Но выбил мне благодарность от имени страны за спасение особо ценного кадра.
Надо было видеть, с какой рожей Савин мне подписывал приказ о присвоении очередного звания…
И вот теперь у меня новое задание, хорошее! Это тоже посол бывший постарался. Он теперь МИДе крутая шишка. Удачно я все-таки его спас.
Так вот, спасенный мной мужик настоял, чтоб меня в Москве оставили.
Савин, конечно, поорал, выспросил под полиграфом и сывороткой, чего я там ему такого наплел, что прожженный политик таким добрым стал. Но ничего нового не узнал. Бывают просто нормальные люди, которые помнят добро. Генералу не понять.
Это дело должно было стать определяющим. Это не мое слово, чтоб вы понимали. Это генерал так ругался.
Определяющее, сказал, задание. После него будет приниматься решение.
Я привычно кивнул и поперся работать.
Какое решение, кто его будет принимать и куда меня определять… Да хер его знает. От них никогда ничего в простоте не получишь.
А мне, по сути, и не надо ничего.
Я – простой пес на службе государевой. Привык к этому, ничего другого не видел, да и не особо хочу видеть. Все устраивает, все нравится.
Кроме вот таких моментов… Когда жутко хочется Клубничку. А не укусишь…
Глава 8
Зубов. Башкой по обуху
А знаете, что такое «башкой по обуху»?
Это когда ты, дебила кусок, когда-то, в прошлой жизни наступил себе на горло, яйца, душу… На все, что так некстати шевельнулось при встрече с одной сладкой Клубничкой, решил освободить ее от своего присутствия…
Ну, хотя бы после того, как умудрился феерически налажать. Прекрасно понимая, что влезать в жизнь чистой девочки не стоит, заделался эгоистом и влез.
А потом хватило ума свалить, пока не наделал дел.
И через четыре с половиной года узнать, что дел ты таки наделал.
Вот в такой момент надо разбежаться – и башкой по крепкому обуху! И, желательно, не топора, а чего-нибудь помощнее. Чтоб нормально так попало. И мозги твои тупые через уши вытекли…
Сегодня днем меня такое желание посетило.
Когда анкету смотрел Кати-Клубнички. Возраст дочери ее, Софии… Антоновны… Блять!!! Прикидывал.
Прикидывал, а в глазах темнело. И сердце чего-то болеть начало, да сильно так, муторно. Подумалось, что это будет прикольно, если коня двину прям на рабочем, мать его, месте.
И не увижу, на кого похожа Катина дочь…
Я считал, сбивался, как дурак, прибавлял девять месяцев, и они у меня, суки, не прибавлялись! В итоге, позорник, открыл калькулятор на телефоне…
Ну и все сошлось. По срокам, по крайней мере.
Да и по ощущениям моим диким.
Потому что… Ну не могла Клубничка сразу после меня, после того, что у нас было, прыгнуть в койку к другому. В тот же месяц. Утешиться. Не была она похожа на женщину, утешающуюся подобным образом.
А значит, что?
А значит…
Значит, Зубов, ты – мудила. Тупое, здоровенное бревно. Не зря тебя белобрысая бестолочь, которая теперь Клубничкина подружайка, так обзывала. А еще псиной обзывала, мелкая сучка… Обидно так. Но тоже верно.
Бревно я и псина на службе государевой.
Так радостно свалил за горизонт, оставил свою сладкую Клубничку одну, разгребать то, что наворотил.
И, наверно, не надо даже думать, что в нее не кончал, что шансы невелики… Велики они, шансы.
Потому и Клубничка волком при встрече смотрела. И не шла на нормальное общение.
Обиделась… Имеет право.
Я бы…
Да ну нахер!
Очень сильно хотелось пойти прямо сейчас, вытащить ее из-под Хохловской руки и порасспросить… Вернее, даже не так.
Удостовериться.
Просто лишний раз. Дать возможность самой сказать. Не переть буром, а предоставить свободу выбора. Оповестить об изменении статуса. Ну а потом уже все остальное.
Что именно «остальное» и как договариваться, я не представлял, наивно считая, что буду действовать по ситуации.
Начнет Клубничка морозиться и возмущаться, буду разговаривать.
Начнет отмалчиваться, буду заставлять… Говорить. Применять нестандартные методы. Вернее, стандартные, но на камеры их не применишь.
А значит, надо место найти поспокойнее…
А пока что дать возможность поработать Клубничке. Успокоиться, прийти в себя. Ее тоже нехило так встряхнула наша встреча.
И нет, думать о том, что ее могло бы и не случиться, этой встречи, я не собирался.
Она случилась.
И это хорошо.
Теперь будем работать с тем, что имеется.
Я набрался терпения, загрузился работой по основному профилю. И все ждал, когда Клубничка завершит рабочий день и процокает каблучками по мрамору вестибюля. Выйдет на улицу, направляясь в сторону метро.
А у метро я ее буду ждать. Я и мой служебный гелик.
И вот как назло, когда долго ждешь чего-то, оно происходит в самый неожиданный момент.
Меня отвлекли подчиненные, пришлось спускаться на минус третий, решать вопросы рабочего характера… И всего-то на пятнадцать минут отлучился, а Клубничка успела выкатиться из здания и спелой ягодкой запрыгнуть в метро!
Пришлось еще задержаться, с досады накрячил тех, кто мне помешал в слежке, обрадовал их дополнительными сутками, чтоб не отвлекали начальство от важных дел.
И рванул следом.
Катя могла ехать только в гостиницу, куда Центр селил командировочных.
И я очень надеялся, что она все же там.
И очень надеялся на нормальное развитие беседы.
И зря.
Катя так быстро указала мне на дверь, что я даже и не понял, как развернулся и пошел.
Злой и напряженный.
И только у порога уже нашел в себе силы задать главный вопрос. Получилось водевильно, но – черт! – я не специально. Не умею с женщинами серьезно. Урчать на ушко, соблазняя, говорить глупости, чтоб в койку затащить… Это легко. Это все умеют.
А смотреть в глаза, карие, глубокие, ощущать крышесносный клубничный аромат, ставший, как мне показалось, даже еще насыщенней, понимать, что хочу ее, страшно, дико хочу, как маньяк… И одно, самое маленькое ее движение мне навстречу… И все. Снесет же нас ураганом похленще, чем в первый раз! Там я еще мог сопротивляться. Сейчас – нет.
И отвечать на вопросы… Незаданные, незаданные, сука, вопросы! И не отвечать! Потому что… Нихрена же нет ответов!
Вот это тяжело.
Вот это убивает.
Все силы забирает.
И потому да.
Отправила вон, я развернулся и пошел.
И лишь на пороге…
Катя молчит.
Спиной ощущаю ее горящий взгляд, горький такой, болезненный. Для меня. Потому что – насквозь. До сердца.
Соврет? Правду скажет? Или… Или эта правда будет… Неправильной для меня? И не от меня у нее девочка Софья с отчеством Антоновна…
– Твоя, Зубов.
Пол все-таки дрожит под ногами. И дерево двери подозрительно скрипит… С недоумением перевожу взгляд на свои белые пальцы на ручке. Надо разогнуть. Сломаю же. Собственность Центра…
Разворачиваюсь медленно, как … бревно. Дурацкий Буратино, у которого разом все его гребанные деревянные суставы крошатся, в труху превращаются.
Я ждал этого ответа.
Я высчитывал.
Верил.
Думал пол дня.
И все равно оказываюсь не готов.
Надо поднять глаза, на нее посмотреть. Зубов, ты же мужик. Ты людей убивал, ты не так давно звание получил… Ты спасал хренова посла… Ты до этого… Бляха, столько всего до этого было!!!
Почему ты не можешь поднять свои гребанные глаза и посмотреть на нее?
Я поднимаю.
И смотрю.
И сердце, до этого, кажется, готовое вылететь из груди, неожиданно замирает. Отчетливо так. Пару раз бьется, словно напоминая, что оно тоже живое, не деревянное… И все.
Клубничка смотрит так спокойно, даже без напряга, без претензии. И без слез. И голос у нее ровный.
– Соня – твоя дочь. Ты за этим сюда шел? Узнал? Теперь разворачивайся и иди дальше.
– Нет.
Голос у меня под стать состоянию. Деревянный.
А Клубничка не удивлена нисколько. Выгибает бровь, складывает руки на груди:
– Почему же? Что-то изменилось в вашей жизни?
– Почему ты… Почему… И как вообще…
Молодец, Зубов, пятерка тебе за умение вести переговоры! Гребанный дипломат!
– Как? – Она усмехается, – не знаю. Должно быть, с коленки доползло. Так бывает. А почему не сказала? Так я не в курсе была, куда сообщать. Вы, господин Решетов, тире Зубов, тире… Как вас там сейчас? Каменев? Так вот, вы, господин с многими фамилиями, не потрудились оставить адрес. Телефон. Почту. Абонентский ящик, куда я весточки могла бы слать до востребования. Вы, господин… Черт… Устала перечислять! Просто свалили, рассказав наивной девочке сказочку, потом заставив поверить, что вас пристрелили, а потом… Черт…
Она неожиданно теряет запал, безжизненным тоном выдыхает:
