Хелена, не обращая на него внимания, нащупала над головой переключатель подсветки салона.
– Передай мне карту, дорогуша.
Алекс повиновался, и Хелена принялась ее рассматривать.
– Она вверх ногами, мама, – заметил сын.
– Подумаешь, – она перевернула карту. – Имми еще спит?
Алекс обернулся посмотреть на пятилетнюю сестру, раскинувшуюся на заднем сиденье с плюшевой овечкой Лэмби под мышкой.
– Угу. Оно и к лучшему. От этой поездки у нее могла бы остаться травма на всю жизнь. Мы никогда не затащим ее на Башню свободного падения в «Элтон-тауэрс», если она увидит, где мы сейчас.
– Так, я знаю, где ошиблась. Нам надо развернуться и спуститься с холма…
– Горы, – поправил Алекс.
– И повернуть налево у указателя на Катикас. Вот, – Хелена отдала карту Алексу и переключила ручку, давая, как она считала, задний ход. Машина дернулась вперед.
– МАМА! Господи!
– Прости.
Хелена неуклюже развернулась в три приема и вывела машину на дорогу.
– Я думал, ты знаешь это место, – пробормотал Алекс.
– Дорогуша, я была всего на пару лет старше тебя, когда приезжала сюда в последний раз. К твоему сведению, это почти двадцать четыре года назад. Но я уверена, что сориентируюсь, когда мы доберемся до деревни.
– Если доберемся.
– О, перестань ныть! Тебя не влекут приключения? – Хелена с облегчением увидела указатель на Катикас и повернула. – Все окупится, когда мы приедем, вот увидишь.
– Там даже пляжа нет. И я ненавижу оливки. И Чандлеров. Руперт тот еще козе…
– Алекс, прекрати! Не можешь сказать ничего хорошего – просто заткнись и не мешай вести.
Алекс погрузился в угрюмое молчание, пока Хелена заставляла «Ситроен» карабкаться вверх по крутой дороге, досадуя, что самолет задержался и приземлился в Пафосе уже после заката. К тому времени, как они прошли паспортный контроль и взяли напрокат машину, совсем стемнело. Она предвкушала, как поедет в горы, как снова переживет яркие воспоминания детства и увидит их заново глазами собственного отпрыска.
Но жизнь часто не оправдывает ожидания, думала Хелена, особенно когда доходит до жизненно важных воспоминаний. И она сознавала, что память о лете, которое она пятнадцатилетней девочкой провела здесь, в доме крестного, была присыпана волшебным порошком.
И пусть это смехотворно, но ей было надо, чтобы Пандора была такой же идеальной, как ей помнилось. Умом она понимала, что это невозможно, что увидеть ее снова, наверное, будет все равно что встретить первую любовь двадцать четыре года спустя: запечатленную мысленным взором, сияющую силой и красотой молодости, но наяву седеющую и медленно разлагающуюся.
И Хелена знала, что это тоже возможно…
Да будет ли он еще там?
Она крепче сжала руль, решительно оттолкнув эту мысль.
Дом, носящий имя Пандора, который в те времена казался особняком, наверняка будет меньше, чем ей помнилось. Старинная мебель, привезенная из Англии Ангусом, ее крестным отцом, еще когда тот возглавлял остатки Британской армии, дислоцированные на Кипре, производила впечатление изысканной, элегантной, недоступной. Кушетки, обитые зеленовато-голубой камкой, в затемненной гостиной (ставни обычно закрыты, чтобы не впускать свет заходящего солнца), георгианский письменный стол в кабинете, где Ангус сидел по утрам, вскрывая письма тоненьким миниатюрным мечом, и громадный обеденный стол красного дерева, гладкая поверхность которого напоминала каток… все стояли в ее памяти, как стражи.
Пандора пустовала уже три года, с тех пор как проблемы со здоровьем вынудили Ангуса вернуться в Англию. Постоянно ворча, что медобслуживание на Кипре ничуть не хуже, а то и лучше, чем государственная служба здравоохранения на родине, даже он нехотя признал, что отсутствие пары надежных ног и постоянные поездки в больницу (сорок пять минут в одну сторону) не особенно приемлемы для жизни в горной деревушке.
В конце концов он сдался и уехал из любимой Пандоры, а шесть месяцев назад умер от пневмонии и тоски. Уже хрупкое тело, которое провело большую часть своих семидесяти восьми лет в субтропическом климате, так и не сумело приспособиться к беспросветной влажной серости шотландского пригорода.
Он оставил Хелене, своей крестнице, все – включая Пандору.
Она расплакалась, когда узнала; слезы, смешанные с виной, что она так и не удосужилась почаще навещать его в доме престарелых.
Звонок мобильника из глубин сумочки ворвался в ее мысли.
– Дорогуша, ответь, пожалуйста, – попросила она Алекса. – Это, наверное, папа. Хочет узнать, как мы доехали.
Алекс безуспешно, как обычно, порылся в маминой сумочке и выловил мобильник, как раз когда тот перестал звонить. Он проверил список звонков.
– Это таки был папа. Перезвонить ему?
– Нет. Позвоним, когда доберемся.
– Если доберемся.
– Разумеется, доберемся. Я начинаю узнавать окрестности. Нам осталось не больше десяти минут.
– Была здесь «Таверна Гэри» в ту пору? – осведомился Алекс, когда они миновали светящуюся неоновую пальму перед аляповатым ресторанчиком, заполненным игровыми автоматами и белыми пластмассовыми креслами.
– Нет, но это новая связующая дорога, рассчитанная на обслуживание проезжающих. В мое время к деревне вела дорога чуть лучше грунтовки.
– В той кормушке есть «Скай-ТВ». Может, сходим как-нибудь вечером? – спросил он с надеждой.
– Возможно, – представление Хелены о сладостных вечерах, которые они будут проводить на чудесной террасе Пандоры с видом на оливковые рощи, попивая местное вино и лакомясь сорванным прямо с ветки инжиром, не включало телевидение или неоновые пальмы.
– Мама, насколько примитивен дом, куда мы направляемся? В смысле, электричество там есть?
– Конечно есть, глупыш. – Хелена молилась, чтобы его переключили на местную жительницу, у которой хранились ключи. – Послушай, мы как раз поворачиваем в деревню. Еще несколько минут, и мы на месте.
– Наверное, я мог бы доехать до того бара на велосипеде, – пробормотал Алекс, – если было бы на чем.
– Я ездила до деревни из дома почти каждый день.
– Это был велосипед-паук?
– М-да, очень смешно! Это был старомодный дорожный велосипед с тремя передачами и корзиной спереди. – Хелена улыбнулась воспоминанию. – Я забирала хлеб из пекарни.
– Вроде того велосипеда, на каком ведьма в «Волшебнике из страны Оз» проезжает мимо окна Дороти?
– Точно. А теперь тихо, не мешай. Из-за новой дороги мы подъезжаем с другого конца улицы, и мне надо сориентироваться.
Впереди уже были видны огни деревни. Хелена притормозила, когда дорога начала сужаться и под колесами заскрипела щебенка. Наконец по обеим сторонам дороги выстроились дома из светлого кипрского камня.
– Смотри, вон впереди церковь, – Хелена указала на здание, которое было душой маленькой общины Катикас. Во внутреннем дворике несколько юнцов облепили скамейку, на которой лениво развалились две темноглазые девочки. – Это центр деревни.
– Настоящее злачное место, сразу видно.
– По-видимому, за прошедшие несколько лет здесь открылась пара хороших таверн. И смотри, вон магазин. Они расширились на соседний дом. Здесь продается абсолютно все, что можно пожелать.
– Я загляну за самыми последними дисками «Олл америкэн риджектс», хорошо?
– Ну знаешь! – терпение Хелены лопнуло. – Все уже поняли, что ты не хотел ехать, но ради бога, ты еще даже не видел Пандору. По крайней мере, дай ей шанс – ради меня, если не ради себя самого!
– Ладно. Прости, мама, прости.
– Деревня когда-то была очень живописной, и, судя по тому, что я вижу, это не сильно изменилось, – сказала Хелена с облегчением. – Но завтра мы могли бы отправиться на разведку.
– Мама, мы уже выезжаем из деревни, – нервно заметил Алекс.
– Да. Тебе сейчас не видно, но с обеих сторон у тебя виноградники. Когда-то фараоны возили отсюда вино в Египет – таким хорошим оно было. Вот наш поворот, я уверена. Держись крепко. Эта дорога довольно тряская.
Оказавшись на разбитой грунтовке, петляющей среди виноградников, Хелена переключилась на первую передачу и включила дальний свет, чтобы преодолеть коварные ухабы.
– И ты ездила здесь на велосипеде каждый день? – удивился Алекс. – Ого! Удивительно, что ты не оказалась в винограде.
– Иногда оказывалась, но тут надо знать, где худшие места. – Хелену, как ни странно, успокоило, что ухабы никуда не делись. Она боялась асфальта.
– Мы почти приехали, мамочка? – раздался сонный голос с заднего сиденья. – Очень трясет.
– Да, дорогуша, почти. Буквально еще несколько секунд.
Да, почти…
Смесь возбуждения и смятения струилась в крови Хелены, когда они свернули на узкую дорожку и впереди показался темный массивный силуэт Пандоры. Машина въехала в ржавеющие кованые ворота, неизменно открытые все эти годы и теперь уже почти наверняка неспособные двигаться.
Хелена остановилась и выключила двигатель.
– Приехали.
Никто из двоих детей не отозвался. Оглянувшись, она увидела, что Имми снова уснула. Алекс сидел рядом, глядя прямо перед собой.
– Пусть Имми поспит, а мы поищем ключ. – Хелена открыла дверцу, и ее окутал теплый ночной воздух. Выбравшись, она остановилась и вдохнула полузабытый крепкий запах олив, винограда и пыли – бесконечно далеко от асфальтовых дорог и неоновых пальм. Воистину, обоняние – самое сильное из чувств, подумала она. Оно воссоздает какой-либо особенный момент, атмосферу, с ювелирной точностью.
Хелена удержалась и не спросила Алекса, что он думает о доме, потому что думать еще было нечего и она не вынесла бы отрицательной реакции. Они стояли в полном мраке позади Пандоры с заколоченными, как в военном городке, ставнями.
– Ужасно темно, мама.
– Я снова включу фары. Ангелина сказала, что оставит заднюю дверь открытой. – Хелена потянулась в машину и включила свет. Потом подошла к двери, Алекс следом. Латунная ручка легко повернулась, Хелена толкнула дверь и нашарила выключатель. И, задержав дыхание, нажала. Прихожую внезапно залило светом.
– Слава богу, – пробурчала она, открывая еще одну дверь и щелкая выключателем. – Это кухня.
– Вижу. – Алекс прошелся по большой душной комнате, вмещавшей раковину, древнюю духовку, большой деревянный стол и кухонный буфет во всю стену. – Здесь очень примитивно.
– Ангус редко сюда наведывался. Всеми домашними делами занималась домработница. Сомневаюсь, что он хоть раз в жизни готовил сам. Кухня была практически местом работы, а не зоной комфорта, как в наши дни.
– Где же он ел?
– На террасе, разумеется. Здесь все так делают, – Хелена повернула кран. Струйка воды сначала неохотно брызнула, потом превратилась в поток.
– Здесь, кажется, нет холодильника, – заметил Алекс.
– Он в кладовой. Ангус так часто принимал здесь гостей, а до Пафоса так долго ехать, что он установил холодильную установку внутри кладовой. И скажу сразу: нет, в те времена здесь не было морозильника. Дверь слева от тебя. Пойди проверь, там ли еще холодильник, хорошо? Ангелина сказала, что оставит нам молоко и хлеб.
– Конечно.
Алекс ушел, а Хелена, включив по дороге свет, прошла в главный коридор в передней части дома. Ее шаги гулко отдавались от потертых каменных плит, уложенных в шахматном порядке. Она посмотрела на парадную лестницу – тяжелые резные перила сооружены искусными мастерами из дуба, который, как она помнила, Ангус специально привез из Англии. Позади нее, словно часовые, стояли старинные часы, но больше не тикали.
«Время здесь остановилось», – подумала она, открывая дверь в гостиную.
Голубые камчатые кушетки были покрыты чехлами. Хелена стянула один и опустилась в пуховую мягкость. Ткань, все еще безупречно чистая, казалась хрупкой под пальцами, словно ее материя медленно истиралась. Хелена встала и подошла к одному из двух французских окон, выходящих на переднюю часть дома. Открыла деревянные ставни, защищавшие комнату от солнца, отомкнула тугую железную ручку и вышла на террасу.
Алекс нашел ее там несколько секунд спустя.
– Судя по звукам, у холодильника тяжелый приступ астмы, – сказал он, – но молоко, яйца и хлеб в нем есть. И нам определенно хватит вот этого, это уж точно, – Алекс помахал перед ней огромной розовой палкой салями. Хелена не ответила. Сын облокотился на балюстраду рядом с матерью. – Красивый вид, – добавил он.
– Впечатляюще, правда? – она улыбнулась, радуясь, что ему нравится.
– Крохотные огоньки там внизу – это побережье?
– Да. Утром ты увидишь за ним море. А еще оливковые рощи и виноградники, уходящие вниз в долину, и горы с обеих сторон. Вон там в саду есть великолепная олива, очень старая. По преданию, ей больше четырехсот лет.
– «Старица»… как и все здесь, – Алекс посмотрел вниз, потом налево и направо. – Это место, оно очень, э-э-э, на отшибе, да? Я не вижу других домов.
– Я думала, здесь могли все застроить, как на побережье, но нет. – Хелена повернулась к сыну: – Обними меня, дорогуша, – она обвила его руками. – Я так рада, что мы здесь.
– Я рад, что ты рада. Если ты не против, давай сходим за Имми? Я боюсь, что она проснется, испугается и убежит куда-нибудь. А я умираю от голода.
– Давай сначала сбегаем наверх и найдем, где ее уложить. Потом я попрошу тебя помочь мне отнести ее в спальню.
Хелена повела Алекса обратно через террасу, помедлив под увитой виноградом перголой, предоставляющей желанное укрытие от полуденного солнца. Длинный чугунный стол – белая краска облупилась, поверхность покрыта гниющими виноградными листьями – все еще одиноко стоял под ней.
– Вот здесь мы ели днем и по вечерам. И все должны были одеваться прилично. Купальники или мокрые плавки за столом Ангуса не дозволялись, как бы жарко ни было, – добавила она.
– Ты же не заставишь нас одеваться как тогда, да, мама?
Хелена взъерошила густые волосы сына и поцеловала его в макушку.
– Я буду считать, что мне повезло, если сумею хотя бы собрать вас всех за столом, что бы вы ни носили. Как изменились времена, – вздохнула она, потом протянула ему руку. – Идем разведаем, что там наверху.
* * *
