– Велика сила дьявола, но и мы, христиане, что-то умеем.
Не зная, куда себя деть, я вернулся, но и там не находил покоя, меня метало по комнате, как ветер воздушный шарик. Теперь у меня своя комната, могу держать слуг, что и делаю, все-таки амулет хоть и скудновато, но снабжает золотом, а здесь на серебряную монету можно прожить месяц. На стене доспехи Арианта, его меч и щит. Даже браслеты я снял, чтобы не слишком выделяться от жителей Зорра, воткнул в стену кинжал и повесил их на рукоять.
Только молот всегда при мне, заметно оттягивает пояс, но уже привык, сроднился. Хотя так и не понял его механику. Давным-давно, когда я пытался посещать юношескую студию бокса, тренер объяснял, что существует чистый удар, когда противник содрогается от резкого удара всем телом и медленно опускается на пол на том же месте, и грязный – когда противник отлетает назад, то есть удар с толчком. Бывает вообще только толчок, когда противник отлетает, даже может упасть, но тут же вскакивает, готовый продолжать бой.
Так вот молот иногда мог разнести в мельчайший щебень целую скалу, но в другой раз едва-едва раскалывал придорожный валун. И хотя расколоть валун тоже немало, но все же мне, жителю моего века, нужна зависимость – что от чего, а не здешнее: «Все в руках Господа».
Я еще тогда, в дороге, бросал и бросал во все встречные камни, деревья, скалы, стараясь вычленить закономерности, а в Зорре ходил на задний двор, где глухие стены, упражнялся там. Даже придирчивый Бернард, помню, начал посматривать с уважением.
Сегодня, потерзавшись непонятными душевными муками… эх, нет здесь психоаналитика!.. выбрал время, когда там не упражняются, не люблю зевак, вышел на задний двор и начал бросать молот в огромную наковальню. Не сокрушит, понятно, зато отработаю дистанцию, с которой еще есть смысл бросать, научусь сам ловить и бросать как можно скорее, не теряя драгоценные секунды на широкий размах…
– Из тебя выйдет воин, Дик, – послышалось за спиной густое. – Настоящий воин!
Бернард надвигался – огромный, массивный, медведь в латах, а не человек. Все-таки великаны, от которых ведет род, – непростые ребята.
– Почему воин? – спросил я. – Может быть, я вот прям жажду в менестрельство! Всеми фибрами туда лезу.
Он отмахнулся.
– Да хоть жабрами. Я же вижу. Ты метаешь эту нечестивую штуку и… чувствуешь удовольствие, будто служанку завалил на сено.
– Какое удовольствие? – ответил я замученно. – Я всего лишь хочу, чтобы получалось как хочу.
Он кивнул с глубоким удовлетворением.
– А как, по-твоему, становятся мастерами?.. Вот так же одно и то же, одно и то же. С мечом, щитом, топором, конным, пешим, в доспехах и без. Одни считают, что им хватит и первых уроков, пора и по бабам, а вот мы упражняемся и упражняемся… А потом и бабы наши, и вообще все наше! До горизонта – и дальше.
Острая печаль стиснула мое сердце. Молот прилетел, саданул меня рукоятью по пальцам, разбив в кровь, и рухнул под ноги.
– Все мне не надо, – вырвалось из меня тихое, словно стон умирающего зайца. – Мне совсем-совсем не все надо…
Бернард взглянул остро.
– Да? – рыкнул он. – А может, тебе надо больше, чем все?
Я поднял на него взгляд. Бернард смотрит серьезно, сочувствующе. Похоже, эта закованная в доспехи каменная глыба что-то чувствует.
– Боюсь, – прошептал я, – что ты недалек…
– От истины, – сказал он подозрительно, – или вообще?
Раздались звуки музыки, через двор шла королева, строгая, но улыбающаяся милостиво, одета для дороги в пурпурный плащ, золотая пряжка разбрасывает солнечные блики. Голубое платье искрится мелкими блестками, такие же голубые платья и на придворных, почти все моложе королевы, а две совсем маленькие девочки с большими букетами цветов в обеих руках.
Я остановился, любуясь лучом света в темном королевстве терминаторов, где все лязгает, звякает, грохочет, грюкает, земля вздрагивает под тяжелыми шагами, будто во все стороны расхаживают гуляющие экскаваторы.
Королева Шартреза остановилась, заприметив нас с Бернардом. Бернард почтительно преклонил колено. Я поколебался, совсем недавно разговаривали с нею запросто, но Бернард прав: на людях надо вести себя иначе.
Я преклонил колено. Шартреза улыбнулась, похоже, понимает.
– Бернард, – сказала она певучим голосом, – я вижу, не оставляешь молодого рыцаря заботой. Наверное, смотришь далеко в будущее… где сэру Ричарду придется очень непросто?
Бернард поднялся, сказал густым сильным голосом:
– Ваше Величество! В сражениях смерть настигает всякого. Но для рыцаря сложить голову за короля, за королеву, за даму сердца – славная гибель, мужская гибель. Ричард молод годами, но рука его крепка, а сердце закалено в боях, как железо в горне кузнеца, а потом в кипящем масле. Неизвестно, кем бы он стал, но Тьма пришла в наши земли… и вот он выучился биться и по-рыцарски, и по-степняцки, копьем и мечом! Ему уже нет равных среди наших воинов в бою на секирах, он хорош с мечом и щитом, а на алебардах я готов выставить его против любого из королевских воинов.
Шартреза рассмеялась:
– Ты так горячо его расхваливаешь!.. Это потому, что не можешь похвалить себя?
Бернард снова поклонился.
– Я человек простой, могу похвалить и себя. Но в Ричарда я так много вложил, что это почти что я!
Она осмотрела нас обоих демонстративно внимательно, за ее спиной захихикали придворные дамы.
– Спасибо, славный Бернард, – сказала она наконец тепло. – Спасибо.
Глава 2
Третий день я бродил по городу в тщетной надежде, что Лавиния выйдет за покупками или по каким-то еще делам. Здесь нет городского сада, но есть костел, сегодня пятница, дожить бы до воскресенья, а потом можно будет увидеть ее по дороге на воскресную проповедь…
Прямо на площади меня перехватил мальчишка в наряде королевского оруженосца.
– Сэр Ричард! – закричал он еще издали. – Сэр Ричард!
Он подбежал, но прохожие уже обратили внимание, что сэр Ричард – это я, а что он, такой счастливец, вот сейчас будет общаться с самим сэром Ричардом.
– Что случилось?
– Сэр Ричард, – повторил он громко и счастливо, – мой король послал меня за вами, сэр Ричард!
– А что стряслось? – повторил я.
– Не знаю, сэр Ричард, – ответил он честно и добавил уже серьезнее: – но Его Величество велели прибыть в его покои немедленно!
Я вздохнул, оглянулся на мрачное массивное здание, в котором, по слухам, поселилась по приезде благородная леди Лавиния.
– Ну что ж, пойдем…
– Можно мне пойти с вами рядом? – спросил он живо. И, не дожидаясь ответа, спросил быстро: – Это и есть тот самый молот?..
– Да, – ответил я на ходу.
Он быстро-быстро шагал справа, торопился, забегал даже вперед, быстрые глаза обшаривали молот, на хорошенькой румяной мордашке отразилось сильнейшее разочарование.
– Он такой простой!
– Сила рыцаря не в перьях на шлеме, – сказал я. – Еще не знаешь?
Его чистые и румяные детские щеки залила густая краска.
– Простите меня, сэр Ричард, – сказал он полным раскаяния голосом. – Но об этом молоте рассказывают такое, что я представил его размером с наковальню, на нем должны быть таинственные колдовские знаки!
– Они там, – сказал я, – внутри.
– О, – сказал он почтительно, глаза округлились. – Я о таком даже не слышал!
Стражи у королевских покоев отсалютовали копьями. Оруженосец не успел сделать им повелительный жест, показывающий мне, что и он здесь распоряжается… на пару с Беольдром, стражи заулыбались и распахнули ворота. Три дня тому, или четыре, не помню, они с огромным удовольствием выносили из этого зала Сира де Мертца, который возжелал поставить нашего короля на колени… И еще помнили мою роль.
В глубине зала на троне я увидел роскошную белую пену, выступающую из пурпурного плаща, и лишь потом вычленил из этого великолепия бледное худое лицо короля. Седые волосы падают на глаза, опускаются пышными прядями на плечи, а усы и борода полностью скрывают не только нижнюю часть лица, но и всю грудь.
За спинкой кресла и чуть справа монах, я узнал отца Гарпага, а перед троном высится сверкающая серебром статуя из металла. Шарлегайл говорил слабым прерывающимся голосом, статуя почтительно слушала. На широкой перевязи длинный рыцарский меч с позолоченной рукоятью, уже по нему я узнал бы сэра Ланселота. Меч Ланселота и его серебряные доспехи известны всему Зорру.
Ланселот не обернулся, хотя явно ощутил открывшуюся за его спиной дверь. Шарлегайл сделал слабый жест высохшей дланью:
– Сэр Ричард… подойди поближе.
Я приблизился, надо бы опуститься на одно колено и ждать, пока король изволит позволить встать, но Ланселот уже стоит, да и король у нас – настоящий король, ему дешевые церемонии по фигу, я лишь поклонился и уставился на него в ожидании.
Ланселот нахмурился, что-то проворчал, а Гарпаг суетливо перекрестился. Оба чувствительны к нарушению этикета. Шарлегайл сказал слабым прерывающимся голосом:
– Еще ближе… оба…
Я с глубоким сочувствием смотрел в изможденное лицо, подумал внезапно, что король не так уж и стар, это жизнь, как говорят, состарила раньше, чем пришла старость.
– Сэр Ланселот, – проговорил Шарлегайл. Он остановился, перевел дыхание, сказал снова: – Сэр Ланселот… На тебя возлагаю великую задачу. Надлежит тебе отправиться в королевство Алемандрию. В славный город Конрабург к славному и почтенному королю Конраду. Поздравь с великой победой над собой, что есть самая великая из побед, кою может одержать человече. Поговори, очаруй, ты это умеешь. Покажи свою удаль на турнире, в поединках, на скачке, в метании молота… Это первое. Второе – хорошо бы склонить его оказать нам помощь своими людьми. У него целая армия томится без дела!..
Ланселот с достоинством поклонился.
– Все сделаю, Ваше Величество.
– Отправляйся немедленно, – велел король. – Сегодня отдохни, а завтра с утра в путь. Да, еще… тебя будет сопровождать отряд рыцарей, как и надлежит послу. Сам отберешь, кого считаешь достойным такой чести. Но одного я тебе сам посоветую.
Ланселот смотрел прямо в глаза Шарлегайла.
– Слушаю, Ваше Величество.
– Обязательно возьми с собой Ричарда, – сказал король. – Ричарда Длинные Руки.
Я поклонился, лучше молчать и кланяться. Ланселот тоже поклонился, но я видел в его серых глазах недоумение.
– Ваше Величество… я понимаю, вы только что посвятили его в рыцари… и все еще помните… это… этого человека. Но не будет ли Конрад оскорблен? Ведь Дик единственный, у кого нет поместья, у кого нет земель, крестьян… Еще вчера он был простолюдином… Такой человек в посольстве вызовет ненужные вопросы. А то и подозрения.
Гарпаг выступил из-за трона, встал рядом, его худое лицо было неподвижно, но в глазах я прочел тщательно упрятанную неприязнь.
– Хуже того, – сказал он внятно. – Хуже того…
Шарлегайл попросил слабым голосом:
– Отец Гарпаг, нить ваших мыслей от меня ускользает.
– Хуже того, – повторил Гарпаг, – это вызовет насмешки.
Король покачал головой.
– Конрад – воин. Ему важнее, кто как держит меч. А Ричард уже успел показать себя умелым и отважным воином. Но еще важнее другое…
Он вздохнул, покосился на священника. Гарпаг нахмурился, что-то зашептал ему на ухо. Король отмахнулся.
– Видишь, сэр Ланселот, отец Гарпаг настоятельно не советует посылать туда Ричарда. Почему? Да потому, что церковь ему не доверяет. Не осудила, но и не оправдала. Инквизиция все еще решает, на каком огне его сжечь: быстром или медленном… Однако что плохо для нас, может быть хорошо для Конрада. Он не в ладах со святой церковью, хотя не в ладах и с армией Тьмы. А Ричард как раз тот, у кого на поясе боевой молот язычников. У него на шее амулет, который носили идолопоклонники… Королю Конраду такой человек ближе и понятнее! Пусть он думает, что мы все такие, как сэр Ричард… ну, пусть не все, но в наших рядах рыцарства есть такие, кто вольно трактует Святое Писание, пропускает службы в церкви, общается с нечистыми созданиями леса, как-то эльфы и гномы…
Гарпаг начал усиленно креститься, бормотал молитвы, на меня смотрел с ужасом и отвращением, даже попытался брызнуть святой водой, но, похоже, фляга пуста. Или в ней не вода. Ланселот тоже хмурился, с каждым словом посматривал в мою сторону все неприязненнее.
– Ваше Величество, – сказал он почтительно, когда король умолк, – а не слишком ли уж паршивую овцу мы запустили в свое христианское стадо?.. Стараясь показать королю Конраду, что мы все такие… запятнанные, не нанесем ли урон своей чести, имени, достоинству?
Король вздохнул.
– Это… политика. Нельзя перейти болото, не испачкав ноги. Кто боится испачкаться – остается на том берегу. Мы же перейдем, там очистимся… молитвами, епитимией. Принесем жертвы, в смысле воскурим ладан и пожертвуем на церковь что-то из найденного, и… пойдем дальше. Идите, мои друзья. Я – сказал!
Мы вышли с Ланселотом вроде бы вместе, но в то же время и врозь, а от ворот замка сразу пошли в разные стороны. Я, понятно, в полной готовности отторчать и эту ночь перед домом леди Лавинии. Днем вроде бы само собой, но зачем-то и ночью. Что за дурь, никогда она не выйдет гулять так поздно, здесь женщины даже днем не появляются в одиночку, но когда однажды на втором этаже на фоне занавески мелькнул женский силуэт, из меня от ликования брызнули золотыми фонтанами бенгальские искры, и я сидел там, затаившись в тени, до утра…
Сейчас я замедлил шаг, уже забыв о посольстве к жестокому королю, смотрел на окна, на ворота, что вдруг заскрипели, словно повинуясь давлению моего тяжелого взгляда, медленно стали распахиваться. По двору к воротам ехала на гнедой лошадке женщина в голубом платье, впереди шел слуга и вел коня на коротком поводе.
Сердце мое всхлипнуло и застыло, а потом, убедившись, что не глюки, застучало часто и взахлеб. На леди Лавинии обычный головной убор женщины знатного происхождения: на голове очень высокий шпиль, похожий на верх Спасской башни, с кончика на спину падает нечто длинное и полупрозрачное голубого цвета. Шелковый платок укрывает голову так, что оставляет на виду только лицо, даже шея укутана. С плеч ниспадает легкий плащ, он положен по рангу знатным особам, но абсолютно нелеп в этот теплый солнечный день.
Гнедая лошадка, невысокая, как пони, но очень грациозная, словно выточена из дерева и покрыта лаком, гордясь такой всадницей, помахивала гривой, нервно переступала с ноги на ногу, косила на всех огненным глазом: оценили, какое сокровище она везет? На этот раз леди Лавиния сменила запыленный дорожный костюм из грубого полотна на нечто легкое, но тоже непривычно простое, без уже привычных глазу безобразных рюшек и финтифлюшек, все-таки дают себя знать прирожденный вкус и такт.
Она сидела на коне очень непривычно для моего глаза, даже дико, но, как понимаю, только так и ездят порядочные женщины: на особом женском седле, что и не седло вовсе, а просто-напросто широкая подушечка, обе ноги на одну сторону, зад слегка на другую, для равновесия, это очень красиво, даже эротично, но как-то несерьезно. Страшно подумать, что случится, если конь вдруг поскачет…
Непроизвольно я зашел с другой стороны, чтобы подхватить ее, такую нежную и легкую, подхватить на обе мои широкие длани. Она вскинула брови, поинтересовалась ядовито:
– Что, захотелось на кружку эля?
– Ага, – сказал я и добавил мечтательно: – А если бы еще на две…
– Харя не треснет? – спросила она. – Впрочем, у меня есть работа. Надо вывезти навоз…
– Из ваших покоев? – спросил я. – Дык я завсегда!.. С умилением и счастьем… А ежели прямо из вашей спальни, то я задурно, только для вас!
Не зная, что придумать еще, я принялся освобождать в носу квартиру, рассматривая то добытые сокровища с детским любопытством, что есть постоянное состояние простолюдина, как и вечная угрюмость, то ее – такую нежную, воздушную, небесную. Леди Лавиния фыркнула, выудила монету из мешочка на поясе и бросила мне.
– Лови!.. Только не напивайся до привычного тебе состояния.
