– Так и есть, – кивнул Картер. – Но буквально это слово переводится с древнеегипетского как «большой дом». Вроде как дворец, наверно. Или как в Америке говорят «Белый дом», имея в виду президента. Тогда, вероятно, этот свиток называется «Кровь фараонов» и здесь идет речь о правителях всех династий, а не об одном каком-то человеке.
– Ну и зачем нам нужна сейчас вся эта генеалогия? И кстати, почему я не могу прочесть остальное, что здесь написано?
Картер напряженно уставился на упрямые строки и вдруг ахнул:
– Это же все сплошные имена! Гляди, все иероглифы вписаны в картуши.
– Э-э… прости, куда они вписаны?
В жизни не слышала такого слова. И звучит как-то сомнительно…
– Это такие овальные рамки, – пояснил шибко грамотный братец. – Они символизируют защитную ограду, оберегающую носителя имени от злой магии. – Тут он воззрился на меня. – А заодно, наверно, от магов, которые могли бы их прочесть.
– Ну ты и придумаешь, – фыркнула я. Но, посмотрев на свиток внимательнее, я поняла, что он был прав. Все остальные слова были обведены картушами, и мне никак не удавалось понять, что они означают.
– Сейди, – сказал вдруг Картер снова, – смотри. – Он ткнул пальцем в картуш в самом конце длинного перечня, где была, наверное, не одна тысяча имен.
Я увидела овал с двумя простыми знаками внутри: что-то вроде корзины и зубчатой волны.
– Я знаю этот иероглиф, – объявил Картер. – Он читается как КН. Кейн. Это наша фамилия.
– А тебе не кажется, что для нашей фамилии букв немножко не хватает?
Картер помотал головой.
– Да нет, египтяне всегда писали только согласные. А гласные добавлялись при чтении в зависимости от контекста.
– Вот чудаки-то. Но тогда это слово может означать КОН, или ИКОНА, или ОКНО, да еще кучу всего.
– Возможно. И все равно это наша фамилия, я точно знаю. Однажды я попросил папу написать, как будет «Кейн» по-древнеегипетски, и он изобразил именно такой иероглиф. Но с какой стати имя нашей семьи оказалось в этом списке? И при чем здесь «кровь фараонов»?
Ледяные иглы снова впились в мой затылок. Я вспомнила утренний разговор с Амосом – про то, что каждый из наших родителей происходит из очень древнего рода. Наши с Картером глаза встретились, и, судя по тому, как у него вытянулось лицо, мы успели подумать об одном и том же.
– О нет, – запротестовала я. – Только не это.
– Да, наверняка это какой-то розыгрыш, – согласился он. – Не слышал, чтобы кто-то вел семейные летописи с такой глубокой древности.
И все равно я разволновалась так, что у меня во рту пересохло. Со вчерашнего дня с нами успело случиться столько самых невероятных вещей… но только сейчас, увидев в древнем свитке наше имя, я наконец начала верить, что все это связанное с Египтом безумие имеет под собой реальные основания. Боги, маги, чудовища. И наша семья – неразрывно связанная с ними с незапамятных времен.
А еще с самого завтрака, когда я узнала, что папа собирался вернуть маму с того света, меня стали одолевать мысли, не дававшие мне покоя. Нет, папин замысел меня не ужаснул. Конечно, от него веяло безумием – и гораздо больше, чем от шкафа с мамиными фотографиями в гостиной у бабушки с дедушкой. Помнится, я говорила о своем решении не цепляться за прошлое, раз уж маму все равно не вернуть. Так вот – сколько бы я себя ни обманывала, с шести лет я мечтала только об одном: увидеть маму снова. Узнать по-настоящему, какая она – как она смеется, как разговаривает. Возиться вместе с ней на кухне, ходить по магазинам – одним словом, делать все то, что обычно делают мамы и дочки. Хоть бы разок побыть с ней, чтобы потом было что вспоминать. Кажется, это чувство, которое я все пыталась прогнать, было надеждой. Конечно, я знала, что за эту надежду мне придется платить новой болью. И все равно: если бы я знала, что существует хоть малюсенький шанс вернуть маму, я не задумываясь взорвала бы ради этого сколько угодно Розеттских камней.
– Ладно, давай поищем еще, – сказала я, чтобы отвлечься от своих мыслей.
Покопавшись в свитках еще пару минут, я наткнулась на папирус с изображением богов с головами животных: их было пять, стоящих в ряд, а над ними изогнулась дугой усеянная звездами женская фигура. Папа, кажется, упоминал каких-то пятерых. Уж не они ли это?
– Картер, – позвала я. – Кто это такие, не знаешь?
Он подошел, глянул на мой свиток и страшно оживился.
– Ну точно! – вскричал он. – Пять богов… а над ними их мать Нут, богиня неба.
И он указал рукой на синекожую женщину на потолке – явно ту же самую, что и на свитке.
– А она здесь при чем? – заинтересовалась я.
Картер нахмурился, припоминая.
– Это как-то связано с Днями Демонов и рождением пяти богов… Но эту историю я слышал от папы очень давно, почти ничего не помню. Кажется, этот свиток написан иератическим письмом. Это такая иероглифическая скоропись. Попробуй, может, у тебя получится прочесть?
Я послушно потаращилась на папирус, испещренный длинными строками округлых значков, но вскоре сдалась: кажется, моя фирменная разновидность безумия позволяла читать только классические иероглифы.
– Вот бы отыскать здесь тот же текст, только на английском, – сказал Картер.
Услышав за спиной треск, мы дружно обернулись и так же дружно разинули рты. Одна из глиняных статуй – та самая, у которой ничего не было в руках, – соскочила со своего пьедестала и направилась прямо к нам. Мы с Картером поспешно попятились, уступая ей дорогу, но статуя, не обращая на нас внимания, прошагала к стене позади нас, вынула из одной из ячеек контейнер со свитком, затем вернулась к Картеру и застыла, протягивая ему свою добычу.
– Ух ты! – восхитилась я. – Шабти-поисковик. Глиняный библиотекарь. Удобная штука!
Нервно сглотнув, Картер принял из глиняных рук свиток.
– Э-э… спасибо.
Статуя молча вернулась к своему пьедесталу, вскочила на него и застыла, снова превратившись в безжизненного глиняного истукана.
– А мне, пожалуйста, – сказала я, обращаясь к шабти, – сэндвич и чипсы!
Увы, ни одна из статуй не стала поспешно срываться с места, чтобы удовлетворить мою просьбу. Видимо, приносить в библиотеку еду было запрещено.
Картер тем временем открыл контейнер, развернул папирусный свиток и тут же вздохнул с облегчением:
– Так и есть, это английский перевод.
Он бегло пробежал глазами по тексту, потом стал вчитываться внимательнее, все больше и больше хмурясь.
– Что-то ты не весел, – заметила я.
– Это потому, что я наконец вспомнил ту историю. Про пять богов. И знаешь, если папа в самом деле выпустил их на свободу… в общем, это плохо.
– Погоди, – попросила я. – Можно с самого начала?
Картер шумно вздохнул.
– Ладно. Значит, так. Богиня неба Нут была женой бога земли, Геба.
– Это вон тот дядька на полу? – и я потопала по изображению коричнево-зеленого мужчины с нарисованными на нем лесами, холмами и реками.
– Точно, – кивнул Картер. – Короче, Геб и Нут хотели иметь детей, но царь всех богов Ра – он же бог солнца – услышал пророчество, что один из детей Геба и Нут однажды свергнет его с престола. Ну вот, и как только он узнал, что Нут беременна, то перетрусил и запретил ей рожать в любой день и в любую ночь года.
– Это что же ей теперь, оставаться беременной на веки вечные? – возмутилась я. – Садизм какой-то!
– Но Нут придумала, как выкрутиться, – продолжал Картер. – Она предложила богу луны по имени Хонсу сыграть с ней в кости. Каждый раз, когда Хонсу проигрывал, он должен был отдавать Нут частицу лунного света. Хонсу продул несколько раз подряд, и Нут выиграла достаточно лунного света, чтобы создать из него пять новых дней, которые она поставила в самый конец года.
– Ну что за бред? – фыркнула я. – Как лунный свет может быть ставкой в игре? И как, скажите на милость, можно создавать из него дни?
– Слушай, это же миф, – пресек мои протесты Картер. – Согласно египетскому календарю, год включал триста шестьдесят дней, наподобие того, как круг делится на триста шестьдесят градусов. А дни, созданные Нут, оказались лишними и не вмещались в обычный календарь.
– Их и назвали Днями Демонов, – догадалась я. – То есть этот миф объясняет, почему в году триста шестьдесят пять дней. И надо полагать, ее дети родились…
– Именно в эти пять дней, – закончил за меня Картер. – Пять детей, по одному ребенку в день.
– Ну и объясни, как это можно рожать в день по ребенку?
– Сейди, они же боги, – укоризненно сказал Картер. – Они еще и не на такое способны.
– Хорошо, хорошо. Продолжай.
– Само собой, когда Ра обо всем узнал, он здорово взбесился, но было поздно. Дети уже появились на свет. Их звали Осирис…
– Тот самый, которого разыскивал папа.
– Ага, и еще Гор, Сет, Исида и… – Картер сверился со свитком, – и Нефтида, все время забываю, как ее звали.
– А тот огненный хмырь в музее сказал: «Ты выпустил всех пятерых».
– Точно. Может, они были в заточении все вместе, а папа об этом не знал? Это же логично – если они родные братья и сестры, вероятно, и призвать их в мир можно только всех вместе. Беда только в том, что один из этой семейки, Сет, по-настоящему гнусный тип. Самое злое божество египетской мифологии. Бог хаоса и пустынных бурь.
Я поежилась.
– А к огню он, случайно, не имеет отношения?
– Смотри сама.
Картер ткнул пальцем в одну из фигурок на картинке – божество имело тело человека и звериную голову, только я никак не могла понять, что за зверь имелся в виду. Собака? Муравьед? Злобный кролик? Но кто бы он ни был, покрывающие голову волосы и одежда бога были ярко-красного цвета.
– Красный Властелин, – пробормотала я.
– Тут важно еще кое-что, – хмуро продолжал Картер. – Эти пять дней – так называемые Дни Демонов – считались в Египте несчастливыми. В эти дни полагалось вести себя очень осторожно, носить обереги и не приниматься ни за какие важные или опасные дела. И помнишь, в Британском музее папа сказал Сету что-то насчет того, что его остановят до того, как закончатся Дни Демонов.
– Ты что же, думаешь, что он имел в виду нас с тобой? – поразилась я. – Что это мы должны остановить типа вроде Сета?
Картер, помедлив, кивнул.
– И если египетские Дни Демонов соответствуют последним пяти дням нашего современного календаря, то они должны начаться 27 декабря. То есть послезавтра.
Шабти, как мне показалось, смотрел на меня выжидающе, но я понятия не имела, что делать дальше. Дни Демонов, злобный кролик с красными волосами… Что еще мне предстоит узнать, пока моя голова не лопнет от избытка невероятного?
Но самое кошмарное – это тоненький голосок у меня в голове, который настойчиво твердил: «Это не невозможно. Это наш долг. Чтобы спасти папу, мы должны победить Сета».
Интересно, как бы выглядел мой список дел, которые необходимо сделать за рождественские праздники. Увидеть папу – вычеркиваем. Обзавестись небывалым могуществом – готово. Следующий пункт – победить злобное божество хаоса. Бред, да и только.
Внезапно сверху донесся громкий треск, как будто в Большом Зале упало что-то тяжелое. Тревожно закричал Хуфу.
Переглянувшись, мы с Картером бросились к лестнице.
8
Пышка играет с ножами
Сейди
Наш странноватый павиан, кажется, окончательно спятил.
Он метался от колонны к колонне и перескакивал с одного балкона на другой, опрокидывая вазы и статуи. Потом бросался к окну, выходящему на террасу, напряженно таращился в него пару секунд и снова начинал неистовствовать.
Пышка тоже торчала у окна, съежившись в комок и нервно дергая хвостом, как будто подкарауливала птицу.
– Может, какой недоеденный фламинго залетел, – предположила я с надеждой, но не уверена, что Картер расслышал меня за завываниями павиана.
Мы подбежали к стеклянным дверям, ведущим на улицу. Поначалу мне показалось, что вокруг все спокойно, но тут из бассейна с шумом выплеснулась вода, и у меня душа ушла в пятки: два огромных существа схлестнулись в драке с нашим крокодилом, Филипом Македонским. И эти существа ничуть не походили на фламинго.
Я вообще не могла понять, кто это такие – только видела, что они подло напали на Филипа, вдвоем на одного. Чудища снова занырнули, вода забурлила, и Хуфу в Большом Зале завопил пуще прежнего, исступленно колотя себя по макушке пустой коробкой из-под хлопьев, что, по-моему, не слишком помогало делу.
– Длинношеие, – сказал вдруг Картер потрясенно. – Сейди, ты их видела?
Не успела я хоть что-то ответить, как одна из тварей выскочила из бассейна и со страшной силой врезалась в двери, прямо напротив того места, где мы стояли. Я в испуге отскочила назад, не в силах отвести от нее глаз. Существо по ту сторону стекла было самым жутким животным из всех, каких я видела или могла вообразить. У него было тело леопарда – поджарое и мускулистое, с золотистым мехом в черные пятнышки, но вот шея совершенно к нему не подходила – чешуйчатая, зеленоватого цвета и такой же длины, как туловище. Голова была похожа на кошачью, но не совсем: когда чудовище уставило на нас горящие красные глаза и испустило жуткий вой, в пасти мелькнул раздвоенный змеиный язык и длиннющие клыки, с которых капал зеленоватый прозрачный яд.
Ноги у меня затряслись, и я невольно издала какой-то жалкий писк.
