– Честно? Я отлично провожу время. – Я киваю в сторону волейбольной площадки. – Будешь играть?
– Ага, попробую. Постараюсь не облажаться.
– У тебя все получится. – Я ободряюще хлопаю его по плечу, и мы расходимся.
Песок облачками взметается из-под ног, я спешу к Ари, окрыленная сознанием того, что вся сила мироздания – на кончиках моих пальцев.
Одиннадцать
На следующее утро я просыпаюсь рано, и запах древесного дыма, пропитавший волосы, убеждает меня в том, что вечеринка у костра была наяву. Что мне это не приснилось. Голос разума по-прежнему настаивает на том, что вся эта кармическая справедливость – не более чем принятие желаемого за действительное, но я упорно стараюсь его заткнуть.
Я лежу в постели и перебираю в памяти эпизоды, когда меня бесила несправедливость жизни. Когда нерадивым ученикам удавалось заслужить похвалу учителей. Когда задиры и хулиганы выходили сухими из воды. Когда придурки поднимались на вершину социальной лестницы.
Нет уж, хватит. Такого больше не случится. По крайней мере, в Фортуна-Бич.
Теперь в городе новый судья.
У меня кружится голова, но я встаю с кровати и занимаюсь обычной рутиной: заправляю постель, чищу зубы, одеваюсь. День сулит столько возможностей! Да что там день – моя жизнь полна возможностей.
Я смотрю на часы: без пяти семь утра. Первый полноценный день летних каникул. Я одета и во всеоружии – помада и все такое, – но остальные члены семьи еще спят. Наверное, мне следовало бы чувствовать себя измотанной, поскольку мы с Джудом вернулись домой только после полуночи, но нет – сна ни в одном глазу.
Я присаживаюсь на край кровати и барабаню пальцами по коленкам. Мне нравится это время суток, когда в доме бодрствую только я. Безмятежность и одиночество ощущаются как редкий дар, который нужно ценить. Когда это возможно в течение учебного года, я стараюсь встать пораньше, чтобы успеть кое-что сделать, пока не пристают родители или сестры, но сейчас я словно в подвешенном состоянии.
Никаких домашних заданий. Никаких проектов. Делать совершенно нечего.
Я оглядываю книжную полку, раздумывая, не почитать ли что-нибудь, но знаю, что не смогу сосредоточиться.
Взгляд падает на стопку папок и тетрадей, которые я вытащила из рюкзака ночью. Все они аккуратно сложены на углу письменного стола.
Папка Квинта лежит на самом верху, и несчастный тюлень смотрит на меня с обложки.
Я беру папку в руки. Ненавистный стикер с оценками приветствует меня, и я морщусь. Мне не хочется открывать папку. Я бы с удовольствием порвала этот отчет на мелкие кусочки и выбросила в окно, но мусорить не позволяет совесть. Я сталкиваюсь с чем-то почти похожим на страх, когда забираюсь с папкой на кровать и устраиваюсь на подушках.
Но страх перед чем? Что я могла ошибаться все это время? Что Квинт, как бы дико это ни звучало, действительно сделал хорошую работу? Что идеи на этих страницах изложены грамотно, подкреплены тщательными исследованиями и, кроме того, гениальны? Что, возможно, я оказалась слабым звеном в нашей команде?
Я снова перечитываю слова мистера Чавеса, но на этот раз сосредоточиваюсь на его критике в адрес Квинта. Неряшливое исполнение. Сумбурный текст. Вот оно что. Я понимаю, что передо мной отнюдь не литературный шедевр. Я знаю, что есть недостатки.
И все же его оценка выше моей, выше нашей общей.
Собравшись с духом, я открываю папку.
Просматривая отчет Квинта, я удивлена, даже слегка впечатлена. Как известно, первое впечатление очень важно, но первое впечатление от его работы превосходит все мои ожидания. Вместо типичной для курсовых разметки с двойным межстрочным интервалом и шрифтом Times New Roman, Квинт представляет отчет как статью в журнале – в две колонки, cо вставками изображений дикой природы и морской среды обитания. Каждый раздел выделен жирным аквамариновым заголовком, а подписи под фотографиями аккуратные и стилизованные. Он даже включил бледно-бежевый нижний колонтитул на каждой странице: Сохранение природы Фортуна-Бич через экотуризм / Пруденс Барнетт и Квинт Эриксон.
Общий вид приятный. Элегантный. Даже профессиональный. Это застает меня врасплох, и я чувствую укол сожаления. Выходит, он способен на такую качественную работу, а я и не догадывалась?
Эффект усиливают иллюстрации. На каждой странице помещена как минимум одна фотография, и они настолько же захватывающие, насколько и ужасающие. Морские птицы, облитые нефтью. Тюлени с глубокими порезами по бокам. Морские львы с десятками рыболовных крючков, застрявших в шкуре. Я никогда не придавала большого значения утверждению, что картинка стоит тысячи слов, но должна признать, что эти иллюстрации бьют наотмашь. Внутри все сжимается, и я возвращаюсь к первой странице.
Я начинаю читать текст, и… мое воодушевление спадает.
Опечатки. Орфографические ошибки. Заезженные фразы. Сумбурные, почти бессвязные суждения.
Позор. Как этот парень сдал экзамен по английскому за девятый класс?
Впрочем, те разделы, которые я читаю, не морщась и не жалея о том, что под рукой нет красного карандаша, проникнуты страстью и на удивление полны фактов и статистики. Квинт убедительно описывает пагубное влияние вмешательства человека в местные экосистемы. Он подробно рассказывает о снижении популяций ряда морских видов, страдающих от вредных отходов, загрязнения окружающей среды и чрезмерного лова. Квинт рассматривает проблему гораздо шире, чем я. Но, в конце концов, доклад посвящен экотуризму, а не ухудшению состояния экологии. Правда, надо отдать ему должное, в его отчете много науки. Я даже открываю для себя новые факты, что вызывает желание заглянуть в первоисточники и уточнить, насколько они достоверны. Скажем, статистические данные, свидетельствующие о том, что экотуризм, если пустить его на самотек, может принести больше вреда, чем пользы для тех самых сред, которые защитники природы надеются сохранить.
Моя оценка Квинта и его работы снова растет, когда я наконец добираюсь до заключительного раздела, где излагаются наши предложения по созданию мощной индустрии экотуризма в Фортуна-Бич. Я ожидаю, что следующие несколько страниц будут мне знакомы. Ведь именно это мы обсуждали в те редкие моменты, когда мистер Чавес давал нам время в классе для совместной работы над проектом. Я настраиваюсь на чтение текстовой версии моего тщательно продуманного плана. Курорт. Морские приключения. Пляжные вечеринки. Все, чем будет привлекать туристов Фортуна-Бич, куда они будут стремиться ради веселья, исследований и щедрой филантропии.
Вот только… ничего этого нет. Ни слова о курорте. Как и о моих блестящих идеях: о турах на лодках и подводном плавании. И где спа-центр с процедурами на основе натуральных органических продуктов?
Вместо этого, по словам Квинта, туристы будут приезжать в Фортуна-Бич, чтобы… работать волонтерами в Центре спасения животных.
С громким стоном я откидываюсь на изголовье кровати. Боль в затылке напоминает о недавнем падении.
Он что, серьезно? Во всех наших разговорах Квинт настаивал на том, что нужно сосредоточиться на Центре спасения морских животных Фортуна-Бич. Он говорил, что те, кто действительно хочет помочь океану, с удовольствием приедут в наш центр. Чтобы помогать ухаживать за животными, осваивать программы реабилитации, открывать для себя полезные привычки, меняющие стиль жизни.
Всякий раз, когда он поднимал эту тему, я закатывала глаза, точно так же, как делаю это сейчас. Зачем нашей общине вкладывать деньги в строительство реабилитационного центра для животных, когда можно создать спа-курорт? Мы хотим привлечь миллионеров, а не хиппи!
Я киплю от злости, просматривая заключительные абзацы и открывая последнюю страницу. По крайней мере, он потрудился включить библиографию, хотя я замечаю, что отсутствуют источники фотографий, что, на мой взгляд, недопустимо.
Мое внимание привлекает один из пунктов библиографии, и я замираю. В отличие от других источников – в основном, вебсайтов, разбавленных парой журналов и книг для солидности, – это интервью по теме.
Роза Эриксон, основатель и хозяйка Центра спасения морских животных Фортуна-Бич. Интервью провел Квинт Эриксон.
– Держите меня, – бормочу я, выпрямляясь. – Выходит, спасательный центр – это реальное место?
Я хватаю телефон, отсоединяя его от зарядного устройства на тумбочке, и ввожу быстрый поиск. И вот он – не официальный сайт, а название в бизнес-каталоге с адресом в паре миль к северу от центра города. Я копаю чуть глубже – и всплывает имя владельца. Роза Эриксон.
– Ну и придурок! – Отбрасывая телефон в сторону, я вскакиваю с кровати и начинаю расхаживать по комнате. Не знаю, кем приходится Квинту эта Роза – мамой, тетей, бабушкой или кем-то еще, но они, скорее всего, родственники. Как он мог не сказать мне о том, что спасательный центр, на котором он так настаивал, является реально существующим местом? И что у него к нему личное отношение? Если бы я знала это, то полностью переработала бы свой план проекта. Мы могли бы сосредоточиться на развитии центров спасения животных, сделать их «фишкой» нашего курорта, провести какую-нибудь практическую демонстрацию работы Центра. Могли бы пригласить ту же Розу прийти и побеседовать с классом или, может, даже получить разрешение на потрясающую экскурсию для наших одноклассников.
Мы могли бы сделать блистательную презентацию!
Как мог Квинт держать это в секрете? И, что еще важнее, почему? Почему он мне ничего не сказал?
Я останавливаюсь, впиваясь ледяным взглядом в папку с отчетом. Я захлопнула ее, когда вскакивала с кровати, и перед глазами снова маячит злосчастный стикер с оценками. Буква «С» словно насмехается надо мной.
По крайней мере, теперь я лучше понимаю комментарий мистера Чавеса. Между моим макетом улицы и докладом Квинта нет почти ничего, что указывало бы на командную работу. Но это не моя вина, и я не могу допустить, чтобы рухнул мой средний балл только потому, что Квинт не соизволил поделиться со мной чрезвычайно важной информацией.
Я снова беру телефон и уточняю адрес Центра спасения животных.
Мне плевать на мистера Чавеса и его правила. Я собираюсь переделать этот проект и представить настолько блестящую работу, что у него не будет другого выбора, кроме как наградить меня оценкой, которую я действительно заслуживаю.
Двенадцать
В кухне я застаю папу. Он сидит в одиночестве за столом с чашкой кофе и свежим номером журнала «Роллинг Стоун».
Папа поднимает на меня глаза и переводит взгляд на часы на плите.
– Еще и восьми нет! Разве ты не на каникулах?
– Папа, ты когда-нибудь видел, чтобы я вставала позже восьми, даже на каникулах или в выходные?
Я закидываю ломтик хлеба в тостер. На рабочем столе лежит гроздь бананов, но сегодня мне не хочется возиться с блендером.
– Знаешь, у меня есть дела.
– Серьезно? – слегка усмехается папа. – Надеюсь, их не слишком много. У нас с мамой появились кое-какие идеи насчет того, чем занять вас этим летом.
Тотчас настораживаясь, я хмуро поглядываю на него.
– Например?
– Ну… – Он вставляет вместо закладки подписную открытку и закрывает журнал. – Мы хотели подождать и обсудить это с вами за ужином, но, раз уж ты спросила. Мы думаем, что вам с Джудом пора начать помогать в магазине.
Я пристально смотрю на него.
Помогать в магазине?
В музыкальном магазине?
Я живо представляю себе ближайшие три месяца: толпы невежественных туристов, для которых олдскульный магазин виниловых пластинок – это вау, какая экзотика. Несносные aficionado[23 - Фанат, любитель (исп.).], разглагольствующие о том, что у цифровой музыки нет души, дружище. Желающие продать коллекцию деда – недоумевающие, почему мы платим всего пятьдесят центов за убитый экземпляр «Отеля Калифорния».
Я смотрю на отца и понимаю, что рассмеяться в голос – неверная тактика, поэтому просто восклицаю:
– Ха!
Это все, что приходит в голову. Ха.
Отец чувствует полное отсутствие интереса с моей стороны, и его бодрый и веселый тон сменяется упреком.
– Ты же знаешь, это семейный бизнес. И вы – часть семьи.
– Да нет, я знаю, – быстро отвечаю я. – Просто…
Я замолкаю, подыскивая оправдание. Любое, кроме того, что у меня нет никакого желания все лето торчать за прилавком вашего убогого, пропахшего нафталином магазина, и говорить завсегдатаям, что нет, извините, мы не получали ничего нового из «хэйр-метал»[24 - Поджанр глэм-метал (или «металл волосатых»), отличается экстравагантной, вызывающей внешностью исполнителей и более миролюбивыми текстами песен – о любви и сексе. Термин введен MTV за любовь глэм-музыкантов к пышным ухоженным гривам.]с прошлой недели.
– Просто… я… подумываю о волонтерстве, – слышу я свой голос.
Постой-ка. Что?
Папа приподнимает бровь и сардонически усмехается:
– Волонтерство? И где же? На променаде?
Во мне вспыхивает негодование. Что такого удивительного в моем желании посвятить себя достойному делу? Еще в средних классах я занималась репетиторством с парой детсадовцев и первоклашек, после уроков, два раза в неделю. Пусть это сводилось к тому, что я просто читала им книжки с картинками, но все же. Я верю в добрые дела и благотворительность. Возможно, в последнее время мне было не до этого, но сама идея филантропии не должна вызывать подозрений.
– Нет, не на променаде, – укоряю я его за насмешку. – Это место называется… э-э… Центром спасения животных Фортуна-Бич. Там принимают и лечат несчастных и раненых животных. Морских львов и прочих. Возвращают их к полноценной жизни.
По крайней мере, я так думаю. Я лишь бегло просмотрела большую часть доклада Квинта и пока имею лишь смутное представление о целях и задачах этого Центра.
– О! – восклицает папа.
Мне знакомо это «о». В нем столько всего намешано. О, я и не знал, что ты любишь животных. О, ты так давно не заговаривала о волонтерстве. О, я думал, ты планируешь провести все летние каникулы с Ари, поедая мороженое и считая дни до того момента, когда можно начинать зацикливаться на поступлении в колледж. (Очевидно, не раньше начала одиннадцатого класса, хотя у меня уже готов контрольный список колледжей.)
Но папа ничего из этого не говорит. Звучит совсем другое:
– Никогда о нем не слышал.
– Я тоже. Мне о нем друг рассказал. – Я заметно вздрагиваю при мысли о том, что Квинт – мой друг, но возвращаюсь к своему хлебу, который только что выскочил из тостера, и сосредоточенно намазываю его арахисовым маслом.
– Это для школы?
Я медлю.
– Вроде того. И еще, просто… ну, понимаешь, я подумала, что было бы неплохо сделать что-то для общества и наших местных… морских… обитателей.
Я бросаю нож в раковину.
– Хотела сегодня съездить туда, узнать, нужна ли им моя помощь. – Я робко улыбаюсь. – Как ты на это смотришь?
Он задумчиво сдвигает брови.
– Ну… – тянет он медленно, неуверенно.
Я представляю себе, как крутятся шестеренки в его голове, пока он пытается выработать наилучший родительский подход. Настаивать на том, чтобы ребенок помогал в семейном бизнесе, чтобы сформировать личную ответственность и крепкую трудовую этику, или поощрить этот неожиданный интерес к альтруизму и спасению животных? Наконец он откашливается.
– Вот что я тебе скажу. Ты съезди к ним сегодня, посмотри, подходит ли тебе это, а я поговорю с твоей мамой. Мы встретимся за ужином и еще раз все обсудим.
Он заканчивает это заявление довольным кивком. Я практически вижу, как он поздравляет себя с тем, что очередная родительская дилемма разрешена. Или, по крайней мере, отложена до тех пор, пока мама не скажет своего слова.
– Отвезти тебя туда?
– Нет, спасибо. Я поеду на велосипеде. Это всего в паре миль отсюда.
Он снова кивает, но потом, кажется, что-то обдумывает.
– Знаешь, Прю, я просто пошутил про шатание по набережной. Ты много трудилась в этом году. И заслуживаешь того, чтобы отдохнуть во время каникул. Так что… волонтерствуй в этом спасательном центре или приходи потусоваться со мной в магазине. В общем, на твое усмотрение. Но не забывай, что иногда нужно бывать и на солнышке, ладно?
Я смотрю на него широко распахнутыми глазами. Его голос звучит абсолютно невинно, но я не могу не уловить скрытого смысла в его словах: «Не усердствуй в работе настолько, чтобы забыть о развлечениях».
Почему все так обеспокоены тем, что я не умею развлекаться? Расслабляться? Да, я много работаю. Да, я верю в практический смысл и эффективность и стараюсь быть лучшей в любом деле. Что в этом плохого?
