Никифор озадаченно почесал в голове. Судя по интерьеру в квартире Истомина, физик занимался не только теорией, но и практикой. Интересно, почему он не делился своими достижениями с начальством института?
– Разрешите посмотреть его расчёты?
– Извините, нет, – виновато скривил губы завлаб. – Только с разрешения дирекции. Работа Глеба Лаврентьевича находится под протекторатом Министерства обороны. Даже мы не имеем права влезать в их сотрудничество.
– Вот как? С чего это теоретической работой Истомина заинтересовались оборонщики?
– Вопрос не по адресу. Глеб Лаврентьевич долгое время занимался своей темой без гособеспечения, дома, так сказать, потому что не было финансирования. Мы не могли включить тему в план исследований института, вынужденные к тому же бороться с конкурентами, пока военные не дали средства.
– Куда ж без конкурентов, – усмехнулся Никифор. – Я ещё не встречал учёного, который любил бы своих оппонентов. Каждый хочет пропихнуть свою тему.
– Меня эта борьба всегда огорчала, – с сожалением сказал Лебедев. – Как говорил Джон Рёскин: всякая истинная наука начинается с любви, а не с разбора своих собратьев, и кончается любовью, а не анализом существования Бога.
– Человек в массе своей сволочь – как говаривает мой непосредственный начальник, – хмыкнул Никифор. – И мой опыт работы доказывает это на тысячах примеров.
– Наука вне политики…
– Должна быть вне политики, а на деле она никогда не относилась к нравственному разделу деятельности человека.
– Не знаю, может быть, вам видней. Мы с трудом уговорили Глеба Лаврентьевича не уезжать за рубеж, как это делают молодые учёные. Он остался…
– И умер.
По лицу Лебедева прошла тень. Он снял, протёр очки (вовсе не вижн-систему, а обыкновенные, с увеличивающими линзами), водрузил на нос.
– Печально… Да что я говорю – для нас это трагедия! Не знаю теперь, кто будет продолжать работу по теме. Глеб Лаврентьевич, по его словам, был близок к созданию антиэнтропийного генератора.
– Здесь, в лаборатории?
– Нет, у него была своя мастерская, где он проверял расчёты.
– Так вы знаете о ней?
– Конечно.
– Когда вы были у него последний раз?
– Лично я не был, – виновато поёжился завлаб. – Зачем тревожить человека? Мы ему доверяли. Он жил одиноко, ни с кем не общался.
Никифор подумал о засекреченности исследований умершего. Если вели его военные, то, наверно, надеялись получить практический результат. Однако если предположить худшее, не мог ли Истомин стать жертвой конкурентов, завидующих тому, что ему открыли финансирование? Но тогда что это за проблема, которую он решал?
– Вы сообщили о смерти Истомина в Минобороны?
– Я нет, но директор, наверно, доложил.
– Вас никто не допрашивал?
– Я же не преступник, чтобы меня допрашивать. Нет, вы первый разговариваете со мной о смерти Глеба Лаврентьевича. Из полиции только позвонили, и всё.
Никифор встал.
– Разрешите откланяться. Если вспомните какие-нибудь необычные подробности о поведении Истомина, позвоните.
Он подал завлабу визитку.
Лебедев взял визитку, вскинул глаза.
– Может быть, это мои измышления, но мне вчера показалось, что Глеб Лаврентьевич сильно сдал.
– Сдал?
– Постарел, что ли. Такое впечатление, что он заболел.
– Вы его видели?
– Мельком, да и то поздно вечером, перед отъездом домой.
– Понял, спасибо. – Никифор кивнул и вышел из лаборатории на свежий воздух.
Пилот возился в багажнике аэрокоптера. Увидев пассажира, сел за руль.
– Всё нормально? Куда дальше?
– Всё очень странно, – рассеянно ответил Никифор, перебирая в памяти детали разговора с завлабом. Больше всего настораживало в этом деле участие военных, а их молчание после трагедии выглядело, по крайней мере, неэтичным. Если они были заинтересованы в работе Истомина, почему не занялись расследованием со своей стороны? Или просто ещё не знают о смерти физика?
И тут же пришла логичная мысль: не довершить ли изучение квартиры Истомина, пока там не появились военные эксперты?
– В контору? – спросил пилот, поднимая машину в воздух.
– Обратно по адресу умершего.
– Есть, – озадаченно проговорил молодой водитель.
Дубна
Улица Ленинградская
Одиннадцать часов утра
Доложив Баринову о своих похождениях и встречах, Никифор поднялся на шестнадцатый этаж дома, а потом, поразмышляв немного, спустился на этаж ниже и позвонил в дверь квартиры сто девятнадцать.
Спустя несколько секунд за дверью раздался женский голос:
– Кто там?
Никифор раскрыл мобильный, показал глазку удостоверение.
– Майор Сомов, Следственный комитет. Мне нужен Курков Сергей Васильевич.
– Он на работе.
– Понял, извините. Он ведь работает на «Рольфе»?
– Да, мастер по ремонту.
– Спасибо, я найду его там. Один вопрос можно?
Дверь приоткрылась, натянув цепочку. На следователя глянула средних лет женщина с седыми волосами.
– Слушаю.
– Ваш муж оказался свидетелем смерти соседа сверху Истомина.
– Не муж, сын, да, он звонил. Ужасно, так всё быстро случилось. Хотя он, по-моему, болел.
– Болел?
– Мы встречались недавно во дворе, и он выглядел очень постаревшим и больным.
– Не спрашивали, в чём дело?
– Нет, только поздоровались.
– Что ж, и за это тоже спасибо. Всего хорошего.
Никифор поднялся на этаж выше.
Снова в голове искрой проскочила настораживающая мысль, порождённая отсутствием охранных систем у квартиры учёного, занимавшегося научными исследованиями, в которых была заинтересована военная структура правительства. Что-то здесь было неправильное, притом что Истомин занимался теорией, способной сотворить некий Армагеддон. Но мысли буксовали, не имея достаточного запаса информации, и Никифор отложил свои розыски данных на потом.
Замок щёлкнул, он шагнул в прихожую и на мгновение остановился, услышав знакомый «стеклянный» треск: снова сработало какое-то устройство из всего аппаратного хозяйства квартиры, порождающее лёгкое сотрясение нервной системы у входящего. По металлическим панелькам, закрывающим антресоли во всех комнатах квартиры, метнулись разноцветные огоньки. Отметив это и переждав реакцию организма (что это за явление, чёрт побери?! Может быть, это и есть охранная система, регистрирующая гостей? Но тогда почему дверь открывается свободно, а тревога не поднимается? Истомин забыл активировать систему?), Никифор прошествовал в гостиную.
«Люстра» тихо шипела невидимым охлаждающим вентилятором, изредка подмигивая «свечками» индикаторов.
Генератор антиэнтропии? Почему бы и нет? Физик давно соорудил агрегат и теперь оттачивает параметры, не признаваясь в этом институтскому начальству. Тогда становится понятным и его поведение, и отсутствие друзей, и падение здоровья, вызванное излучением генератора. Даже если это не радиация, а какое-то высокочастотное поле, оно не может не влиять на мозг и психику человека, что в конце концов и послужило причиной остановки сердца. Но, с другой стороны, почему не пожаловались на учёного соседи, живущие рядом? До них излучение генератора не дошло? Или его таки нет вовсе?
Обойдя комнаты, обдуваемые струйками электрической свежести, Никифор вспомнил о флешке, которую полицейские нашли в карманах Истомина. Достал пакет, вынул плоский блестящий стерженёк, поискал глазами гнездо на подставке под монитором, не нашёл. Хмыкнул, ища клавиатуру, которой тоже не было ни на столе, ни в пенале. Сказал первое, что пришло в голову:
– Открой!
К его удивлению, компьютер послушался.
Щёлкнуло, загудело в три ноты, гул сменился тихим шелестом, над столом выросла светящаяся виртуальная клавиатура, экран монитора покрылся «пеплом» и высветил контур пятиконечной звезды, эмблему операционной системы. Это была отечественная разработка для пользования российскими спецслужбами. Она появилась несколько лет назад, после того как Евросоюз с подачи Англии решил заблокировать российские информационные сети.
Никифор невольно покачал головой: одно только это обстоятельство – наличие спецдоступа к военному Рунету – служило доказательством вовлечённости Истомина в военные разработки. И при этом он странным образом не обезопасил свою вычислительную технику не только от взлома, но и от простого подключения. Неужели не боялся, что к нему могут пробраться обыкновенные воры, не говоря уже об удалённом хакерском проникновении? Понадеялся на недоступность военного даркнета, не связанного с интернетом? Или опять-таки полагался на своих кураторов из Минобороны? Либо тривиально забыл о подключении систем защиты?
Никифор ещё раз поискал глазами гарнитуру компьютера, обнаружил ряд окошечек на столе и вставил язычок флешки в гнездо разъёма.
Контур звезды в экране сменился иконкой, в глубине которой проступил текст на русском языке: «Теория обратимости энтропии как следствие уравнений Уилера – Девитта. Автор: доктор физико-математических наук Истомин Г. Л.».
Надпись сменилась фразой: «При попытке перезаписи контента информационная база будет стёрта».
Никифор качнул головой: ну хотя бы так, погрозил пальчиком, какое-никакое, но защитное условие. Хотя и наивное по большому счёту.
Фраза исчезла, и на экране возникла формула, давшая толчок исследованию Истомина.
Никифор улыбнулся, подумав, что только шизик мог вывести такую сложную математическую структуру, объясняющую интегральное поведение больших физических систем и доступную пониманию редким из специалистов из всего восьмимиллиардного населения Земли, таких же шизиков, как и автор.
Формула растаяла, но тут же возникла вновь, просияв зарницей.
Показалось, что она выглядит немного по-другому, чем помнилось бывшему студенту физико-математического факультета МГУ. Присмотревшись, Никифор понял, что во втором уравнении появилась ещё одна группа символов, обозначавших дискретность времени, но, чтобы понять их смысл, надо было ознакомиться с выкладками Истомина по полной программе. Что потребовало бы времени. Никифор невольно улыбнулся, обнаруживая тавтологическое сходство своих размышлений с постулатами теории умершего учёного.
Растаяла и эта фраза, компьютер вывел на экран текст документа.
Никифор вчитался в начало текста и заинтересовался, решив ознакомиться с теорией Истомина хотя бы в общих чертах.
Текст начинался с основных положений физических законов мироздания. Таким образом Истомин настраивал себя на доказательство своих открытий.
«Время состоит из прошлого и будущего, – прочитал следователь, – разделённых настоящим. Но прошлого уже нет, будущего ещё нет, а настоящее всего лишь одна точка без длительности, в которой нет ничего материального. Вспомним апории Зенона о стреле: как она летит, если в каждый неуловимый момент времени она находится в покое в определённой точке пространства, то есть стоит? Ньютон решил парадокс математически, придумав исчисление бесконечно малых величин. Но философский вопрос о потоке времени так и остался нерешённым. Так реально ли прошлое, если от него остаются лишь субъективные воспоминания? Но ещё хуже дела обстоят с будущим. Если оно детерминировано законами физики, то наша так называемая свобода волеизъявления оказывается беспочвенной иллюзией?»
Звонок мобильного телефона, лежащего в пакете вещей Истомина, заставил читателя вздрогнуть и оторваться от чтения.
Никифор добежал до древнего комода в гостиной, пережившего контрреволюцию тысяча девятьсот девяносто первого года. Никифор даже удивился, увидев на тумбочке рядом с комодом пластиковый корпус «Гигасети А-315», выпуск которых закончился ещё лет тридцать назад.
Следователь поднёс жёлтенький смарт к уху.
– Алё, слушаю.
Возникла пауза.
– Глеб Лаврентьевич? – Голос был мужской.
– Нет.
Ещё одна пауза.
– Кто это?
– Сосед, – зачем-то соврал Никифор, озадаченный собственным решением.
– А где Глеб Лаврентьевич?
Никифор хотел ответить: умер, – но вместо этого задал встречный вопрос:
– Кто говорит?
