Челюсть его отца напряглась. Люди обменялись взглядами.
– Продолжайте искать. Нужно найти его портахе, – сказал им Энрике. – Если мы сумеем вызвать его дух, то узнаем, что произошло. – Он потер лоб кулаком. Отец явно понимал, что Мигель умер насильственной смертью. Ядриэль тоже это понимал, но не мог представить, что привело к настолько жестокому концу. – Надеюсь, мы найдем портахе вместе с телом.
Желудок Ядриэля сжался при мысли, что где-то там на кладбище лежит безжизненное тело Мигеля.
Лицо Андреса впечатляюще позеленело. Ядриэль не мог поверить, что когда-то был влюблен в него.
Энрике взял со стойки свой портахе – охотничий нож, намного больше и опаснее, чем у Ядриэля, но все же сдержаннее, чем у многих молодых мужчин.
Например, ножи Диего и Андреса были длинными и с легким изгибом – слишком большие и броские, чтобы их спрятать. Они выгравировали на лезвиях свои имена и прицепили броские амулеты. С рукояти Андреаса на двухсантиметровой цепочке свисал небольшой крест, а с рукояти Диего – позолоченная калавера[34 - Череп (исп.).]. «Показушники» – так называла их Марица. Украшения были непрактичными и совершенно лишними.
– Пора идти, – сказал Энрике, и все двинулись с места.
Это его шанс.
Он поможет им найти своего двоюродного брата и похоронить его на кладбище брух. Таков был долг всех мужчин, и Ядриэль выполнит его. Теперь, когда у него есть свой собственный портахе, Ядриэль, возможно, даже выпустит дух Мигеля в загробный мир.
Ядриэль шагнул за отцом, но Энрике выставил руку, чтобы остановить его.
– Не ты. Ты останешься здесь, – приказал он.
Сердце Ядриэля ухнуло в желудок.
– Но я могу помочь! – настаивал он.
– Нет, Ядриэль. – Энрике копался по карманам в поисках громко звонящего телефона. Он провел большим пальцем по экрану и поднес телефон к уху.
– Бенни, ты нашел его? – спросил он с напряженным лицом.
Все в группе замерли. Ядриэль слышал, как на другом конце кто-то скороговоркой говорил по-испански.
Но плечи отца поникли.
– Нет, мы тоже не нашли. – Он вздохнул, потирая лоб. – Мы пытаемся собрать как можно больше людей, чтобы помочь в поисках…
Ядриэль ухватился за возможность.
– Я могу помочь! – повторил он.
Отец отвернулся и продолжил говорить по телефону.
– Нет, мы не…
Ядриэль нахмурился, внутри закипело разочарование.
– Папа! – настаивал он, встав перед отцом. – Позволь мне помочь, я…
– Нет, Ядриэль, – прошипел нахмурившийся Энрике, пытаясь разобрать голос в трубке.
Обычно Ядриэль предпочитал не спорить со своим отцом, но это было важно. Он огляделся по сторонам, ища в комнате кого-нибудь, кто бы мог к нему прислушаться, но все уже расходились – за исключением тио Катриса, который озадаченно посмотрел на Ядриэля.
Когда отец направился к выходу, Ядриэль со свирепой решимостью встал у него на пути.
– Просто послушай меня… – Ядриэль стянул рюкзак с плеча и расстегнул молнию.
– Ядриэль…
Он засунул руку внутрь, схватившись пальцами за рукоять портахе.
– Смотри…
– ?Basta![35 - Хватит! (исп.)]
От крика своего отца Ядриэль подпрыгнул на месте.
Энрике был крайне уравновешенным человеком – нужно было как следует постараться, чтобы вывести его из себя. Именно благодаря этому качеству он был хорошим лидером. Поэтому красное лицо отца и резкий окрик шокировали Ядриэля. Даже Диего, стоявший позади Энрике, выглядел пораженным.
В комнате воцарилась тишина. Ядриэль почувствовал, что все на него смотрят.
Он захлопнул рот. Порез на языке обожгло резкой металлической болью.
Энрике ткнул пальцем в сторону гостиной.
– Оставайся здесь с остальными женщинами!
Ядриэля передернуло. Щеки залил горячий стыд. Он отпустил кинжал, позволив ему упасть на дно рюкзака. Ядриэль сверлил отца взглядом, пытаясь выглядеть дерзко, хотя глаза горели от подступающих слез, а руки дрожали.
– С остальными женщинами, значит, – повторил он, выплевывая слова, словно ядовитые.
Энрике моргнул; его гнев сменился замешательством – Ядриэль словно заново вошел в фокус его зрения. Он отнял телефон от уха. Плечи поникли, лицо расслабилось.
– Ядриэль, – вздохнул он, протянув руку.
Но Ядриэль не собирался слушать его извинения.
Марица попыталась остановить его:
– Ядз…
Ее жалостливое выражение было невыносимо. Он выскользнул из-под ее руки.
– Не надо.
Ядриэль развернулся и протиснулся мимо зевак, с силой распахнув дверь, которая вела в гараж. Та ударилась о стену, а затем с грохотом захлопнулась за ним. Ядриэль протопал вниз по небольшой лестнице. Вспыхнули огни, освещая организованный хаос. Сбоку стояла машина его отца.
Ядриэль расхаживал взад-вперед по испачканному бензином бетону, весь кипя. Дыхание сбивалось, ребра упирались в стягиватель. Внутри боролись гнев и стыд.
Ему хотелось кричать и крушить.
Желательно одновременно.
В голове промелькнуло лицо Энрике – его сожаление, когда он понял, что? сказал Ядриэлю. Ядриэль всегда с пониманием относился к человеческой черствости. Прощал людям мисгендеринг[36 - Неверное и намеренное/ненамеренное употребление местоимений, не соответствующих гендерной идентичности.] и деднейминг[37 - Употребление имени, данного трансгендерному человеку при рождении, но больше им не используемого.]. И собственную обиду всегда списывал на их сомнение, непонимание или упрямство.
Что ж, Ядриэль устал от этого. Он устал прощать. Устал бороться за то, чтобы просто существовать и быть самим собой. Устал быть лишним.
Но чтобы быть своим, он должен отрицать правду о себе. И этот обман разрывал его изнутри. Он любил свою семью и свое сообщество. Быть аутсайдером и без того плохо; что, если они не смогут – или не захотят – принять его таким, какой он есть?
В груди Ядриэля разлилась обида. Он ударил армейским ботинком по колесу машины, от чего нога взорвалась болью.
Ядриэль громко выругался и проковылял к старому табурету. Морщась, он тяжело сел.
«Вот тупица».
Он зыркнул на черный седан, и в ответ на него с лобового стекла посмотрело его сердитое отражение. Из-за беготни его волосы – коротко стриженные по бокам и образующие копну на макушке – совсем растрепались. Ядриэль уделял их укладке много времени – волосы были одной из немногих черт собственной внешности, которую он мог контролировать. Хоть ему и не удавалось подобрать рубашки по размеру – они были либо слишком узкими в груди и бедрах, либо до смешного огромными, – по крайней мере, он мог осветлить волосы и потратить скромные карманные деньги на помаду Suavecito – единственное средство, которое могло совладать с густой массой вьющихся черных волос. Он не мог избавиться от округлых щек, зато мог отрастить густые и темные брови. Армейские ботинки были не только практичными, но и придавали ему пару сантиметров роста, пускай и незначительных, но помогавших ему меньше стесняться того, насколько низким он был по сравнению с другими шестнадцатилетними мальчиками. Именно благодаря небольшим изменениям – например, подражанию Диего и его друзьям в одежде и прическе – Ядриэль более комфортно ощущал себя в собственной коже.
Из угла раздался шорох, за которым последовало любопытное, трепетное мяуканье. Из-за груды картонных коробок выползла кошка, которая больше напоминала мультяшного персонажа с большим шрамом на ухе и косящим левым глазом; костлявая спина немного кривилась в сторону, а кончик хвоста был практически лысым. Она неловко тащила за собой заднюю лапку.
Ядриэль тяжело вздохнул и выпустил часть гнева из груди.
– Сюда, Пуркассо, – проворковал он, протягивая руку.
С еще одной счастливой трелью она заковыляла к Ядриэлю, позвякивая колокольчиком на синем ошейнике. Потерлась о его ногу, оставив пучки серого меха на черных джинсах.
Ядриэль выдавил улыбку, пробежавшись пальцами по ее изогнутой спине, и почесал под подбородком – там, где ей больше всего нравилось. В награду он услышал громкое мурлыканье.
Пуркассо присоединилась к семье, когда Ядриэлю было тринадцать. Примерно в это время мама пыталась научить его исцеляющей магии. Женщины начинали обучать девочек мастерству задолго до церемонии портахе.
Мама Ядриэля пыталась окунуть пальцы его ног в целебную воду, но уже в тринадцать лет он знал, что это не сработает. Ядриэль знал, что он не бруха. Он уже сделал каминг-аут перед Марицей, но до сих пор не набрался храбрости рассказать своей маме. По мере приближения кинсеса его паника все росла.
Все думали, что он просто еще не созрел или нервничал из-за своего совершеннолетия. Поэтому, когда они с мамой однажды по дороге из школы обнаружили на обочине дороги маленькую серую кошку, мама решила воспользоваться ситуацией в образовательных целях.
Еще даже не видя, что кошка хромает, они почувствовали, что она ранена. Может быть, она попала под машину или проиграла в драке с собакой или с одним из тех страшных енотов, что бегали по улицам ночью. Ядриэль почувствовал легкий, но резкий укол у себя в голове и ощутил боль, исходящую от ее лапки. В детстве Ядриэля пугала способность брух чувствовать чужую боль. Он всегда был ужасно чутким, и способность ощущать такое количество страданий в мире сильно воздействовала на него.
Мама посадила Ядриэля на тротуар и положила кошку на подол пышной юбки. Она сняла с запястья свой портахе – нефритовые четки с сосудом, который на первый взгляд напоминал Богоматерь Гваделупскую, но при ближайшем рассмотрении оказывался скелетом. Мама открутила крышку, капнула куриной кровью себе на палец и провела им по статуэтке Госпожи Смерти. Она произнесла слова, и золотой свет озарил четки.
Травма была такой незначительной, а существо таким крошечным, что Ядриэль легко должен был вылечить кошку с маминой помощью. Мама тепло улыбнулась ему и мягко подтолкнула; Ядриэль поднес четки к кошачьей лапке. Рука дрожала от страха, что что-нибудь пойдет не так или, того хуже, что все сработает – это бы означало, что он должен стать брухой. Мама накрыла его руку своей и легонько сжала.
Ядриэль произнес нужные слова, но ритуал исцеления возымел обратный эффект.
Он как сейчас видел алые капли на белой юбке своей матери. Ужасный вой. Внезапная острая боль бедной кошки, пронзившая его голову. Ошеломленное выражение маминого лица. Прошло не более пары секунд, прежде чем она взяла кошку и быстро вылечила ее сама.
В мгновение ока ужасный звук прекратился. Боль исчезла. Глаза маленькой кошки закрылись, и она обмякла на маминых коленях.
Ядриэль был безутешен – на одну очень долгую секунду ему показалось, что он убил бедное создание. Мама притянула его к себе и нежно заговорила на ухо.
– Тс-с, все в порядке. Она в порядке; просто спит, видишь?
Но все, что видел Ядриэль, – это свою неудачу; все, что он чувствовал, – это сокрушительное осознание того, что не умеет целить. Теперь он знал: это точно не его призвание. Он не бруха.
Мама провела прохладными пальцами по его лицу, убрав волосы с глаз.
– Все в порядке, – сказала она, словно тоже все понимая.
Мама не смогла полностью исцелить кошку. Обратный эффект нанес животному ущерб, который не могла исправить даже она, но, по крайней мере, кошке больше не было больно. Они взяли ее домой, и Ядриэль прилежно следил за тем, чтобы она всегда была накормлена и окружена заботой. Она до сих пор спала в его комнате каждую ночь. Ядриэль всегда таскал ей кусочки чоризо[38 - Пикантная свиная колбаса, популярная в странах Латинской Америки.] и цыпленка после ужина.
Мама Ядриэля ласково назвала кошку Пуркассо в честь угловатых фигур знаменитого художника.
Пуркассо была не просто кошкой, а компаньоном. Когда Ядриэль скучал по маме, Пуркассо знала это. Когда у него в животе появлялось чувство вины, Пуркассо сворачивалась калачиком у него на коленях и громко мурлыкала. Она была шаром тепла и уюта, внутри которого по-прежнему жила магия его матери.
Пуркассо свернулась калачиком у носка его ботинка. Ядриэль гладил мягкий мех за ушами, пока ее янтарные глаза не закрылись.
Мама больше никогда не заставляла его целить. А в сообществе, построенном на столь непреклонных традициях, известие о том, что Ядриэль не умеет исцелять, означало, что у него вовсе нет магии. Кинсес был отложен на неопределенный срок.
Брухи решили, что Ядриэль – лишь результат медленного истощения магии в их родословной. Но Ядриэль и его мама знали правду.
Она заказала ему в интернете первый стягиватель и помогла сделать каминг-аут перед отцом и братом. Было трудно рассказать о себе и своей идентичности не только семье, но и всему сообществу. Они, очевидно, не понимали, но, по крайней мере, мама проходила с ним через этот процесс вместе.
Мама настаивала на том, чтобы Ядриэль был удостоен мужского кинсеса, чтобы его приняли в сообщество таким, какой он есть – мальчиком. Она взяла на себя задачу объяснить его отцу, что он брухо. Что он мальчик.
– Он не может просто так выбрать и стать брухо, – услышал он однажды вечером голос Энрике, когда они с Камилой тихо совещались на кухне за сладким кофе.
– Это не выбор, – сказала его мать спокойным, но твердым голосом. – Он такой, какой есть.
Она сказала Ядриэлю, что остальным просто нужно время, чтобы понять. Но маму Ядриэля, его заступницу, отняли у него меньше года назад. Кроме нее за него никто не мог заступиться. Теперь с ним обращались как с человеком без магии – тем, кто видел духов и чувствовал страдания, но никогда не станет полноправным членом сообщества.
– Безобразие…
От звука чужого голоса Ядриэль подпрыгнул на месте. Он поднял глаза и увидел Катриса, стоящего в дверях с сигариллой[39 - Маленькая тонкая сигара в виде скрутки табачного листа, начинённого резаным табаком.] между пальцами. На уставшем лице было написано выражение мрачного соучастия.
Ядриэль расслабился.
– Тио, – вздохнул он. Его взгляд скользнул обратно к двери в поисках отца, который мог последовать сюда за дядей.
– Не волнуйся, – сказал тио Катрис и затянулся сигариллой, спускаясь по ступенькам. – Твой папа и другие мужчины уже уехали. – Он придвинул пластиковый стул и сел рядом с Ядриэлем. – Здесь только ты да я. – Катрис потрепал Ядриэля по макушке и усмехнулся. – Como siempre[40 - Как всегда (исп.).].
Ядриэль усмехнулся. В глубине души он надеялся, что это не Катрис, а папа прибежал к нему извиниться. Но дядя был прав: они вдвоем всегда были изгоями среди брух. По крайней мере, они были друг у друга. Катрис прекрасно понимал желание Ядриэля стать брухо, в отличие от Марицы, которая совершенно не была заинтересована в магии и не стеснялась быть изгоем. Ей нравилось перечить.
Ядриэль сунул руки в карманы своего черного худи.
– Не могу поверить, что Мигель… – Он осекся, не в силах произнести слова.
Катрис медленно покачал головой и как следует затянулся.
– Такой молодой и так внезапно, – сказал он, выпуская клубы дыма через ноздри. – Хотел бы я помочь, но… – Он пожал угловатыми плечами. – Я для них бесполезен.
Ядриэль усмехнулся. Да, это чувство ему знакомо.
– Что с ним, черт возьми, произошло? – спросил он, повторяя слова, сказанные ранее Марицей.
