физическая пытка, от которой она сворачивалась в клубок и скулила, как собака. Иногда эта боль приходила ночью. Ей снилось, что они опять вместе, а наутро она чувствовала, как волны горечи и печали накрывают ее еще сильней, будто они только сейчас расстались с Владом и она только сейчас его потеряла.
Говорят, что время лечит. Неправда. Оно калечит, заглушает, как после сильного обезболивания, но проходит час, два, и боль опять оживает и разбрасывает свои семена по всему телу.
Спустя какое-то время она попыталась начать жить заново. Сначала решила стать живой. Улыбалась, когда шутили люди, готовила себе еду, ходила в рестораны и пыталась получать удовольствие. Но она чувствовала, что душа ее мертва и ничего внутри не шевелится. Тело по утрам мылось, зубы чистились, волосы укладывались, лицо получало порцию макияжа, она что-то ела, пила любимый капучино, ходила на работу, спасала сотни других людей, а себя спасти не могла.
За пять лет не произошло никаких изменений. Трудно жить, когда тебе все равно, когда чувствуешь, что все бессмысленно и каждый новый день – близнец вчерашнего. И никогда, никогда уже не будет так хорошо, как было рядом с Владом.
За эти пять лет у нее было много мыслей о смерти, о добровольном уходе из жизни. Но что-то ее останавливало. Может быть, робость характера или, возможно, своего рода принципиальность: ей была дана жизнь, и ей надо ее прожить. Она не имеет права убивать себя. Видимо, этот путь ей зачем-то нужен. Зачем-то же она нужна мирозданию?..
* * *
И вот сегодня она ехала на электричке, направляясь в родной дом Влада, место, где он вырос, ходил в школу, где еще недавно жила его мать Валентина.
Ее не стало около полутора лет назад – умерла во сне. Пережила сына на четыре года.
После похорон Марина узнала, что свой дом свекровь переписала на нее. Этот небольшой домик под Тверью стал ей по-настоящему родным – не по крови, а по сердцу.
С Валентиной у Марины были очень теплые отношения, они постоянно созванивались, а на выходные невестка приезжала навестить свекровь.
Впервые Марина ехала в электричке и знала, что ее уже не встретят на пороге, не угостят парным молоком и теплым свежеиспеченным хлебом, не обнимут… Ее родная мать «ненавидела сантименты», как она сама выражалась, а вот свекровь при первой встрече сразу обняла невестку и даже прослезилась.
Больше года Марина не могла себя заставить приехать и увидеть пустой дом. Но вот наконец собралась.
Сердце гулко застучало, когда за окном показались знакомые пейзажи. Еще несколько минут, и она выйдет из вагона, перейдет дорогу, а там всего две улицы, поворот направо и серая калитка.
Марина знала, что это будет сложно, только не догадывалась насколько. Ноги еле держали ее, она зацепилась за поручень и попыталась взять себя в руки.
«Держись! – приказала она себе. – Вот дойдешь до цели и дашь волю слезам. Сейчас ты должна собраться!»
У нее получилось. Шаг, еще один, вот она уже идет по дорожке, поворачивает направо, доходит до серой калитки, достает ключ из сумочки и открывает ее. Все так быстро, суматошно, и главное – не останавливаться. Нужно зайти в дом, а там уже будет легче.
Две ступеньки, вставить второй ключ в замочную скважину, повернуть, войти в дверь, закрыть ее и упереться лбом.
Все. Теперь можно. Плачь. Рыдай. Кричи. Тебя все равно никто не услышит и не увидит.
* * *
Вдоволь наплакавшись, она умыла лицо и прошлась по такому родному дому. Все было на месте: любимый платок свекрови на спинке железной кровати, белая скатерть на столе, старые фужеры в деревянном серванте. Влад много раз предлагал матери снести этот дом и построить новый, предлагал переехать к нему в Москву, но женщина даже слушать его не хотела.
Здесь прошла ее жизнь, здесь были похоронены ее родители и брат. Нет, конечно, о Москве и речи не могло быть.
Марина прошла на кухню. Тут Влад все же отвоевал пространство, убедил мать разрешить ему сделать небольшой ремонт: установил новую кухню и уложил новый пол из вкусно пахнущих свежих досок. Марина жадно втянула душистый сосновый запах, прошла в коридор, и под ногами заскрипела половица. Она моментально вспомнила, как они с Владом только поженились и приехали к маме с ночевкой. Старый друг пригласил их к себе на ужин, они засиделись и возвратились в материнский дом только под утро. Очень старались не шуметь, но эта половица сдала их с потрохами: скрипела, как ржавое колесо. Они хихикали, приказывали полу не шуметь и, конечно же, разбудили маму.
Господи! Марина бы сейчас все на свете отдала, только бы еще раз увидеть его глаза, прикоснуться лбом к его лбу и запустить пальцы в жесткие волосы. Опять слезы навернулись на глаза, она сглотнула ком в горле, как смахнула воспоминание, и взялась за уборку.
Очнулась, когда за окном было уже темно. Возвращаться в Москву не хотелось, она решила переночевать здесь. Вспомнив, что почти целый день не ела, она вытащила из кошелька несколько купюр и быстро засобиралась купить себе хоть что-то к чаю на вечер.
На обратном пути Марина остановилась на мосту. Ноги гудели от усталости, пакет оттягивал руку. Она опустила пакет с продуктами вниз, прислонив его к ноге, чтобы не упал, и подняла голову к небу. И опять воспоминания разбередили ей душу, они навязчиво врывались в сознание, кололи горячими иголками сердце, окатывали, как кипятком, горечью утраты, вытягивали жилистые руки и кромсали ногтями старые раны.
Влад тогда остановился посредине этого моста, вытянул руки в стороны, как крылья, и закричал:
– Я люблю-ю-ю-ю тебя-я-я-я, как Бог!
Марина сделала шаг вперед и встала на том же самом месте. Подняв руки вверх, она закричала:
– Вл-а-а-ад! Я не могу без тебя! Забери меня к себе!
Деревянные доски у нее под ногами неожиданно затряслись и пришли в движение, закручиваясь в воронку. В небо взметнулся огненный столб, в ушах зазвенело от перекатов взрыва, и она с грохотом полетела в пропасть.
Все будет правильно, на этом построен мир
Марина открыла глаза. Прямо перед ней на стене висел ковер, на котором был изображен Волк из «Ну, погоди!», который гнался за Зайцем. Это был ее любимый ковер в детстве. Сколько раз она рассматривала его после того, как просыпалась: трогала пальцами вышитые синие брюки Волка, гладила светлые ушки Зайца…
Она дотронулась указательным пальцем, провела по шершавому шлему Волка и улыбнулась. А через пару секунд поднялась и села на постели, оглядывая комнату. Все вокруг было таким знакомым и родным: шкаф, который родители продали, когда она окончила школу, ее старый письменный стол, который знал про все ее двойки по математике, стул – у него постоянно откручивалась ножка, и отец ее ремонтировал. Марина испуганно смотрела по сторонам, а потом опустила взгляд вниз и стала рассматривать себя: пижама с лиловыми цветочками и… ее руки! Они были совсем другими, как будто детскими, она даже подняла ладони и потрясла ими перед лицом. Ужас и паника овладели ее телом и душой, а на лице застыла безжизненная маска.
Еще через мгновение она услышала голоса. Самые родные голоса на свете: ее родителей. Она вскочила и бросилась на кухню.
Отец сидел на мягком диванчике за столом и намазывал на хлеб масло, мать налила ему в чашку из чайника кипяток. Увидев Марину, мать поставила чайник на плиту, а отец откуда-то справа от себя вытащил торт и водрузил его на стол перед собой.
– Твой любимый, шоколадный! – радостно сообщил он и протянул руки к дочери. – Поздравляем тебя, наше солнышко!
Марина бросилась в его объятия. Он посадил ее к себе на колени, как маленькую девочку, стал поправлять запутавшиеся ото сна волосы и целовать в лоб, в щечки, в ушки.
У девочки перехватило дыхание, перед глазами заплясали темные точки, ей казалось, что кровь забурлила в жилах и вот-вот брызнет из всех пор, разрывая кожу. В голове кружилось слишком много мыслей и догадок, они буквально оглушали сознание. Она попыталась сосредоточиться, но это оказалось невозможным. Марина безумно соскучилась по отцовским рукам, по его поцелуям в щечку, по его ласке! Как же ей этого не хватало! Она закрыла глаза, со всех своих детских сил прижалась к нему и разревелась, чем очень озадачила родителей. Мама сразу решила, что у нее проблемы в школе, и стала допытывать, сколько двоек она нахватала.
– По истории? По географии? По каким еще предметам ты получила двойки? – пытала она Марину.
А девочка все сильней прижималась к папе, утыкалась носом в его плечо, вдыхала его запах и наслаждалась, когда он прижимал ее и целовал в висок.
– Ну что ты набросилась на нее? У нее день рождения, а в этот день все прощается, правда?
На кухню вошла старшая сестра. Они уселись все вместе, как большая и дружная семья, пить чай. Папа зажег двенадцать свечей и попросил Марину загадать желание.
– Мое желание уже исполнилось, – прошептала она и затушила свечи.
Даша сидела за столом, рассказывала про школу, а Марина уписывала торт и исподтишка рассматривала родных. Какая же еще красивая и молодая мама: светлые локоны, голубые глаза, прямой нос – она была идеально сложена, она была прекрасна!
Марина перевела взгляд на сестру. Сейчас она замечала самые незначительные мелочи, например, как изящно ела торт Даша. Или вот она улыбнулась… и какая же прекрасная у нее улыбка!
– Ну все, мне пора! – Даша схватила со стола конфету, длинными пальцами поднесла ко рту, улыбнулась и посмотрела на Марину. – Как там наш учебный огород? Небось, одни двойки на грядках? Большие кучи?
– Кучи? Да там целые горы! Не знаю, что получится из этого ребенка. И как она жить собирается? – спросила мама.
Марина опустила глаза и посмотрела на свои пальцы. Они были короткие и толстые, как сардельки. Она вздохнула и прижалась к отцу:
– Я обещаю, что больше не будет ни одной двойки!
Мама с Дашей засмеялись, а отец пригладил волосы дочери и сказал:
– Я тебе верю, детка.
* * *
Все, что произошло с Мариной, было не просто невероятным, а фантастическим. Она не понимала, как это произошло, постоянно рассматривала свои руки, смотрела на детское отражение в зеркале и не могла поверить в происходящее. Получалось, что тело принадлежало двенадцатилетней девочке-подростку, а вот голова, вернее, то, что в ней, – сорокалетней женщине, знающей жизнь, помнящей все песни, которые еще не спеты, поступки, которые еще не совершены, и слезы, которые не пролиты.
Восторг от выпавшей возможности прожить жизнь заново Марина не смогла бы описать словами! Это была эйфория в чистом виде, безудержное ошеломляющее счастье!
Возможно, выпади это счастье другому, он бы воспользовался им по полной. Например, мог бы стать знаменитым певцом, писателем, выиграть или заработать кучу денег! Но Марину совершенно не интересовало такое будущее. Больше всего на свете она хотела снова увидеть Влада и спасти ему жизнь. Да, до этого дня было еще очень далеко, но ведь она знала, что он настанет.
И конечно же, у нее была еще одна сверхзадача – спасти отца и сделать все, чтобы он не ушел к другой женщине.
* * *
Окунуться в детство – это невероятное везение! Увидеть своих родителей молодыми – настоящее блаженство. У Марины никогда не было по-настоящему теплых отношений с матерью, но она была рада увидеть ее молодой, здоровой, улыбающейся. Совсем другой та стала к старости: ворчала, жаловалась, что все плохо, что ее младшая дочь непутевая и бестолковая, и жизнь ее прошла мимо, и она даже не успела побыть счастливой.
Отца звали Виктор, и это было любимое мужское имя Марины. Любоваться молодым и здоровым отцом было самой большой ее радостью. Она не видела его больше двадцати лет, она забыла его лицо. А сейчас всматривалась в каждую родинку, ловила улыбку, держала его за руку – и умирала от счастья.
В школу Марина пошла как на праздник.
Наблюдать за одноклассниками и оценивать их глазами взрослой тети может показаться неинтересным занятием, но и тут Марина получила огромное удовольствие. Это ведь так увлекательно – разглядывать их, особенно когда знаешь, кто кем стал и каких успехов добился.
Вот Вера Митусова. Какая важная сейчас – комсорг школы, учится только на отлично. И школу окончит с золотой медалью, а потом забеременеет от соседа, который старше ее лет на двадцать, родит ему сначала дочку, потом двух пацанов, расползется за сто двадцать килограммов и никогда даже в отпуск не уедет.
А вот Ваня Медведский – хулиган, баламут, не прочь покурить и выпить, а после школы еще год погуляет, отслужит в армии и вернется другим человеком – поступит в МГУ, а через двадцать лет станет депутатом.
Марина смотрела на каждого, вспоминая, какая судьба им уготована, прислушивалась к своим ощущениям и понимала, что чувствует некую неловкость. С одной стороны, были приятные воспоминания: например, как совсем недавно – правда, в той, другой, жизни – она встретила в центре города Свету Бендюк, и та бросилась ее целовать, рассказала, что работает на Северном полюсе, занимается какими-то исследованиями. И одноклассница так светилась от счастья, что Марина сразу подумала: она нашла себя, она действительно счастлива! Но с другой стороны, когда она вспоминала неудачные судьбы одноклассников, по телу пробегал холодок.
* * *
Особенно позабавила ее реакция нелюбимых учителей!
Вторым уроком была алгебра. Елена Викторовна раздала всем листочки и сообщила, что сегодня контрольная работа.
Марина выполнила задание за десять минут.
– Что, Власова, опять ничего не выучила? – Учительница подошла к девочке, помотала головой и вздохнула.
– Все выучила, – с улыбкой ответила девочка и протянула ей листочки с решенными задачками.
Елена Викторовна снисходительно посмотрела на Марину, потом на листочки, затем опять на девочку. Высокомерный взгляд учительницы метнулся на соседа по парте, двоечника, у которого пока было написано на листочке только два слова: «Контрольная работа».
Марина прятала улыбку и с усмешкой наблюдала, как в глазах Елены Викторовны разливается нешуточное удивление.
Это было так забавно, так хорошо! Так стало легко и светло на душе, что она, не переставая, улыбалась и рассматривала всех.
Елена Викторовна хмыкнула и с прямой спиной уселась за свой стол напротив первой парты, чтобы проверить контрольную работу. Марина подметила, что лак на ногтях учительницы местами облупился, что пара стрелок на колготках были зашиты не слишком аккуратно, и поняла, что уже не боится грозной математички, как раньше, а, скорее, жалеет ее. По-женски.
Ее первая пятерка удивила всех одноклассников. На перемене лучшие подружки, Мила и Лиля, шушукались, обсуждая Марину, а она смотрела на них глазами девочки-подростка, а видела глазами взрослой женщины, с сожалением и горечью, потому что знала, что после окончания школы Мила выйдет замуж, а через три года, когда у Милы будут двое детей-погодок, муж ее бросит и уйдет к Лиле.
И они навсегда перестанут быть лучшими подругами.
* * *
После уроков Марина решила пойти к Кате. Их матери были близняшками, очень похожими в детстве и совсем разными теперь. В народе бытует мнение, что если близнецы не дружат и живут разной жизнью, то черты лица у них меняются, и они с каждым годом становятся все меньше похожими. Возможно, это правило сработало на этот раз, но, бесспорно, они обе были красавицами! Мама Марины постоянно укладывала свои роскошные волосы в хвост или ракушку, а ее сестра всегда распускала шикарные светлые локоны.
Катина мама – Ульяна – была известным модельером, и ее дочь жила в полном достатке и роскоши, но при этом оставалась простой девочкой. Ульяна в свои сорок выглядела максимум на тридцать, всегда носила туфли на шпильках и красивые платья. Даже дома она выглядела так, как будто через пять минут ей выходить на подиум.
Мать Марины даже в детстве не находила с ней общего языка. У каждой из них были свои подруги, и по жизни каждая пошла своей дорогой, даже не оборачиваясь и не интересуясь жизнью родной сестры.
Ульяна считала сестру бездарной лентяйкой и была уверена, что та ей завидует с самого детства.
Возможно, так оно и должно было быть. Трудно смириться с тем, что твоя сестра-близнец, с такими же генами, много чего добилась в жизни, а ты – простая домохозяйка.
Но задеть Светлану, да так, чтобы она хоть как-то показала свою зависть, было невозможно: поколебать ее горделивое чувство собственного достоинства и значимости не удавалось никому. Если у нее и была зависть к сестре, она ее искусно скрывала. Вот свою нелюбовь к Кате она никогда не скрывала. Ульяна, напротив, относилась к Марине и к Даше с теплотой: на все праздники дарила подарки, а когда Марина подружилась с Катей и часто стала бывать у них в гостях – угощала всякими вкусностями, которых у них всегда было в избытке: рыбные и мясные деликатесы, красная и черная икра, редкие сыры, зимой – свежие тропические фрукты. А сколько изысканных сладостей у нее было припасено на любой случай! Какие она накрывала столы!
* * *
Марина подружилась с сестрой, когда та уже оканчивала школу. Марине было приятно, что Катя – ровесница высокой стройной Даши – подружилась не с сестрой, а с ней, Мариной.
Девочки некоторое время даже учились в одной школе, но лет десять назад тетя Уля познакомилась с мужчиной, который не только обеспечил ее материально, но и раскрыл в ней талант модельера. Тогда они и перебрались в центр города и поселились в одной из семи известных высоток в Москве. Этот дом был элитный, с консьержкой и огромным лифтом.
Ульяна родила Катю еще в юности по большой любви-глупости. Именно так она всегда называла то чувство, которое в ней зародилось и бросило в объятия Гриши-болтуна (кроме как болтать, он ничего не умел). Марина его видела всего один раз, когда Катя уже училась в институте. Он пришел к дочери в дом за помощью и угрожал подать в суд, если она откажет ему в денежной компенсации.
– Компенсация? – удивлялась Катя. – За то, что я даже не знала о тебе и выросла без отца?
– За то, что от моего семени ты родилась. Это я подарил тебе жизнь! И я узнал, что любой родитель может потребовать от своих детей денежное пособие. Если я подам на тебя в суд, ты должна будешь мне платить каждый месяц. Не доводи дело до суда! Будь мудрой!
Катя по характеру была человеком тихим, мягким, добрым. Она не умела отказывать и наверняка достала бы из кошелька все деньги, которые у нее были, и отдала ему. Но на беду дяди Гриши в это самое время Ульяна как раз поднималась в лифте, и, когда Катя побежала в комнату за кошельком, ее мать вошла в квартиру.
В тот день Марина стала свидетелем жуткой драки. Хотя дракой это назвать было трудно, скорее, это было избиением. Тетушка мгновенно вошла в раж и била Григория и руками, и ногами, при этом обзывая его грязными и непристойными словами. Марина тогда в первый раз увидела тетю Улю такой: настоящей базарной бабой, а не леди. Зато когда незадачливый вымогатель пулей вылетел из квартиры, Ульяна поправила взлохмаченные волосы, подняла подбородок и летящей походкой от бедра удалилась вглубь квартиры в свои личные комнаты. Ах, какое это было жилище! Просторное, необъятное, шикарное! Марина не раз перед сном мечтала, чтобы у нее была такая же квартира! Особенно ей нравились личные комнаты тети Ули. Огромная спальня разделялась на две зоны: широкая кровать с множеством ярких мягких подушек и небольшая зона будуара, где находились диванчик и кресло с белыми меховыми покрывалами. Еще одну комнату тетя Уля оборудовала под гардеробную. Там было много разных открытых шкафов с одеждой и несколько полок с обувью до самого потолка.
