Она могла бы продолжить поиски, попробовать посмотреть в другой комнате, но уже почти утро, и дворец проснется в любой момент.
Вернув все на свои места, она выскальзывает из комнаты, возвращаясь в спальню, чтобы хоть немного поспать до рассвета.
Софрония
Свадьба состоится раньше, чем ожидала Софрония. Не успела она прибыть во дворец, как к ней подошли несколько служанок и облачили ее в золотое шелковое платье, которое село на ней идеально. У Софронии скопилась тысяча вопросов, но, пока ее торопливо ведут по позолоченным коридорам Темаринского дворца, у нее мало возможности их задать. Неожиданно для себя самой она так нервничает, что боится, сможет ли контролировать поток своих мыслей, если откроет рот.
В конце коридора стоят два гвардейца. Увидев приближающихся Софронию и слуг, они низко кланяются и распахивают расположенные за их спинами высокие двери с филигранной отделкой.
В королевской часовне собралось больше людей, чем Софрония может сосчитать, и все они одеты в изысканные наряды: узорчатые платья из яркого шелка, сшитые на заказ костюмы, украшенные золотом и серебром. На них столько драгоценностей, что, когда Софрония оглядывается по сторонам, у нее начинают болеть глаза. Этого почти достаточно, чтобы затмить ночное небо над головой, виднеющееся сквозь стеклянную крышу. Когда она поднимает глаза, то осознает поспешность своих выводов. Небо усеяно звездами, и видно множество созвездий, но Софрония находит среди них нечеткую форму Рук Влюбленных – созвездие, которое, как говорят, похоже на две сцепленные вместе руки, хотя она никогда не могла этого увидеть. Тем не менее, это знак романтики и единства, а также идеальное созвездие для заключения брака. Она уже видит, как с востока появляется Жалящая Пчела, а с юга наступает край Колеса Странника. Спустя несколько мгновений Руки Влюбленных исчезнут.
Проходя мимо сотен темаринских придворных и ощущая на себе их взгляды, Софрония быстро идет туда, где ее ждет Леопольд. Он одет в бело-золотой костюм с перекинутой через плечо желтой атласной лентой, а голову венчает золотая корона. С его загорелой кожей и блестящими бронзовыми волосами он словно отлит из золота.
Когда Леопольд был лишь смутной идеей, составленной из красивых слов на бумаге, она представляла себе этот момент чаще, чем могла признаться кому-либо, даже своим сестрам. Беатрис думала, что у нее закружится голова, если она поймает его взгляд, а когда они улыбнутся друг другу, остальная часть часовни просто исчезнет.
Но реальность не так романтична. Она гораздо лучше знает толпу вокруг, их тяжелые взгляды и бормотание, чем Леопольда. И даже когда он ловит ее взгляд и улыбается, это не приносит облегчения. Это все похоже на ложь.
Все в порядке, напоминает она себе. Это и есть ложь, и она сама – лгунья.
Софрония выходит вперед и приближается к Леопольду, а тот берет ее за руку. Она почти не слышит, как королевский эмпирей – Валент, помнит она из своих уроков, темаринская версия Найджелуса – произносит речь о партнерстве, единстве и блестящем будущем Темарина. Он кладет руки на их с Леопольдом плечи.
– Пришло время благословений, – говорит Валент, переводя взгляд с одного на другого. – Ваше Величество, чего вы желаете у звезд? – спрашивает он, когда его взгляд останавливается на Леопольде.
Леопольд отрывает взгляд от Софронии и, прочищая горло, смотрит на эмпирея.
– Я желаю, чтобы звезды подарили нам доверие и терпение, – говорит он уверенно.
Сердце Софронии спотыкается. Доверие и терпение. Это то, чего может пожелать на свадьбе крестьянин. На свадьбах дворян, на которые она ходила в Бессемии, не произносилось таких сентиментальных желаний – многие были прямолинейны и просто желали побольше детей, а другие желали богатства или мужества. Она слышала, что мужчины желают, чтобы их жены оставались красивыми, а женщины желают, чтобы их мужья оставались верными. Но она никогда не слышала, чтобы кто-то желал доверия или терпения, не говоря уже о том и другом.
Внезапно то желание, которое она заготовила, начинает казаться слишком грубым: «Я желаю, чтобы звезды даровали нам процветание». Его сформулировала для нее мать, подобрав такие слова, чтобы казалось, что они относятся и к их браку, и к Темарину в целом. Но сейчас они не кажутся подходящими. От этих слов веет холодом. Ее мать всегда говорила, что изменчивые планы – самые удачные.
– Я хочу, чтобы звезды даровали нам любовь, – говорит она, не сводя глаз с Леопольда. Как только слова срываются с ее губ, она беспокоится, что это был неправильный выбор, что это прозвучало слишком наивно или оторвано от реальности, что совсем не подходит королеве, которой она станет всего через несколько коротких мгновений. Но затем Леопольд улыбается, а собравшаяся толпа наполняет воздух вздохами и довольным бормотанием, и Софрония понимает, что влюбленная принцесса – именно то, что все хотят видеть.
Валент поднимает обе их руки к звездам и запрокидывает голову. Софрония видела, как это делал Найджелус, когда общался со звездами от имени ее матери.
– Звезды, благословите эту пару – короля Леопольда Александра Баярда и принцессу Софронию Фредерику Солунэ – доверием, терпением и любовью, и да соединятся они под вашим святым светом как муж и жена.
Раздаются громовые аплодисменты, Валент отпускает их руки, и Леопольд целует ее на глазах у всех. Это лишь целомудренное прикосновение губ, которое длится всего секунду, но этого достаточно, чтобы скрепить их клятву и сделать Софронию официально королевой Темарина.
После этого, на свадебном балу, Софрония восседает на троне рядом с мужем, который для нее скорее чужой, чем наоборот. Зал внизу заполняется придворными, танцующими в вихре драгоценностей и шелка и потягивающих шампанское из тонких хрустальных бокалов, а Софрония никак не может перестать украдкой поглядывать на Леопольда. В своих свадебных регалиях, ухмыляющийся, как дурак, он настолько красив и юн, что она никак не может поверить, что этот же человек несколько часов назад бросил в тюрьму несколько мальчишек.
Не подозревая об одолевающих Софронию мыслях, он берет руку жены в свою и целует тыльную сторону ладони, задерживаясь губами на шелке ее перчатки на мгновение дольше положенного.
– Ты всем довольна? – спрашивает он.
«Да», – должна сказать она. Но Софрония подозревает, что после всех писем, которыми они обменялись, Леопольд знает ее лучше, чем кто-либо, поэтому она предлагает ему часть правды.
– Это все немного давит, – она понижает голос до шепота. – Я приехала в Темарин только сегодня утром и уже его королева. И мы женаты. Несколько часов назад мы даже не были знакомы лично. Все произошло так быстро.
Леопольд слегка хмурится.
– Ты хотела, чтобы мы подождали? Я думал…
– Нет, – быстро отвечает она, предлагая ему улыбку, которая, как она надеется, достаточно ослепительна, чтобы замаскировать ложь. – Нет, я рада быть твоей женой и твоей королевой. Я так долго этого ждала. Просто все так сильно изменилось за такой короткий промежуток времени. Это все словно сон.
В ответ он улыбается и качает головой.
– Я понимаю, о чем ты, – говорит он, а затем делает паузу. – Помнишь, о чем я тебе рассказывал? Как родители взяли меня в поездку к границе с Селларией, чтобы познакомить с моим дядей Чезаре и кузеном Паскалем?
Софрония кивает. Паскаль будет мужем Беатрис, если, конечно, они еще не поженились. Она вспоминает, как сравнивала свои письма с письмами Беатрис, отмечая, как оба принца испытывали схожие чувства волнения и тревоги по поводу встречи друг с другом, хотя Леопольд написал Софронии пять страниц, а Паскаль едва заполнил одну.
– Я ждал этого несколько месяцев, – говорит Леопольд. – И вся неделя после встречи прошла в тумане. Я знаю, что было весело, и помню, как играл на пляже с Паскалем и прятался по ночам под праздничным столом, чтобы не ложиться спать, но все прошло так быстро. Сейчас у меня такое же ощущение.
Софрония закусывает губу. Это слова мальчика, который писал ей письма. Но этого мальчика не существует и ее тоже. По крайней мере, той Софронии, которую он думает, что знает. Если бы он ее знал – действительно знал – то с криком бы унесся прочь. Но, незнакомцы они или нет, это их свадьба, и она должна быть влюбленной молодой невестой.
– Тогда мы должны убедиться, что наслаждаемся каждым мгновением, – говорит она ему.
Леопольд усмехается и поднимается на ноги, увлекая за собой Софронию.
– Тогда потанцуем?
– Я уже думала, ты никогда не спросишь, – отвечает Софрония, следуя за ним в зал, и другие пары расступаются перед ними. Оркестр начинает играть глиссант – любимую мелодию Софронии. Она замечает, что Леопольд наблюдает за ее реакцией.
– Ты сказал им сыграть ее во время нашего первого танца, – говорит она, и ее улыбка становится немного более искренней.
– Это же твоя любимая, – он кладет ладонь на изгиб ее талии, а второй берет ее за руку и поднимает их сцепленные вместе руки. Софрония кладет свободную ладонь ему на плечо, и они начинают кружиться по залу.
Такое ощущение, что она танцевала с ним уже сотни раз. Они прекрасно двигаются вместе, и, хотя Софрония за эти годы станцевала больше танцев, чем может сосчитать, это первый раз, когда ей по-настоящему комфортно с партнером.
«Любовь – это иллюзия и слабость, – любила говорить мать. – А я не потерплю слабости».
Софрония вздрагивает.
– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спрашивает Леопольд.
– Да, – отвечает она слишком радостно. – Просто устала, это был тяжелый день.
Леопольд выглядит так, будто не совсем верит, но прежде чем он успевает на нее надавить, музыка заканчивается. Ее кто-то хлопает по плечу. Она поворачивается и видит мальчика лет четырнадцати с такими же бронзовыми волосами и острыми чертами лица, как у Леопольда.
– Хотел узнать, могу ли я пригласить на следующий танец мою новую сестру? – спрашивает он.
Софрония улыбается.
– Ты, должно быть, Гидеон, – она отпускает руку Леопольда, чтобы взять руку мальчика. – С удовольствием.
– Постарайся не отдавить ей ноги, Гид, – говорит Леопольд, быстро целуя Софронию в щеку и оставляя ее танцевать со своим братом.
Оркестр начинает играть гораздо более быструю дэвассе, и Софрония позволяет Гидеону вести себя быстрыми шагами и поворотами. Она в туфлях на каблуках, и он на пару дюймов ниже, но они неплохо справляются. К концу песни Софрония задыхается и у нее кружится голова. На следующий танец ее приглашает второй брат Леопольда, Рид. Ему едва исполнилось двенадцать, он все время безумно краснеет, дважды спотыкается о собственные ноги и трижды – о ее.
– Извини, – бормочет он, старательно глядя в пол. – Это первый бал, на котором мне разрешили присутствовать. Мне следовало уделять больше внимания урокам танцев.
– У тебя все получается, – уверяет она его. – На первом балу я опрокинула чан с пуншем и поскользнулась в луже. Всю неделю двор говорил только об этом.
Рид смотрит на нее и застенчиво улыбается.
– Я всегда хотел иметь сестру, – признается он.
– Значит, мы поладим, – говорит ему Софрония. – У тебя два брата, и ты хочешь иметь сестру, а у меня две сестры, и я мечтаю о брате.
Рид улыбается, и ей кажется, что он немного расслабляется. Когда музыка заканчивается, к ней подходит высокая статная женщина с темно-каштановыми волосами, зачесанными в большой, увенчанный скромной тиарой пучок. Даже без этого Софрония узнала бы ее по наброскам, сделанным шпионами ее матери: это королева Евгения, теперь уже вдовствующая королева.
Она вспоминает об инструкциях матери, конкретных указаниях о том, как подтолкнуть Темарин к войне с Селларией. «Темарином правит Леопольд, но Евгения участвует в каждом его действии. Начни сеять напряжение с нее – многие жители страны так и не забыли своей ненависти к бывшей селларианской принцессе».
Теперь, стоя перед Евгенией, Софрония не впечатлена. Она ожидала, что королева будет обладать той же энергией, что и императрица, что она будет излучать силу и власть. Но Софрония подозревает, что, не будь на ней короны, та просто слилась бы с толпой.
– Ваше Величество, – приветствует Софрония, делая реверанс.
– Ваше Величество, – отвечает вдовствующая королева Евгения, весело улыбаясь и тоже делая реверанс. Она смотрит на своего младшего сына: – Пожелай спокойной ночи, Рид. Пора спать.
– Да, мама, – Рид в последний раз кланяется Софронии и уходит.
– Моя дорогая, этот день, должно быть, отнял у тебя все силы, – говорит королева Евгения, уводя Софронию из зала. – Я послала Лео за водой для тебя, но, пока мы его ждем, может, составишь мне компанию?
– Звучит прекрасно, – отвечает Софрония, следуя за королевой Евгенией обратно к тронам. Слуга быстро приносит королеве Евгении еще один стул и ставит его рядом со стулом Софронии. Он выглядит роскошным и удобным, но Софрония прекрасно понимает, что год назад Евгении принадлежал тот трон, на котором теперь сидит она.
– Кажется, вы с Лео очень увлечены друг другом, – замечает королева Евгения.
– Я чувствую такое облегчение, – говорит ей Софрония, вспоминая, что вдовствующая королева когда-то была на ее месте, и знает, что благодаря этой схожести может заполучить ее симпатию. Она понижает голос до шепота, словно они две сплетничающие подруги: – Вы не поверите, какие мысли приходили мне в голову. Что он может оказаться отвратительным или жестоким, и что все это время письма мне писал его камердинер.
– Уверена, что у него были похожие мысли. Видят звезды, две декады тому назад, приехав сюда, я ощущала то же самое… Правда, облегчение было не столь велико.
Королева Евгения произносит эти слова осторожно, и Софрония смотрит на нее, нахмурив брови, как будто еще не знает, насколько несчастным был их брак.
– В своих письмах Леопольд упоминал, что с его отцом могло быть тяжело, – осторожно говорит она.
– В конце концов, мы начали понимать друг друга, – говорит королева Евгения. – Пускай романтики не было, но восхищение и уважение с годами лишь росли. – Она качает головой. – Не знаю, почему говорю тебе это. Наверное, просто хочу показать, что ты не одинока. Я была там же, где и ты сейчас, только еще моложе и замужем за человеком, которого боялась, в обществе, полном людей, ненавидящих Селларию после десятилетия войны и ненавидящих меня за то, что я была с ней связана.
Софрония пытается представить, каково это – оказаться в четырнадцать лет в чужой и враждебной стране. Евгению воспитывали не так, как Софронию, которую с рождения обучали языку и обычаям Темарина, учили ориентироваться в политике и контролировать каждую ситуацию, в которой она может оказаться. Учили не только тому, как выжить в чужой стране, но и тому, как подчинить ее себе. А Евгения была просто девушкой, молодой, напуганной, отрезанной от всего и всех, кого она знала.
– Когда я была маленькой, – продолжает королева Евгения, – моя мать говорила мне, что королева всегда мечтает о сыновьях. Не только из-за наследования престола, но и потому, что это проще. Сыновья, в отличие от дочерей, могут остаться с тобой. Не думаю, что тогда я ее понимала, но после того, как мы попрощались на границе с Селларией, я больше никогда ее не видела.
Софрония вспоминает, как прощалась с собственной мамой всего несколько дней назад. Будет ли императрица скучать по ней, Дафне и Беатрис? Они разлучены всего на год, но это на целый год больше, чем когда-либо.
– Возможно, мне все-таки повезло, – говорит королева Евгения, одаривая Софронию улыбкой, напоминающей ей улыбку Леопольда. – У меня трое сыновей. Никого из них не отправят за границу, ни с кем из них я не буду разлучена навсегда. А теперь у меня есть и дочь.
Королева Евгения берет Софронию за руку и сжимает ее, вызывая у Софронии укол вины, но ей удается скрыть это за улыбкой.
– Я бы никому не пожелала своих первых лет здесь, в Темарине, Софрония, и сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе было легче, чем мне.
Софрония ощущает ком в горле, и, смотря на их переплетенные руки, ей внезапно хочется плакать. Они знакомы с королевой Евгенией всего несколько минут, но она уже проявляет к Софронии большую привязанность, чем когда-либо проявляла ее собственная мать. Из-за этого предать ее будет намного сложнее.
Когда Софрония и Леопольд уходят с празднования и направляются в свои покои, уже светает. Она впервые видит свою новую спальню. Комната большая, а потолок такой высокий, что утопает в тенях. Стены, выкрашенные в мягкий кремовый цвет, дополняются золотой лепниной и мебелью из полированного дуба. Большая кровать с балдахином обтянута золотым шелком.
Кровать.
Во всем хаосе этого дня Софрония чуть ли не забыла о своих переживаниях. Теперь она замужняя женщина, и этот брак не считается официальным, пока не будет скреплен. Ее мать подчеркивала важность этого события так часто, что Софрония знает ее слова наизусть. Если они не скрепят свой брак, все остальное не будет иметь значения. Чем раньше это будет сделано, тем лучше.
– Наконец-то мы одни, – говорит Леопольд. Он берет ее за руку и притягивает к себе, целуя. Это не похоже на поцелуй во время свадебной церемонии – то было всего лишь быстрое прикосновение губ. Это – нечто большее. Леопольд целует ее так, словно хочет проглотить. Его руки обвивают ее талию, крепко прижимая к себе, и Софрония обнаруживает, что целует его в ответ, и даже наслаждается прикосновением его губ. Когда-то она мечтала об этом моменте.
Она знает, что последует дальше. Мать отправляла Софронию и ее сестер на уроки к куртизанкам, чтобы они были готовы к этой ситуации. Она знает все о механике этого действия, но когда его руки скользят по ее бедрам, вверх по изгибам талии, когда ее руки двигаются по собственной воле, погружаясь в его бронзовые кудри, когда ее губы прижимаются к его, словно она умрет, если он перестанет ее целовать…
Вдруг она вспоминает о тех ворах из леса – тех мальчиках. Она представляет, как они, испуганные, сбились в кучу где-то в холодной сырой тюрьме. Думает о крови и слезах народа Леопольда, народа, о котором он вообще не заботится. Он заботится о ней, это очевидно, но этого недостаточно, чтобы отбросить все остальное. Недостаточно, чтобы притупить отвращение, которое она испытывает, когда он прикасается к ней.
И поэтому Софрония заставляет себя прервать поцелуй и подносит руку к груди Леопольда, чтобы между ними появилось пространство.
– Мне очень жаль, – говорит она. – Был такой тяжелый день, я так устала. И мы еще совсем не знаем друг друга, так ведь? Мы можем… подождать?
Она почти уверена, что он скажет «нет» – куртизанки говорили ей и ее сестрам, что некоторые мужчины могут быть агрессивными, – но вместо этого Леопольд улыбается и целует ее в лоб.
– Не извиняйся. У нас есть остаток жизни, Софрония. Мы просто ляжем спать, – он кивает ей через плечо на одну из двух позолоченных дверей. – Твоя гардеробная там, в ней есть звонок, в который можно позвонить, чтобы вызвать горничную, и она поможет тебе переодеться в ночную рубашку.
Софрония наблюдает, как он уходит через дверь в свою гардеробную, и ее охватывает облегчение. Вскоре этот брак должен быть скреплен. Но не сегодня.
Беатрис
«Дама никогда не пьет до потери рассудка», – любила говорить ее мать. И в этих случаях ее взгляд обычно задерживался на Беатрис немного дольше, чем на ее сестрах. Словно откуда-то знала, что она всегда пила больше всех, хотя Беатрис не думает, что хоть раз напивалась до беспамятства.
Однако сейчас она ощущает, как грани ее разума размываются и он становится податливым и туманным. Она сидит в банкетном зале рядом со своим пугливым новым мужем, и через каждые несколько минут к ним подходят селларианские придворные, чтобы поздравить. И, как она подозревает, в поисках сплетен.
Принц Паскаль ерзал на протяжении всей свадебной церемонии. Он выкручивал руки, и, хотя его костюм сшит из легкой ткани, а воздух в часовне был прохладным, с него капал пот. Но хуже всего было то, насколько очевидно он колебался, когда сказал: «Да».
Беатрис – нежеланная жена, и все при дворе это знают. Ей нужно собраться с мыслями, и она понимает, что мать была права.
Ей не следует больше пить и непременно нужно что-нибудь съесть, но, когда слуга приносит ей бокал свежего красного вина, смешанного с ягодами и цитрусом, она делает еще один глоток. Потом еще один.
Если бы Дафна была здесь, она бы забрала бокал у нее из рук. Она бы сказала, что Беатрис занимается саморазрушением. И посоветовала бы ей сосредоточиться, потому что где-то в этой многолюдной толпе придворных находится лорд Савель – и чем раньше она с ним познакомится, тем лучше.
Но Дафны здесь нет, и Беатрис не хочет сосредотачиваться. Если она это сделает, то почувствует, как глаза придворных измеряют каждый ее дюйм, выискивая недостатки, из-за которых принц так безразличен к ней. Она станет осознавать шепот, те догадки, которые уже начались и которые будут становиться все более дикими и громкими. Эта ночь должна была пройти не так.
Беатрис разбирается в слухах, в том, как они действуют и как их запустить. Она знает, что правильной сплетни, используемой с точностью и в нужный момент, может быть достаточно, чтобы довести человека до гибели. Она сама может сделать это с изяществом, и это своего рода искусство. Но она не знает, что делать, когда это оружие направлено против нее самой.
