– Людей не ест, – сказал я. – Ладно, пойдем. Поможешь надеть доспехи.
Через четверть часа я уже садился на черного как ночь гигантского жеребца. Рыцарская попона, рыцарское седло – а прежнее, доставшееся от сраженного Шургенза, оставил в доме. И так слишком много разговоров, хотя сам по себе конь, если только не замечать могучий черный рог в середине широкого лба, – почти обычный боевой конь, разве что намного крупнее. Да еще глаза… Всякий, кто взглянет в это бушующее пламя, начинает креститься, шептать молитвы, щупать нательный крест. В глазах полыхает адский огонь, мне всегда казалось, что череп наполнен горящими углями. Ну а насчет того, что он спокойно ест камни, я пообещал обоим слугам вырвать им языки, обрезать уши, если кто-то из них разбрякает такую тайну.
Ворота распахнулись с ленивой грацией, я выехал на мощеную улицу, слуга хриплым голосом пожелал мне удачи и тут же налег на створки. Я слышал, как загремел засов. Конь пошел резво, в отличие от меня отоспался и отъелся за эти дни.
На городской площади все еще горят костры. Беженцев поубавилось, последние из переселенцев ожидают, куда им велят селиться. На меня посматривали с испугом. Кто-то узнал, шепотом рассказывал, что это на мне за странные доспехи, почему такой щит. На молот у пояса не обратили внимания. Впрочем, и меч Арианта особого внимания не привлек.
Ворота замка распахнулись, из-под темной арки выехал огромный всадник на огромном черном коне. Толстые ноги с копытами размером с тарелки гулко и звонко били в булыжную мостовую. Искры летели тусклые, но длинные, багровые. Всадник в полных доспехах, он их носит с той же легкостью, что я рубашку, только голову оставил непокрытой. Вообще, мне кажется, я еще не видел Беольдра в шлеме. Нет, видел, конечно, но это было только однажды, когда ехали через лес, полный нечисти. А вообще шлем он надевает редко, зрелище ужасное, вроде парового котла на голове подходящих размеров.
Он кивнул мне раньше, чем я подъехал. Я приветствовал с должной почтительностью, как подобает приветствовать брата короля.
– Сэр Ричард, я рад, что все обошлось…
Голос густой и могучий, словно огромный лев рычал из глубокого колодца. Седые волосы стали чуть длиннее, но все еще не падают на плечи, как здесь принято. Грубое лицо чуть смягчилось, это невероятно, словно бы каменная скала сделала попытку улыбнуться. Тяжелые надбровные дуги нависают над глазами, укрывая их от ударов, но я увидел в них странное сочувствие.
– Ты уже знаешь, – громыхнул он, – что Ланселот…
– Да, – ответил я. – Нелепость. Из каких битв без царапины, каких героев сражал!..
– С ним хорошие лекари, – пообещал Беольдр. – Вот только сейчас…
– Знаю, – ответил я. – Спасибо, Ваше Сиятельство, за сочувствие…
Он хмыкнул, но ничего не сказал, огляделся, в глазах мелькнуло раздражение. Со стороны северной части послышался частый стук копыт, показались всадники. Желтое солнце играло на их доспехах, на широких наконечниках длинных копий, вскинутых к небу. Блестела золотом и серебром конская упряжь, сверкали шлемы.
Во главе всадников на огромном черном жеребце восседал массивный рыцарь с опущенным забралом. Шею прикрывают стальные пластины, а голову – стальная маска, начинаясь от последней пластины на шее и заканчиваясь над самыми ноздрями. Злые глаза боевого жеребца грозно смотрят в круглые, как маленькие иллюминаторы, отверстия. Между ушей укреплен султан из красных перьев, но совсем маленький, скромный, без дурацких павлиньих хвостов, что любого коня делают смешным.
Сам всадник в красном седле, под ним такая же красная попона, расшитая львами и драконами. Всадник в черной кольчуге, на нее красиво легли доспехи, оставив свободными только руки от кистей, но там защищают тяжелые латные рукавицы. Вместо головы цельнокованый цилиндрический шлем, опускающийся ниже подбородка, абсолютно черный, только на лицевой стороне красиво вычеканен золотом большой крест. По горизонтальной перекладине креста проходит узкая щель забрала. Но так как и по вертикали нанесена такая же полоса черного серебра, то и щель для забрала кажется просто орнаментом. У меня самого дрожь прошла по спине, когда всадник повернул незрячую голову в мою сторону и уставился мне прямо в лицо.
Поверх доспехов наброшен легкий плащ без рукавов, на белоснежной ткани кричаще и гордо выделяется огромный красный крест. Всадник медленно потащил из ножен длинный рыцарский меч, красиво вскинул над головой. По лезвию пробежали белые искры. Конь, повинуясь всаднику, встал на дыбы, грозно и гневно заржал, помесил воздух копытами.
Беольдр сказал недовольно:
– Опаздываете, барон Гендельсон!
– Простите, Ваша Светлость, – раздался из-под шлема густой сильный голос, – у меня было так много дел…
– Ладно, – сказал Беольдр с нетерпением, – поехали!
Всадник с усилием развернулся, голос его показался мне чересчур властным и неприятным.
– Возвращайтесь, – велел он сопровождающим его рыцарям, – и ждите возвращения своего сюзерена. Я вернусь скоро!
В воротах солдаты кричали Беольдру, пару раз крикнули мне, только Гендельсона игнорировали. Мне даже почудилось, что один выкрикнул что-то обидное вслед, но, может быть, просто послышалось.
На городской стене собралась толпа. Особняком стоит группа богато разодетых в цветные шелка вельмож. Гендельсон лихо отсалютовал им мечом. Ему кричали, мужчины махали шляпами, женщины – платочками. Мои глаза жадно отыскивали голубое платье, по телу прошла дрожь, вот там именно леди Лавиния машет платочком, что-то кричит…
Я тоже выхватил меч и, приложив лезвие к губам, вскинул в воздух. Со стены обрадованно закричали, жест непонятный, но все равно любой выезд рыцарей через городские врата – это праздник и развлечение.
Беольдр бросил сварливо:
– Все, попрощались! Галопом – марш!
Солнце уже поднимается над темным далеким лесом. Гендельсон еще раз отсалютовал мечом в сторону темных башен. Желтый свет играл на всех выпуклостях доспехов, на шлеме и металле конской сбруи. Гендельсон был грозен и красив, а когда тронулся в путь, с его плеч заструился по ветру белый плащ.
Уже в лесу, когда ближайшие деревья скрыли городские стены, Беольдр перевел коня на рысь, а потом и вовсе на шаг. Мы ехали молча, Беольдр впереди, за ним Гендельсон. Я замыкал отряд, как, мягко говоря, наименее знатный. А если не мягко, то… понятно.
Я с любопытством поглядывал на Беольдра, таинственная штука должна быть при нем, поколебался, неприлично тревожить брата короля в его раздумьях, но я же только что из простолюдинов, придворный этикет не знаю, да и уже дрались с Бальдром спина к спине, простит…
– Ваше Сиятельство, – сказал с наибольшей почтительностью и даже потряс плечами, что имитировало помахивание шляпой над полом. – Но что мы везем? Снова церковную святыню?
Беольдр не двинул даже бровью, но у меня создалось впечатление, что он улыбнулся. Где-то там глубоко внутри.
– Что, уже устал? Нет, не святыня.
– А позволено будет узнать, что это?.. Если нельзя, то я молчу, молчу…
После долгой паузы, я уже думал, не ответит, Беольдр заговорил медленно, размеренно, словно молол зерно:
– Перебирая наши святыни, трофеи и просто редкие вещи, наши священники… или не священники, не знаю, поняли, что некий красивый восьмигранный камень в королевской сокровищнице не драгоценен сам по себе. Его и считали полудрагоценным, да и то лишь потому, что, по летописи, за него полегло уйму народу. Судя по легендам, его защищали отчаяннее, чем королевскую казну или знамя. Но уже и те, кто защищал, и кто нападал, не знали, чем он ценен… Вот так он и переходил из рук в руки…
Гендельсон надменно молчал. Я спросил:
– А что изменилось?
– В нашей библиотеке есть описание Кернеля. И его храма, уцелевшего с незапамятных времен. Наши церковники, часть из них все дни и ночи читает старые книги, нашли интересные тексты… Там в центре их древнего храма, где у нас алтарь, у них – плита из неведомого камня, а в ней углубление… Восьмигранное. Да, как раз по размеру и форме камня, что в нашей сокровищнице!
Я присвистнул.
– Ваше Сиятельство… но как решились?.. Церковь могла завопить… простите, отечески заявить, что храм языческий, нечестивый. И что вовсе надо его вдрызг, а не приносить жертву! Ведь это похоже на жертву, правда?.. А вдруг, если туда вставить камень, проснется какой-нибудь неведомый демон? Вдруг сам Азазель, единственный, кого Господь не засадил в ад, а заключил на земле под одну из каменных плит?
Беольдр ехал некоторое время молча, лицо его посерьезнело. Гендельсон хранил надменное молчание. Наконец Беольдр разомкнул губы, слова прогрохотали мощно, но успокаивающе, словно раскаты грома уходящей грозы:
– Верно, я так и говорил. Предостерегал. Да и многие доблестные рыцари, наделенные отвагой и мужеством, коих не заподозришь в трусости. Но церковь… Дорогой Дик, в церкви странные люди. Когда мы пришли в эти земли, церковь истребляла все чужое, чтобы укрепиться. Теперь, укрепившись, она собирает и спасает все остатки, что уцелели тогда… В старых книгах обнаружили крупицы знаний, что не всегда нечестивы. Ведь в старину, до рождения Христа, жили и праведники… В церкви долго спорили, но отец Дитрих был настойчив, доказал необходимость риска. Ведь Кернель не может держаться вечно!.. Он запирает слишком удобный проход в горах, чтобы его оставили в покое. Карл будет бросать туда все новые силы, и Кернель падет. Есть сведения, что Карл уже послал туда небывалое войско. Вы его должны опередить на пару недель… Так что ваш камень в худшем случае лишь обрушит Кернель на неделю раньше. Но… вдруг поможет защите? Часть монахов пришли к выводу, что этот камень служит защите.
– На основании каких выводов?
– Ну… из камня возводят стены, – ответил Беольдр неуклюже.
Я фыркнул, позабыв на миг, что разговариваю с братом короля.
– Катапульты швыряют и камни!.. Да еще какие. Хотя, простите, Ваше Высочество, я думаю, церковники правы, что идут на риск.
Он покосился на меня.
– Ты милостиво одобряешь их действия? Странный ты, Дик.
– Простите, Ваше Высочество, – сказал я торопливо. – Это я так, мыслю вслух. От одиночества такое бывает. Косишь сено в одиночестве, вот и начинаешь говорить то сам с собой, то с косой. А принесешь сена корове, говоришь с коровой.
Гендельсон громко хмыкнул и отодвинулся вместе с конем. Долгое время ехали молча, потом Гендельсон, видимо, решил, что он едет почти как ровня мне, новоиспеченному рыцарю, а он по своему положению почти равен Беольдру, пустил коня рядом с Беольдровым, поинтересовался:
– Сэр Беольдр, а куда именно мы едем?
Беольдр холодно молчал. Широкая проезжая дорога вела вдоль кромки леса, мы двигались по ней совсем недолго, потом Беольдр свернул на тропку, уводящую в глубину леса.
Гендельсон спросил уже с беспокойством:
– Сэр Беольдр! Не едем ли мы к оборотникам?.. Сэр Беольдр! Я настоятельно требую ответа!
Беольдр наконец разомкнул уста, но поворачиваться не стал, прогромыхал в пространство перед собой:
– Мы едем туда, откуда вас могут доставить в Кернель в течение суток.
У меня часто и счастливо стучало сердце. Беольдр подтвердил, что уже сказал король. А это значит, что завтра-послезавтра уже смогу вернуться к Лавинии! Или даже сегодня.
Гендельсон спросил подозрительно:
– Но… как? Святая церковь не позволяет общаться с оборотниками… а только с помощью нечистой силы можно в Кернель за сутки… да, с помощью нечистой магии!
Беольдр громыхнул громче, в голосе великана прозвучал металл:
– Сэр Гендельсон, мы едем по приказу короля!
– Но святая церковь…
– Святая церковь знает о нашей миссии. Вы можете, вернувшись, покаяться, наложить на себя епитимию, а то и вовсе уйти в монастырь, замаливать свои грехи до конца жизни. Но сейчас мы выполняем приказ короля.
Гендельсон сказал надменно:
– Приказ короля не может противоречить заветам церкви!
Беольдр впервые повернул голову. Это было как если бы повернулась корабельная башня. Его шлем оставался пристегнутым сзади к седлу, но мне показалось, что он весь в железе, а беспощадно голубые глаза свирепо блеснули через прорезь шлема.
– Сэр Гендельсон, – сказал он ровно, – насколько я понимаю, вам очень хорошо сообщили, куда вы отправляетесь и с какой целью. Я просто не понимаю цели ваших расспросов. А вы их понимаете?
Из-под шлема прозвучал надменный басистый голос:
– Сэр Беольдр, это звучит как оскорбление…
Я ощутил в голосе этого Гендельсона затаенную угрозу. Беольдр ответил холодно:
– Это ваше право расценивать мои слова, как вам угодно. Вы можете вызвать меня на поединок… даже прямо сейчас. Сэр Ричард будет свидетелем, чтобы никто из нас не нарушил никаких установленных рыцарским кодексом правил. Кроме того, вы вольны отказаться от этой затеи… я имею в виду путешествие в Кернель.
Гендельсон запнулся, сказал с прежней надменностью:
– Но этот камень… Его не может передать этот… этот новоиспеченный рыцарь…
– Я могу, – отрубил Беольдр. – Я – брат короля Шарлегайла! Мне дозволены любые слова и действия от имени короля. Вы можете повернуть коня, сэр Гендельсон. Дик, ты готов ехать со мной?
– Да, сэр! – выкрикнул я счастливо.
Гендельсон запнулся на полуслове. Конь его приостановился, я начал объезжать его, и тогда Гендельсон пришпорил своего битюга и поехал за Беольдром вплотную. Беольдр бросил с заметным раздражением, не поворачивая головы в его сторону:
– Сэр Гендельсон, я просил бы вас общаться со мной и сэром Ричардом с поднятым забралом. Иначе у меня просыпается чувство, что вы готовы бросить нам вызов.
Я ощутил прилив горячей благодарности к Беольдру. Гендельсон вздрогнул, вызов Беольдру может бросить только самоубийца, да и про меня уже идет нехорошая слава. Его рука поспешно двинулась вверх, палец зацепил за решетку забрала. Лязгнуло, пружина щелчком открыла лицо.
Мои челюсти сжались. Тот вельможа, что сидел у короля, кузен этого… этого существа, еще красавец и атлет. Забрало, оказывается, поддерживало жирные щеки, что сразу обвисли, как складки на боках тяжелоатлета в отставке. Нет, даже как у борца сумо. Мясистый нос занимает половину лица, на лице столько жира, что для глаз остались только щелочки. Лицо надменное, высокомерное, в глазах презрение ко всему окружающему.
Беольдр перехватил мой взгляд. Мне почудился в суровом лице проблеск сочувствия, но тут же Беольдр сказал железным голосом:
– Барон Гендельсон! Вы можете в любой момент отказаться, запомнили?.. Но именно отказаться. А рассуждений, чем это нравственно или безнравственно, – я не потерплю. Мое дело – выполнить приказ короля.
Я ехал сзади и чуть сбоку, теперь видно, что широкий павлиний плащ скрывает широченную задницу, что живот этого барона лежит на его коленях… а сейчас – на седле. Природа отдыхает не только на детях гениев, но и на потомстве героев. Если и был великий предок рода Гендельсонов паладином-подвижником, то это вот, что на богатырском коне в великолепных доспехах, всего лишь сохранило разве что вес великого предка. Но если у того все было в костях и мускулах, то у этого в заднице.
Гендельсону это предприятие не просто не нравится, а он смертельно испуган. Если честно, то я эту жирную скотину понимаю. Впервые, как мне кажется, суровый и ригористичный Зорр как бы отступил от своих железобетонных принципов. Однако это как раз может говорить о том, что у Зорра есть будущее. Ведь даже самые чистые общества содержат секретные службы для тайных операций, а те для пользы дела входят в контакты с террористами, нанимают киллеров…
Глава 6
Солнце опускалось все ниже по яркому пурпурному небу. На землю пал синеватый полумрак, все изменило очертания, обрело нереальность, словно наш мир стал трехсполовиноймерным или двухсполовиной, но только не привычным трехмерным.
В лесу темнело быстрее, солнце еще не опустилось полностью, но мы ехали почти в ночном лесу. Потом небо в самом деле потемнело, проступили первые звезды. Я узнал тропку, мы по ней однажды уже проезжали, до сих пор помню тот ужас…
Беольдр прогудел, не поворачивая головы:
– Сэр Ричард, а вы помните?
– Еще бы, – сказал я. – Вот за тем поворотом и кинутся, аки… словом, аки!.. В самом деле лучше забрала вниз, а плащи взад.
Гендельсон поспешно опустил забрало, как только не прищемил щеки, они ж на плечах во всю их ширь. Рука с металлическим звоном начала шлепать по седлу, наверное, отыскивая рукоять меча.
– Нет, – ответил Беольдр. – Не нападут.
– Подобрели? – спросил я.
– Мощи Тертуллиана, – объяснил Беольдр. – Как только привезли, наша сила окрепла, а нечисть начала хиреть, как мухи осенью… Доспехи святого Георгия Победоносца вовсе доконали. Наши рыцари каждый день выезжали на охоту, это им стало в забаву. И от оборотней очистили неплохо тоже.
– Хорошо, – сказал я с облегчением. – Я очень не воинственный человек.
Гендельсон хмыкнул саркастически, гулко хохотнул. Из-под массивного шлема это звучало пугающе, словно заухал крупный филин под темной крышей.
Беольдр покосился в его сторону, сказал:
– Но когда нападают, то костей даже не остается.
