Татьяна Васильевна удивленно уставилась на племянника.
– В каком комитете? Комитетчиков же переименовали, лет тридцать назад.
– Я не о тех, – поморщился Илья, поняв, что тетка говорит о сменившем свою вывеску еще в девяносто первом году Комитете государственной безопасности. – Следственный комитет, вот как здесь.
– Вон оно что, – сообразила тетка, – нет, он в полиции, капитаном работает, говорит, что преступников ловит. Уж не знаю, кого он поймать может, такой дурной малый всегда был. Может, и ты его еще помнишь, он тебя лет на пять младше.
– Вряд ли, – Илья сухо пожал плечами, – я, если честно, вообще мало что помню с тех лет, разве что, как на пруд ходили.
– Тогда ты его точно знать должен, – убежденно заявила тетка. – Витек, он, считай, до самой школы по деревне без трусов бегал. Писался постоянно, так Ленка, чтоб не стирать каждый день, его так выпускала.
– Сейчас же не бегает? – Голозадого Витька Лунин вспомнить не мог, хотя, по правде говоря, не особо и старался. – Так что вряд ли узнаю.
– Ну что ты, – махнула рукой Татьяна Васильевна, – сейчас ему форму дали, солидно выглядит, да и писаться, кажись, перестал. Надо будет потом спросить у Ленки-то.
– Так и что говорит ваш писающий мальчик? – бесцеремонно перебил тетку Илья.
– Это ты про Витку, что ли? – переспросила Татьяна Васильевна.
Лунин молча кивнул.
– Витька говорит… – Тетка зажмурилась, напрягая память, и затем, запинаясь, процитировала: – Убийство произошло ориентировочно с двадцати тридцати до двадцати двух тридцати восьмого июня. С учетом того, что тело было обнаружено только на следующий день, и нестабильностью погодных условий в данный промежуток времени, интервал совершения преступления может быть расширен с двадцати до двадцати трех часов.
Окаменевшее лицо Татьяны Васильевны вновь вернулось к человеческому обличью. Тетка тяжело перевела дух и потянулась к кружке с водой.
– Видишь, наизусть выучила, – объяснила она Лунину, возвращая пустую кружку на стол, – Ленка дала бумажку почитать, пока Витька в бане парился. Там еще много чего написано, но уж больно непонятно, как будто нерусский какой писал.
– Заключение экспертизы, – кивнул Илья, – они всегда так пишут, чтобы умнее казаться. Странно только, что оно у вашего Витьки оказалось. Он же полицейский, оперативник, я так понимаю, а такие документы, как правило, у следователя хранятся. Хотя, конечно, могли сделать копию.
Тетка еле заметно пожала плечами, давая понять, что данные процессуальные тонкости находятся за пределами ее понимания.
– Ладно, со временем разобрались. Теперь с самим убийством, что там вообще было, вы знаете?
Татьяна Васильевна испуганно вздрогнула и уставилась на Илью вновь начинающими блестеть от слез глазами.
– Да откуда ж мне знать, Илюшенька, что там быть могло? Я ведь и на следующий день, как ее, бедную, нашли, побежала туда, так ведь пройти нельзя было. Все огородили, ленту натянули, как на стройке. Я так ее и не увидела, Дашку-то. А Толик уже позже приехал, когда увезли ее. Пришел на то место, где она лежала, упал на колени и так стоял, не шевелился целый час, наверное. Так его оттуда ваши и забрали.
Татьяна Васильевна всхлипнула и закрыла лицо руками. Илье было хорошо видно, как неровно бьется на шее у тетки набухшая синяя прожилка, как вздрагивают ее сухие, с выпирающими ключицами, плечи. Лунин чувствовал, что должен что-то сказать, как-то утешить плачущую женщину, но привычный набор слов, с которым ему не раз доводилось обращаться к рыдающим у него в кабинете родственникам потерпевших или подозреваемых, сейчас казался бессмысленным набором звуков, издавать которые было, по меньшей мере, неприлично. Выбравшись из-за стола, Илья, уже который раз за день, наполнил кружку водой и протянул тетке.
– Не могу больше… не лезет, – отрицательно мотнула головой та. – Прости. Сейчас я успокоюсь. Каждый раз, как представлю, что Дашеньки нет больше, так слезы сами из глаз льются.
Дверь кабинета негромко скрипнула.
– А вот и котлетки!
Улыбающееся лицо Светочки замерло в образовавшемся проеме, затем ее глаза удивленно увеличились, а улыбка начала медленно опадать. Илья сделал плавное движение ладонью в сторону, давая понять Светочке, что обедать ей придется сегодня без него. Дверь еще раз скрипнула, закрываясь.
– Там в этом заключении, в экспертизе, много всего написано было, – наконец смогла продолжить Татьяна Васильевна, – все-то я наизусть выучить не смогла, да и не поняла половину. Вроде как и про удар твердым тупым предметом было, такие-то слова я легко запомнила, их во всех фильмах говорят, и что-то про проникающее ранение головы. В общем, я только запуталась, пока читала. Хорошо, Ленка уже у сына все выспросить успела, так она по-простому мне объяснила. Вроде как Дашу один раз чем-то тяжелым по лицу ударили. Это с одной стороны, а с другой ударили еще раз палкой с гвоздем. Гвоздь этот и вошел ей прямо в голову, в висок угодил.
Татьяна Васильевна застыла, борясь с очередным подступившим к горлу спазмом, затем схватила со стола кружку с водой и жадно прижала ее к губам. Тонкая струйка воды потянулась к подбородку, и тетка, виновато улыбнувшись, вытерла ее рукавом.
– Палку эту там же рядом и нашли, – добавила тетка, – поблизости в траве валялась.
– Понятненько. – Лунин глубокомысленно вздохнул, собираясь с силами, перед тем как перейти к основному вопросу: – А с чего вдруг решили, что Анатолий к этому делу отношение имеет? Его что, кто-то видел?
– Не видел его никто! – громко, надрывно выкрикнула Татьяна Васильевна. – Кто ж его видеть мог, если он дома был все время?
– Тогда в чем причина, тетя Тань? – как можно мягче спросил Лунин, не отводя глаз от бешено пляшущей на теткиной шее сонной артерии. – Какая-то причина все равно должна быть.
– Часы, – прошептала тетка, уставившись в окно ничего не видящими от набежавших слез глазами.
Глава 3,
такая короткая, что мэр Одинска успевает в ней выкурить всего одну сигарету и дать одно обещание
Три года назад, точнее, чуть больше
Дорога умирала. Умирала уже давно, несколько лет, отчаянно прося, даже требуя от людей хоть как-то облегчить мучения ее самой и ползущих по ней автомобилей. Нельзя сказать, что для решения этой проблемы совсем ничего не предпринималось, но того, что делали, явно не хватало. Тяжелая фура, валко покачиваясь на растрескавшемся асфальте, местами просевшем, а кое-где, наоборот, вздыбленном усилиями неведомых подземных, вернее будет сказать – подшоссейных обитателей, заморгала поворотными огнями и начала выворачивать влево, намереваясь пересечь встречную полосу. Еще один клиент. Всего половина шестого, а стоянка для грузовиков уже наполовину заполнена. Таким темпом через час на ней не будет ни одного свободного места. Хорошо! Николай достал из пачки сигарету и сунул ее в рот. Точнее, это все было бы хорошо, если не одно печальное обстоятельство. Нашарив, наконец, в одном из карманов клетчатого спортивного покроя пиджака зажигалку, Трошин прикурил и тут же услышал за спиной голос:
– Дай и мне тоже.
– Ты ж вроде бросил? – Николай обернулся на стоящего позади него на крыльце Миткевича.
– Бросил, бросил, – Миткевич скользнул взглядом по въезжающей на парковку фуре, – все равно, когда так перекусишь плотно да еще стопарик накатишь, потом пару тяг сделать охота.
Николай протянул сигареты собеседнику, затем щелкнул зажигалкой. Глядя, как Миткевич, зажмурившись от удовольствия, делает первую глубокую затяжку, Трошин подумал, что не случайно именно Дмитрий Евгеньевич стал мэром их затерянного на просторах Сибири городка, и не просто стал, а вот уже девять лет управляет Одинском, ухитряясь находить общий язык и с губернатором, и с местными силовиками, а заодно и с большинством городских предпринимателей. Не со всеми, конечно, все никогда счастливы быть не могут, но с большинством, это точно. Во всяком случае, с основными. Хотя, конечно, размах предпринимательства в Одинске не шибко велик, городишко ведь небольшой, но все же и в нем есть серьезные люди, интересы которых мэр должен учитывать. Да, именно такой человек городу и нужен. Гибкий, умеющий договариваться, не пытающийся выпячивать свой интерес. А то ведь сколько их таких неумных да неуемных послетало со своих мест по области, пальцев не хватит загибать. Жадность, она ведь не только фраеров губит, но и чиновников. А Дмитрий Евгеньевич, он молодец, он в любую тему вникнет, если решит, что толковая, непременно поддержит. И лишнего не попросит. Едва обозначит, что у него свой интерес тоже имеется, а там уж на усмотрение того, кто к нему с вопросом обратился. В меру, так сказать, душевной щедрости каждого, ну и ума, конечно. Можно ведь и одним «спасибо» отделаться, ну или бутылкой коньяка в подарочной упаковке. От коньяка Евгеньич тоже не откажется, но ведь надо понимать, что жизнь она такая, непредсказуемая. Порой новые темы подбрасывает, когда ты ее об этом совсем не просишь. И в чью дверь ты с этой темой в следующий раз постучишься?
– Значит, конкурс уже объявлен? – уточнил он у Миткевича только для того, чтобы не стоять молча.
– Да. – Миткевич задрал голову к небу и с наслаждением выпустил вверх струю серого дыма. – Ты не представляешь, какая там сейчас возня началась.
– Много желающих? – понимающе усмехнулся Трошин.
– Хватает. – Дмитрий Евгеньевич бросил почти целую сигарету в сторону урны, но промахнулся. – Ты представляешь, о каком куске речь идет? Ориентировочная стоимость проекта – семнадцать миллиардов! Семнадцать! Миллиардов! Звучит-то как! – Миткевич восхищенно причмокнул губами.
– Так это же общая стоимость, – в отличие от мэра, Николай докурил свою сигарету почти до фильтра, затем подошел к урне и аккуратно загасил ее о железную стенку, – там же и затраты миллиардные. А если что-то не предусмотришь? Можно же и в минуса уйти.
– Господи, и за этого скучного человека моя племянница вышла замуж, – притворно вздохнул Миткевич, – хорошо хоть, двоюродная. Коля, очнись! Где ты видел, чтобы при госконтрактах в минуса уходили?
– А что, не бывает такого?
– Бывает, – Дмитрий Евгеньевич хитро прищурился, – но только если контракт по какому-то недоразумению не тем людям ушел. Вот тогда все бывает. И минуса, и срока, и весь набор других неприятностей. А когда выигрывают те, кто и должен был, там уже все риски просчитаны, и все заложено. И непредвиденные расходы, – Миткевич ухмыльнулся, – и предвиденные. Я так думаю, чтобы этот контракт выхватить, миллиард минимум отстегнуть придется.
– Миллиард? – Николаю вдруг почудилось, что мимо него проносится фура с девятью нарисованными на борту огромными нулями.
– А может, и полторашечку, – пожал плечами Дмитрий Евгеньевич, – десять процентов – нормальный тариф. Здесь, конечно, сумма большая, пару процентиков могут скинуть, но вряд ли больше.
– Что же тогда останется исполнителю?
– Еще миллиард, а если будет как следует издержки резать, то, может, и поболе того выйдет. Неплохо, да?
– И кому это счастье перепадет?
– Нашел у кого спрашивать, – рассмеялся Миткевич. – Посмотри на меня, Коля. Я мэр маленького городишки и его окрестностей. Я таких вопросов не то что не касаюсь, я в их сторону даже не дышу, чтоб никого случайно не обидеть своим несвежим дыханием. Вот трассу построят, начнут обустраивать, там и наша администрация подключится, а пока, – он дружески хлопнул Трошина по плечу, – мы просто зрители. Тихие, незаметные зрители.
Трошин немного посторонился, пропуская поднимающихся по ступеням дальнобойщиков. Напарники оживленно переговаривались, предвкушая возможность принять горячий душ, выпить по бутылочке холодного пива, а затем перейти к чему-нибудь более основательному, например, отбивным или горбуше под шубой с гарниром из жареной на сковороде картошки, обильно посыпанной луком и укропом.
– Ладно, поеду я.
Дмитрий Евгеньевич легко сбежал вниз по ступенькам. «Мерседес», стоявший в тени двухэтажного мотеля, узнал прикосновение своего хозяина и приветливо моргнул габаритными огнями.
– У меня еще две встречи сегодня, опять дома затемно буду.
– Подожди, Евгеньич, – Трошин поспешил вслед за Миткевичем, – скажи, проект объездной дороги уже утвержден?
– Естественно, – снисходительно фыркнул облеченный властью родственник, – тендер же по готовому проекту проводят. Чтобы исполнитель весь объем работ мог представить, смету набросать. В такую стройку масштабную кто без проекта полезет? Как-никак сорок два километра, четыре развязки.
– Пусть лезут, я не претендую, – усмехнулся Николай, становясь так, чтобы Миткевич не смог захлопнуть дверцу машины, – мне бы план объездной посмотреть. Только не такой, как в газете, мне картинок не надо. Нормальный план, на большой карте, чтобы все видно было, со всеми развязками, съездами.
– А тебе это зачем? – насторожился Дмитрий Евгеньевич. – Ежели тебя посетила гениальная идея купить кусок земли на месте стройки, а потом перепродать родине втридорога, то ты лопух, причем дважды.
– Дважды это почему? – заинтересовался Трошин, которому идея с перепродажей земельных участков в голову и не приходила.
– Перво-наперво потому, как опоздал, государство уже все земли выкупило, – Миткевич загнул на левой руке мизинец, – а второе, – мэр с усмешкой взглянул на нависшего над ним Николая, – все равно все выкупили по кадастровой стоимости и не рублем выше. Так что те умники, кто в эту идею вложился, ни копейки не заработали, поверь мне.
– Не, мне на месте стройки не надо. – На парковку с ревом въехал очередной большегруз, и Трошин пригнулся, чтобы Дмитрий Евгеньевич мог лучше его слышать. – А вот рядом с трассой я бы местечко прикупил какое-нибудь. Пару гектаров, только так, чтобы там без проблем к электричеству подключиться было и съезд с трассы хороший.
Миткевич удивленно посмотрел на родственника, и в ту же секунду понимание отразилось на его широком, с выпирающими, словно у возвращающегося с хлебного поля в свою норку бурундука, щеками лице.
– Ты никак, Коля, о будущем задуматься решил? – Дмитрий Евгеньевич внимательно разглядывал застывшего у распахнутой двери «мерседеса» мужа племянницы. – Правильно мыслишь. Если вовремя подсуетишься, то к запуску объездной можешь первым оказаться, можно сказать, единственным. Вот только скажи мне, два гектара тебе не сильно много будет?
– Нормально. – Трошин на мгновение машинально выпрямился и окинул взглядом свои владения. – У меня здесь гектар, так я тебе скажу, тесно. К семи уже все битком, фуры дальше едут. А новое место, если нормальное будет, то я там развернусь по полной программе. И гостиницу побольше сделать, и кафе с магазином. Еще есть пара идей, но все опять же от участка зависит, так что два гектара – это минимум.
– По деньгам-то потянешь? – Миткевич недоверчиво прищурился, отчего в лице его Николаю почудилось что-то то ли от перекормленного самурая, то ли от недокормленного борца сумо. – Земля, здание, я так понимаю, под тысячу квадратов будет. Миллионов двадцать точно понадобится, а может, и больше.
– Больше, – отрывисто подтвердил Николай, – хочу современный комплекс построить, так, чтоб и внутри все было, и снаружи красиво смотрелось. Я кое-какие расчеты предварительно делал, миллионов тридцать – тридцать пять понадобится.
– Я одолжить точно не смогу, – быстро отозвался неправильно его истолковавший Миткевич, – у меня у самого сейчас, – он на мгновение замешкался, – в общем, не важно, но денег не дам.
– Ничего, я прокредитуюсь, – успокоил родственника Трошин, – ты мне, главное, с участком посодействуй. По-родственному.
Николай наклонился еще ниже, почти засунув голову в салон автомобиля, и постарался заглянуть в глаза Дмитрию Евгеньевичу. Тот недовольно поморщился и махнул рукой, при этом было непонятно, пытается он выпихнуть Николая из машины или дружески похлопывает его по плечу.
– Ладно. – Дождавшись, когда Трошин наконец распрямится, мэр потянул на себя дверцу. – Завтра позвони мне во второй половине дня, решим, когда встретиться. Посидим, карту посмотрим. Подберем тебе кусочек земли русской, – Миткевич язвительно усмехнулся, – по-родственному.
Дверь машины захлопнулась, черный «мерседес», старательно объезжая ямы, выехал на шоссе и покатил в сторону города.
Глава 4,
в которой Лунин гуляет и предается воспоминаниям
Дорога от здания управления до дома занимала двадцать минут. Порой, когда машин на улицах Среднегорска было особенно много, двадцать минут превращались в тридцать, а то и, страшно сказать, все тридцать пять. Лунин к подобным, тягостным для многих спешащих домой водителей, испытаниям, как правило, относился философски. Он делал погромче радио и, в такт музыке похлопывая по рулю, разглядывал томящихся в ожидании зеленого сигнала светофора водителей и пассажиров соседних автомобилей. Точнее, так он делал раньше, до того, как угодил в больницу с переломом ключицы, сотрясением мозга и несколькими другими, не такими значительными травмами, например, рваной раной, тянущейся почти через все левое плечо почти до самого локтя. Так он делал, когда был в машине один.
Теперь же все было совсем иначе. Сидевшая на пассажирском сиденье Светочка без умолку щебетала, рассказывая Лунину во всех подробностях о насыщенном рабочем дне приемной генерала Карнаухова, а также некоторые подробности из личной жизни граждан и сотрудников, эту приемную посетивших. Между сотрудниками областного управления следственного комитета и прочими гражданами Светочка всегда проводила невидимую, но от этого не менее внушительную ограничительную черту, или, быть может, правильнее будет сказать, границу. Эту границу пересекать ни в коем случае было нельзя, во всяком случае, гражданам. Что касается сотрудников, то они, конечно же, могли это делать, но только в силу служебной необходимости. Иногда, слушая Светочкины рассуждения, у Ильи в голове возникал образ некоего инопланетного охотника, таящегося где-то под кронами городских джунглей, который наблюдает за копошащимися внизу аборигенами и изредка спускается вниз, чтобы уничтожить или взять в плен какого-нибудь наглеца, возомнившего себя хозяином этих самых каменных джунглей. Однажды Лунин поделился этим сравнением со Светочкой. Внимательно выслушав Илью, она на несколько мгновений задумалась, а затем лицо ее озарилось счастливой улыбкой.
– Какой ты у меня фантазер все же, – ее мягкие, влажный губы ткнулись ему в щеку, – хотя, знаешь, может быть, так все и есть. Только мы сами не спускаемся. Мы указываем цель, а все остальное, вот это твое «уничтожить, взять в плен», делают другие.
– Другие? – удивился Илья.
– Ну а оперативники у нас для чего? – точно так же удивилась в ответ Светочка. – Ты даешь им постановление, они едут, задерживают. У нас половина следователей ни разу в жизни на задержании не была. Не все же такие, как ты. – Светочка взглянула на правое плечо Лунина, с которого не так давно сняли гипс, и с улыбкой добавила: – Герои.
Кроме вынужденной, служебной, надобности сотрудникам спускаться в мир граждан, по мнению Светочки, особой необходимости не было. Конечно, иногда приходилось стоять в очереди в кассу супермаркета или лететь с потенциальными подследственными в одном самолете, но все это было лишь незначительное, мимолетное соприкосновение двух, почти не пересекающихся миров. Да и эти соприкосновения были «защищенными». Защитой служил небольшой, прямоугольный, складывающийся пополам кусок картона – удостоверение сотрудника следственного комитета, с которым всякий, принадлежащий к этой узкой касте избранных, не расставался ни на минуту, даже если выходил ненадолго во двор своего дома выгулять собаку.
Как правило, выслушивая Светочкину болтовню, Илья старался не спорить. Сам он достаточно спокойно относился как к наличию у него темно-красной с золотистым тиснением книжицы и должности следователя по особо важным делам, так и к возможности со всем этим богатством в один прекрасный день расстаться. Лунин был уверен, что все эти рассуждения Светочка почерпнула из уст генерала Карнаухова, большого любителя философских диспутов и коньяка в подарочных упаковках. То и другое начальник управления любил сочетать примерно в равных пропорциях, справедливо полагая, что душевное и даже в некоторой степени интеллектуальное общение вполне может заменить собой обильную закуску.
– А у меня мама учитель, в школе, – один раз все же не выдержал Лунин.
– При чем тут мама? – удивленно уставилась на него Светочка.
Илья пожал плечами, точнее, только правым, двигать левым ему было все еще больно.
– И папа тоже, – Илья замешкался, – не следователь.
Отец Ильи не так давно вышел на пенсию, а до этого последние десять лет работал заведующим лабораторией в Среднегорском институте минералогии. Назвать отца геологом у Лунина язык не поворачивался. По мнению Ильи, сложившемуся еще лет тридцать назад, геологи – это бородатые, покусанные комарами мужчины, целыми днями шатающиеся по тайге в поисках новых месторождений нефти, никеля или, на худой конец, золота, а вечером собирающиеся у костра и под негромкие гитарные аккорды передающие по кругу фляжку с водкой. Его же отец, полный, всегда гладковыбритый мужчина, водку не пил вовсе. Не был он и любителем посиделок у костра под гитару, а лучшим местом времяпровождения полагал старое, продавленное кресло в гостиной перед телевизором. В этом кресле, выставив звук телевизора на минимальную громкость, он устраивался с какой-нибудь толстой книгой, купленным еще в середине восьмидесятых на талоны от сдачи макулатуры романом Пикуля или таким же старым, зачитанным до дыр томиком Сноу.
– Родители здесь при чем? – продолжала недоумевать Светочка.
– Ну да, родители здесь ни при чем совершенно, – быстро капитулировал Илья, не желая оказаться втянутым в затяжную дискуссию.
Закончив описывать произошедшие в управлении события первой половины дня, Светочка опустила солнцезащитный козырек и посмотрелась в зеркало, проверяя, не стерлась ли от интенсивного общения с ее губ вся помада. Оставшись удовлетворенной осмотром, она повернулась к Илье и сложила губы бантиком, посылая ему поцелуй.
– А что у тебя сегодня в кабинете творилось? Что за тетка рыдала? Небось, мамаша убийцы очередного. Не знаю, чего они все время ходят, слезы льют, – Светочка недовольно поджала губы, – уж пусть их для суда приберегут, там от них хоть какая-то польза может быть. Так что, я угадала?
– Угадала, – коротко отозвался Лунин, не поворачивая головы к решившей еще раз оценить свое отражение в зеркале спутнице.
Если бы кто-то спросил Лунина, как Светочка начала жить с ним вместе, Илья бы затруднился дать внятное объяснение. Все произошло само собой. После того, как едва живой, теряющий сознание Лунин случайно набрал ее номер и прошептал: «Забери меня отсюда!», после того, как Светочка каждый день в течение полутора месяцев навещала израненного героя в палате и подолгу сидела возле его кровати, рассказывая обо всех случившихся за последние сутки мало-мальски интересных событиях, казалось вполне естественным, когда она встретила наконец выписавшегося Лунина на крыльце больницы, помогла ему устроиться поудобнее на заднем сиденье выделенной Карнауховым служебной «камри», а затем, быстро обежав машину сзади, села рядом с Ильей, тесно прижимаясь к нему горячим коленом.
Вспомнив тот, достаточно прохладный, день, Илья подумал, что колено, конечно же, не могло быть горячим, это его самого, еще не до конца оправившегося после болезни, вдруг бросило в жар от ее нечаянного прикосновения. Они так и ехали в машине всю дорогу, на удивление молчаливая Светочка и постепенно покрывающийся испариной, красный от смущения Лунин. Оказавшись в квартире, Илья кое-как, стараясь не намочить еще не снятый с плеча гипс, принял душ, а затем с трудом натянул на себя чистое белье. За это время хозяйничающая на кухне Светочка успела разогреть приготовленные ею еще дома котлеты, порезать на дольки и обжарить несколько заблаговременно сваренных картофелин. Когда посвежевший, с мокрыми волосами Лунин появился на пороге кухни, Светочка примерялась штопором к горлышку винной бутылки.
