– Романовский, будь другом! – Прекратив рыться по карманам, ко мне подошел Смирнов.
И по его глазам я сразу понял, что будет клянчить.
– Займи полтинник, сиги кончились, – состроив жалобную рожу, попросил он.
– А пять сотен хочешь? – спросил я.
– Че делать надо?!
Через тридцать секунд подробных объяснений и инструкций я положил в протянутую ладонь пятисотку и вышел из туалета.
– И давайте живее, пока звонка нет! – напутствовал я стремительно выбегающую за дверь троицу.
Когда звонок прозвенел, на этаже недолгое время стояла тишина. А потом раздался многоголосый девчачий визг и хлопанье дверей. Убедившись, что деньги отданы не зря, я отправился в тайное место. Оно, конечно, никакое не тайное, потому что каждый, при определенной любознательности, может найти угол под лестницей, которая ведет к пожарному выходу.
Нырнув под ступени, я забрался в самый торец – туда, где меня не должно быть видно, и, скорчившись в три погибели, вытащил из рюкзака тетрадь.
Сколько себя помню, я всегда на чем-нибудь рисовал: на листочках, салфетках, обоях. И это совсем не нравилось моим родителям. И после того, как у папы не получилось вылепить из меня спортсмена, за дело взялась мама. Она учла мою склонность к творчеству и отправила в художественную школу. Но тоже проиграла. В художке требовали совсем не то, что мне нравилось, и, промучившись три года, я прекратил туда ходить. Мама узнала об этом еще через год. Посовещавшись, родители решили, что перевоспитывать меня уже поздно, и махнули рукой. Но рисовать я не перестал. Мне больше никто не мешал, и я рисовал только то, что хотел. Комиксы.
Я использовал каждую свободную минуту, чтобы возвращаться к своему занятию. Поэтому и засел под лестницей, пока все остальные играли в баскетбол. Но только сделал первый набросок к сцене, как едва проникающий под лестницу свет заслонила чья-то тень. Я захлопнул тетрадь и поднял голову. Ко мне пробиралась новенькая Рита.
– Охаё! – Она бросила на пол свою сумку и уселась на нее сверху.
– Охаё. Ты ошиблась немножко.
– В чем?
– Тут ведь не столовая.
Рита улыбнулась. Она сидела совсем рядом со мной. Слишком близко. Невыносимо близко. Ее плечо коснулось моего. Во рту пересохло, и ладони стали влажными.
– Зачем ты под лестницу залез?
Я вытер ладони о колени, откашлялся, но все равно голос остался какой-то каркающий:
– А ты зачем?
– Я за тобой!
Она рассмеялась. У нее оказался очень приятный смех. Тихий и переливчатый, не то что у наших девчонок, которые ржут как лошади.
– Тебя Макар зовут?
– Обычно меня никуда не зовут.
– Почему?
– Потому что я никуда не хожу.
– Ага, – кивнула Рита. – Я тоже ненавижу все эти школьные мероприятия! А уж коллективный стриптиз и финальные объятия под кольцом – особенно! Скажи, пожалуйста, тут у вас какой-то баскетбольный культ?
После ее слов о стриптизе в моей голове не осталось ничего. Вообще. Только звенящая пустота.
– …да? – Она подтолкнула меня локтем.
– Что? – Очнувшись, я снова откашлялся.
– Похоже, после слова «стриптиз» ты меня уже не слышал, – Рита хихикнула.
Она что, читает мысли?! Я вознес хвалу Небесам за то, что под лестницей темно и не видно, как я краснею. И еще за то, что я все-таки не забыл утром про дезодорант.
– Я спрашиваю, у вас тут все повернуты на баскетболе?
– Ага. Угадала. Секта по воспеванию физической культуры и бога Баскета.
– И жертвы приносите?
– А как же, – ухмыльнулся я, – по две чирлидерши в хороший сезон, по пять в неудачный.
Рита тихонько рассмеялась, потом повозилась немного, устраиваясь удобнее. Вытянула перед собой ноги и пошевелила розовыми «мартинсами». Она так и не переобулась.
– То-то я смотрю, что ни одной приличной девчонки в классе не осталось. Все стремные. А ты знаешь, что с ними сейчас было?
– Что? – Я придал лицу заинтересованное выражение.
– Кто-то подбросил в раздевалку дымовуху, и они все повыбегали кто в чем.
– Ого! Хорошо, что меня там не было!
Мы переглянулись.
– И часто у вас тут такое?
– Пока ты не появилась, ни разу не было. – Я пожал плечами.
– Понятненько. Так им и надо, а то прицепились ко мне. – Рита довольно похоже изобразила Ульяну: – «Анимешница? Косплеишь помаленьку? Где шапку прикупила?» – Она печально вздохнула: – У нас в школе на такое внимание не обращают, все выглядят как хотят. Некоторые парни даже уши прокалывают и волосы красят.
– Да-а, – протянул я, – тут такое не прокатит. Я в прошлом году покрасил волосы, так меня едва не распяли. Бесились страшно, родителей дергали.
– В какой цвет?
– В розовый.
Рита уважительно закивала:
– А потом что?
– Да ничего. Продержался две четверти, и пришлось постричься. Так что добро пожаловать в ад! Еще и классная выставила тебя перед всеми.
Рита вздохнула:
– Да, неприятно, когда пялятся. Утром я так боялась опоздать, что пришлось на самокате добираться!
– Даже по лужам, – я ухмыльнулся.
– Ты что, следил за мной? Извращенец! – засмеялась она и шлепнула меня по плечу.
– Но ты все равно села со мной за одну парту. А ведь тебя предупреждали!
– Та девчонка, которая назвала тебя Камеди?
– Ага.
– А почему?
– Это долгая история. И она мне не нравится.
– Девчонка или история?
– Обе.
– А мне нравится Камеди. Буду называть тебя так.
– Тогда я тебя – Москва. Устраивает?
– Вполне!
Она подставила ладошку, и я с удовольствием шлепнул.
– А где у вас тут курят?
– За школой. Надо перейти дорогу, и там рядом с серым домом курилка.
– Далековато, – вздохнула Рита.
– Ага, – подхватил я. – Проще бросить, чем туда таскаться!
– Ты бросил? – улыбнулась она.
– И не начинал даже.
Рита отвернулась и прислонилась спиной к стене. На меня она больше не смотрела. А я, пользуясь этим, осторожно разглядывал ее. Длинные ресницы, аккуратный нос и две родинки над правой бровью – вовсе не родинки, а пирсинг. И волосы вьются вдоль щек, и губы приоткрыты, словно она только что облизывала чупа-чупс.
– Слушай, Камеди, – она снова повернулась ко мне. – А вот тот парень за второй партой, как его зовут?
Мне сразу стало тоскливо и захотелось выбраться из-под лестницы. Но я сделал вид, что мне все равно:
– Иван. Тот, с которым ты опрометчиво отказалась садиться рядом.
– Да ну? – снова улыбнулась она. – Считаешь, я зря с ним не села?
– Для тебя это было бы лучше.
– А для тебя?
И она хитро на меня посмотрела из-под пушистых ресниц. И от ее взгляда в горле снова пересохло. Это то, о чем я подумал? Я реально ей понравился? Не может быть! И тут она затоптала пробивающийся росток надежды:
– Девушка у него есть?
– Нет.
– А та высокая, рыжая?
– Ульяна? Она – сестра Федьки Соколова. Они вдвоем на первой парте сидят.
Рита снова задумчиво смотрела перед собой:
– А девчонки, которые до меня докопались?
– Свидубская Ольга и ее подруга Катька Кочетова.
– Герлфренд?
– Нет, просто подруга. Ольга – звезда тик-тока, у нее несколько тысяч подписчиков, а у Катьки – нет.
– А остальные девчонки что собой представляют? – продолжила Рита.
– Пассивная протоплазма.
– Люблю пассивную протоплазму, – быстро среагировала она.
Я опять невольно расплылся в улыбке, ведь Шекли – мой любимый писатель.
– И директриса у нас – Ведьма.
– Ну, это в школе обычное дело! – Рита обхватила колени руками. – А что насчет тебя?
И она, насмешливо прищурившись, уставилась мне прямо в глаза. Меня снова бросило в пот, и мысли, которые за последние десять минут встали на свои места, вновь рассыпались, как эмэндэмсы из пачки, и потерялись где-то за смущением и волнением:
– А что я?
Чтобы унять руки, я крепче сжал тетрадь.
– Что ты тут делаешь?
Она специально вгоняет меня в краску? Смотрит в упор и улыбается – так, словно я ей все же до чертиков нравлюсь. Но я-то знаю, что это невозможно. Однако снова краснею и потею. Вот черт! Если она не прекратит так смотреть, то скоро мой лонгслив можно будет выжимать. По спине уже пробежал тонкий ручеек. Но она не прекратила. Она пошла еще дальше:
– А это что? Тетрадь смерти? – И потянула за краешек: – Список твоих врагов?
