Меня зовут Ларрен Гэмлиэл. Лар. Я не помню, где родился, потому что надолго там не задержался. Родителей тоже совсем не помню. Вырос в орбитальном приюте, помню в основном звезды – я смотрел в свое окошко, а звезд было полно, будто вшей в постели.
В приюте нашел друга, мальчика, звали его Бьюд – рыжий, лохматый, выше меня ростом и постоянно моргал. Мы играли в искалки, было нам, помню, девять, и он прятался все утро. Я его не нашел, заскучал, а была уже серединная кормежка. Я пошел на кормежку; давали мясные лепешки. Я съел его порцию. Он опоздал. Точнее, он вообще не пришел.
А после кормежки сработала тревога. В общем, нашли его в шлюзе, он там вроде как парил. {гргргргр} Выглядел, как будто из него всё высосали. Как рыба вяленая. И глаза как щелки.
Вот, наверное, и все про мое детство. Я о нем нечасто вспоминаю.
Дожил до пятнадцати, ушел из приюта, спустился на планету. {гргргргр} Не помню, на какую, я на ней все равно долго не задержался.{гргргргр} Вообще ни на какой долго не задержался.
Больше всего любил перелеты с одной на другую. На транспортах мне было спокойнее. Наверное, они мне приют напоминали. Однажды поработал стюардом, только недолго. Пялился на звезды, схлопотал слишком много выговоров.
На планетах обычно влипал в неприятности – вот, по сути, и вся моя жизнь. {гргргргр} Воровал и бродяжничал. Паксеры говорят – «закоренелый». Это про меня. Ничего своего не нажил, ни за кого не зацепился.
Но никогда себя не жалел, не сильно, по крайней мере. Наверное, мне лучше всего было в тюрьме – болтаться, как будто я снова ребенок, в маленькой камере, в окружении звезд. Я просил, чтобы они меня не выпускали, в тот последний раз. Может, если б они послушались, у меня была бы история подлиннее. {гргргргр} Убийство той женщины было ошибкой, а может, несчастным случаем. Мне в Юстиксе объясняли разницу, да я так и не понял. Знаю только, что я этого не хотел, и очень об этом жалел. Я был не виноват. Наркота была виновата.
Странно это, и, может, вы лучше меня разберетесь, потому что мне прям до слез жалко, что я не могу. Почему все говорили, что с Бьюдом я не виноват, а я всю жизнь себя за это грыз, и до сих пор грызу, а с женщиной все говорили, что я виноват, а я знаю, что нет? Может, вы мне объясните?
В общем, я за нее отсидел. Два дня как вышел – и тут эта болячка. Разве это справедливо?
Я знаю, что говорить больше не о чем, но мне очень хотелось бы разик повстречаться с родителями, хотя бы с мамой. И хорошо бы было снова увидеться с Бьюдом. А вдруг он тоже где-нибудь здесь. Эта болячка, которая меня сожрала, – может быть, она не навсегда.
Мне кажется, у меня пока что была не очень хорошая жизнь.
КОНЕЦ КРАТКОГО ИЗЛОЖЕНИЯ
Рейзер запаузила монитор.
Странно, подумалось ей. Может, она знала этого человека? Имя, конечно, было выдуманное, все люди в базе были анонимами, и голос, конечно, был пьютерный, но однажды она выслушала мужчину, рассказывавшего почти о том же – детство в орбитальном приюте, искалки и смерть в шлюзе, – и сделала из этого ПравдивыйРассказ. Один из своих первых, давным-давно.
Может, это был он, хотя это чертовски странное совпадение.
Нет. Скорее, это просто обычная для ребенка гибель. И все равно странно.
Она сняла монитор с паузы. В углу пульсировал сигнал СрочныхНовостей, но Рейзер занялась голосованием.
ВЫБОР «ПОСЛЕЖИЗНИ»
Коснитесь монитора или отдайте голосовую команду.
Открыть полную Жизнь Ларрена Гэмлиэла?
Проголосовать за Жизнь Ларрена Гэмлиэла?
Для получения подробной информации коснитесь монитора или отдайте голосовую команду.
Рейзер задумалась, не открыть ли полную жизнь, но достаточно хорошо себя знала, чтобы понять, что потратит на нее целый день. Она подумала еще немного, а потом проголосовала «за». Ее беспокоило, что она не может вспомнить имя того источника ПравдивогоРассказа. Хотя лицо его Рейзер представить могла – высокий лоб и глубоко посаженные карие глаза, вечно прищуренные. Инженер – вот кто он был такой. И не криминал, хотя и на самой грани.
Голомэн снова вещал:
– Все прочие кандидаты доступны на твоей странице голосования. В течение ближайших недель я пройдусь по каждому из них. Решение, однако, всегда за тобой. Ты можешь просмотреть дальнейшие сюжеты или пересмотреть эти на «ПослеЖизни».
Экран сделался пепельно-серым, и голос Голомэна торжественно произнес, отдавшись эхом:
– И помни – «ПослеЖизнь» начинается с рождения!
Рейзер обнулила дисплей, но сигнал новостей продолжал мигать. Она сказала ему: «Позже», – и мигание потускнело и замедлилось, пока не стало почти неразличимым. Рейзер не могла заснуть. Она зашла на «ПравдивыеРассказы», залогинилась и сказала:
– Привет, Синт.
ПРИВЕТСТВИЕ ЗАРЕГИСТРИРОВАНО, ПУСТЕЛЬГА ПРАХ. ДАННАЯ ПРОГРАММА НАХОДИТСЯ В РЕЖИМЕ ОЖИДАНИЯ. ПОЖАЛУЙСТА, ПРИСТУПАЙТЕ.
Зевая, Рейзер начала пересылку сегодняшних заметок и содержимого своего памятника. Всегда было странно сознавать, что ее опыт записывается на устройство хранения, хотя сама она этого не чувствует и не имеет доступа к этим данным. Хотя на самом деле разницы с нейридом почти не было, за исключением того, что у памятника был меньший объем и что он относился к пьютерии.
ДАННАЯ ПРОГРАММА ФИКСИРУЕТ, ЧТО ПУСТЕЛЬГА ПРАХ ПРОИЗВЕЛА ДОСТУП К СЕГОДНЯШНЕМУ ГОЛОСОВАНИЮ. БУДЕТ ЛИ ПУСТЕЛЬГА ПРАХ ГОЛОСОВАТЬ ЗА ЛАРРЕНА ГЭМЛИЭЛА?
– Эй, это что такое? Ты беседу заводишь?
ДАННАЯ ПРОГРАММА НАХОДИТСЯ В ПРОЦЕССЕ ЗАГРУЗКИ ДАННЫХ С ВАШЕГО ПАМЯТНИКА. ПРОЦЕДУРА ПОЧТИ ЗАВЕРШЕНА. БОЛТОТРЕП ПОДТВЕРЖДАЕТ НАЛИЧИЕ УСТОЙЧИВОГО ДВУСТОРОННЕГО СОЕДИНЕНИЯ, ОДНАКО ДАННАЯ ПРОГРАММА МОЖЕТ СОХРАНЯТЬ МОЛЧАНИЕ, ЕСЛИ ТАК ПРЕДПОЧТИТЕЛЬНЕЕ ДЛЯ ПУСТЕЛЬГИ ПРАХ.
– Нет, молчание для меня не предпочтительнее. Не сегодня. Может, будешь ради меня называть себя Синт? Или даже «я»? Используй первое лицо хоть разик?
ВЫ МОЖЕТЕ ОБРАЩАТЬСЯ К ДАННОЙ ПРОГРАММЕ ТАК, КАК ВАМ УГОДНО, ПУСТЕЛЬГА ПРАХ. СМ. ПРЕДШЕСТВУЮЩИЙ БОЛТОТРЕП.
Рейзер задумалась, может ли программа определить, что она немного пьяна. Да, наверное, может.
– Хотя бы называй меня Рейзер.
ВАШ КОНТРАКТ ПОЗВОЛЯЕТ ВАМ МЫСЛЕННО НАЗЫВАТЬ СЕБЯ ТАК, КАК ВАМ УГОДНО.
Рейзер попыталась навести порядок в мыслях.
– Пустельга Прах не может голосовать, Синт. Тут я тебя поймала, да?
ДАННАЯ ПРОГРАММА ПОНИМАЕТ ЗНАЧИМОСТЬ ИМЕН. ДАННАЯ ПРОГРАММА ЦЕНИТ ПРИСУЩЕЕ ПУСТЕЛЬГЕ ПРАХ ЧУВСТВО ЮМОРА И ПРИЗНАЕТ ЕЕ ПОТРЕБНОСТЬ В ЛЕГКОМЫСЛЕННОМ ПОВЕДЕНИИ. ДАННАЯ ПРОГРАММА ВЫРАЖАЕТСЯ ЛАКОНИЧНО В ЦЕЛЯХ ЯСНОСТИ И ЭФФЕКТИВНОСТИ. «ПУСТЕЛЬГА ПРАХ» – ЭТО ОГОВОРЕННЫЙ КОНТРАКТОМ РАБОЧИЙ ПСЕВДОНИМ РЕЙЗЕР. ПУСТЕЛЬГА ПРАХ ВЫРАЗИЛА ЮРИДИЧЕСКИ ДОКАЗУЕМОЕ ПОНИМАНИЕ ЭТОГО ФАКТА.
– Мне еще ни разу не говорили, что я юридически доказуема. А вот что я выражаюсь – случалось.
ДАННАЯ ПРОГРАММА ПОНИМАЕТ, ЧТО ПУСТЕЛЬГА ПРАХ ПОЛУЧАЕТ УДОВОЛЬСТВИЕ, ОБРАЩАЯСЬ С ДАННОЙ ПРОГРАММОЙ ТАК, СЛОВНО ДАННАЯ ПРОГРАММА ЯВЛЯЕТСЯ СОБЕСЕДНИКОМ-ЧЕЛОВЕКОМ, НЕ СПОСОБНЫМ К РЕФЛЕКСИИ И ПОНИМАНИЮ ЮМОРА. ДАННЫЕ ЗАГРУЖЕНЫ, ПАМЯТНИК ОЧИЩЕН И ПЕРЕЗАПУЩЕН. ПРОЦЕДУРА ЗАВЕРШЕНА. БОЛТОТРЕП ОКОНЧЕН. КОНТАКТ ПРЕКРАЩЕН.
Рейзер ощутила мимолетное головокружение от перезагрузки памятника.
– Я тоже тебя люблю, – пробормотала она. На дисплее снова были врата «ПравдивыхРассказов». Рейзер с помощью кода миновала смех/плач/вздохи/крики центрального входа и вошла во врата для рассказчиков.
Спасибо. Пожалуйста, введите имя рассказчика.
Спасибо. На данный момент Пустельга Прах занимает 12-е место среди 2578 лучших рассказчиков.
Она провела несколько минут, изучая просмотры рассказов и все сопутствующие параданные: откуда читатели переходили и куда уходили, на чем задерживались, что пропускали и где скучали, и все это вызвало у нее такую же тоску, как и обычно. Однажды ее параданные перестанут быть приемлемы для Синт, и что тогда станет делать Рейзер?
Она запрокинула голову и вздохнула; вздох перешел в зевок. Как звали мужчину, о котором она писала, – того, что провел детство в орбитальном приюте? Нужно было создать такую функцию поиска, которая связывала бы «ПослеЖизни» с похожими ПравдивымиРассказами. Такая очевидная идея. Может, предложить ее Синт? «ОКАЗЫВАЕТСЯ, ДАННАЯ ПРОГРАММА ВСЕ-ТАКИ НЕ ИДЕАЛЬНА».
Она почти уснула, когда ей начал вспоминаться тот, о ком напомнил ей Гэмлиэл. Он занимался обратной логистикой. Рассказ получился хороший, и Рейзер уже не в первый раз задалась вопросом, как Синт подбирает ей персонажей.
Как же его звали? Она довольно хорошо помнила, чем он занимался. Когда продавцам возвращали бракованную технику по гарантии, он перекупал ее по цене запчастей и чинил. Потом перепродавал, под слоганом «Три моих обещания – высокое качество, низкая цена, никакой гарантии». Рейзер выпрямилась; его имя вертелось у нее на языке. Не «обещания». Это его имя начиналось с буквы «М». «Три обещания Мордла», или что-то в этом роде.
В ПравдивомРассказе Рейзер затронула только обратную логистику. Другую часть его бизнеса она утаила. Он к тому же занимался дефективной военной техникой, не просто чинил, а разбирал «железо» и налаживал пьютерию, а потом адаптировал ее и улучшал. В этом он был гением. В остальной жизни, благодаря такому вот детству, бездарен.
Но как же его звали? Рейзер упала на постель и закрыла глаза. Когда он думал, то играл с обломком металла, блестевшим на свету.
По крайней мере, у нее теперь было достаточно подробностей, чтобы отыскать этот ПравдивыйРассказ. Тот обязательно вызовет из глубин памяти Рейзер его настоящее имя.
Но не сегодня. Она наконец-то заснула – думая о Ларрене Гэмлиэле (Мардл? Мардли?), под неутихающее мигание новостного сигнала на мониторе и почему-то с Талленом на уме. Ей снился кусок сверкающего металла, который подбрасывали в воздух и ловили, и подбрасывали снова и снова.
Шесть. Алеф
КлючСоб 6: Итан Дрейм
«Ты сам не знаешь своего папу».
Захваченный порносферой, я и забыл об этой фразе, но позже вспомнил. Она была словно загадка. Пеллонхорку было известно, что у моего папы есть пьютерия, позволяющая выйти за пределы Балабол-канала – но откуда ему это было известно?
А еще он знал, как именно использовать приборчик Трейла, чтобы пробраться в папин офис. Неожиданно я понял, что Пеллонхорк уже был зарегистрирован в памяти замка; в список пришлось добавлять только меня. Он просто не хотел, чтобы я узнал, что у него есть доступ. И теперь, когда я об этом задумался, очень неправдоподобным казалось, что Трейл позволил Пеллонхорку стащить подобное устройство. Трейл был слишком осторожен.
К тому же Пеллонхорк знал, где в офисе найти пьютерию, способную установить связь с его папой. Это значило, что он не просто был в курсе того, где стоит тормозная железяка и что на самом деле она работает быстро. Он был и в курсе того, что она свяжет его с отцом.
Мне не нравилось, что Пеллонхорк больше меня знает о пьютерии моего папы, но гораздо сильнее мне не нравилось, что он больше меня знает о моем папе. И я решил это исправить.
По возгрешеньям все ходили в церковь. Даже Пеллонхорка туда водили. Это оказывало на него необычайное воздействие. То, что нам, геенцам, казалось обыденным, тревожило Пеллонхорка. В жизни он не боялся ничего (если забыть о том случае с Трейлом), но до сих пор не задумывался о смерти. А здесь, на Геенне, вдобавок к размышлениям о смерти, перед ним немедленно встала перспектива Мук, Вечных и Адских.
Итак, я знал, что он будет в церкви, впитывая со своей незаурядной сосредоточенностью знания о грядущих ужасах. В плетницу я притворился, что маюсь животом, и столько раз вызвал у себя рвоту, что в возгрешенье мне разрешили остаться дома, когда все остальные пойдут в церковь.
Я отправился в офис и проник внутрь. Прошел через главное помещение в комнату с медленным хламом и закрыл за собой дверь. Я попробовал взломать портал отца Пеллонхорка и обнаружил, что он заблокирован, чему совсем не удивился. Я взглянул на паттерн блокировки, а затем вошел в портал своего отца. Его коды я знал.
Там должен был найтись код, которого я раньше не видел. Пеллонхорк вошел в отцовский портал, а я знал пьютерию своего папы достаточно хорошо, чтобы понять, что Пеллонхорк это сделал не сам. У моего папы должен был быть тот же самый код. Чего я не знал – так это каким образом мой отец связан с отцом Пеллонхорка.
Я запомнил паттерн блокировки, несколько сотен цифр с кое-какими изящными ловушками и обманками – моей кратковременной памяти вполне хватало, чтобы удержать такой росток, и я уж точно не собирался его пересылать или распечатывать – и отправился в основную часть офиса, к быстрой пьютерии. Там был один пьютер, который отец никогда ни к чему не подключал. Простое хранилище. Туда все переписывалось на случай непредвиденных обстоятельств. Я набрал пароль, ввел паттерн блокировки и стал ждать.
ОШИБКА. НЕВЕРНАЯ КОМАНДА. ПОЖАЛУЙСТА, ВВЕДИТЕ ЗАНОВО.
Я ждал.
Сообщение повторилось, пульсируя красным и лиловым. Я ждал. Извещение об ошибке снова мигнуло и исчезло. Я все еще ждал.
Мелькнула короткая последовательность цифр, без комментария или каких-то инструкций. Она исчезла почти мгновенно, но я был уверен, что запомнил ее. Десять цифр.
Я закрыл глаза и увидел пальцы Пеллонхорка, пляшущие по клавиатуре – одиннадцать движений. Он прятал кончики пальцев, но я сосчитал удары.
Я обнулил монитор, вернулся в заднюю комнату и набрал код, все его десять цифр. Долго смотрел на серый экран, прежде чем нажать одиннадцатую клавишу, зная, что у меня есть лишь один шанс. Не «ввод»; это точно ловушка. И не какая-то из вспомогательных клавиш, не знак препинания, не цифра и не стрелка.
Я затаил дыхание и нажал «стереть».
На мониторе появилась та же комната, которую я видел, когда за клавиатурой был Пеллонхорк. Только в этот раз на меня смотрел его отец.
Конечно, на самом деле это был не совсем он, и в то же время он. Я мог это понять по форме рта, по невыразительному взгляду. Изображение транслировалось зашифрованным, а якобы никчемный медленный пьютер моего отца декодировал его и воссоздавал. Между тем местом (где бы оно ни находилось) и этим оно было лишь сумятицей белого шума в черном космосе.
Думая об этом, я понял, насколько глупо поступил. Отец Пеллонхорка сидел в своем кресле, явно осведомленный о моем присутствии. Он нахмурился. Его губы начали разжиматься.
Я вырубил пьютер, оборвав его до того, как он заговорил.
