Она приложила палец к губам.
Никто в клубе не знал ее любимую песню.
В один из дней Эрнест закончил работу перед рассветом. По дороге домой он купил у разносчика кусок тофу и немного угля, чтобы вскипятить воду, поскольку водопроводная вода на кухне была опасной для питья. Он по-прежнему получал за ночь десять фаби, благодаря доброте Айи, но едва сводил концы с концами, обеспечивая едой Мириам и себя. На днях он купил чашку риса. Когда они сели за стол, Мириам обнаружила в своей миске жуков и двух извивающихся мучных червей. Он подзадорил ее, и она, хихикая, проглотила непрошенных гостей. Жизнь была тяжелой, но пока они были вместе, они могли черпать маленькие радости из миски риса с мучными червями.
Он что-то напевал себе под нос, когда Мириам в своей бежевой шапке-ушанке из овечьей шерсти открыла дверь. Она была босиком и держала в руках мухобойку. Он поднял руки.
– Смотри, что у меня есть.
– Тофу? Я ведь говорила тебе, что он мне не нравится. На вкус как грязь.
Мириам была не в настроении. С тех пор как они переехали в эту квартиру, он велел ей в целях безопасности оставаться внутри. Возможно, причиной был страх или чрезмерная опека, но после смерти Лии он не собирался рисковать. Мириам согласилась, особенно видя его рану, но постоянное нахождение в квартире отрицательно сказывалось на ней.
Он сложил уголь и еду в ящик.
– Послушай, у меня теперь есть работа. Когда мне будут платить больше, я куплю тебе еду получше.
– Эрнест, мы можем поговорить?
– Давай позже. Я устал. Вечер был длинным. – Он снял ботинки и пальто и со стоном завалился на кровать. Он был вымотан, не в силах держать глаза открытыми. Отработав уже столько дней, он все еще не мог привыкнуть не спать всю ночь. – Разбудишь меня в полдень?
– У меня нет часов.
– Ладно. Сам проснусь. Хочешь ещё поспать, Мириам? Ещё слишком рано.
– Не могу. Слишком много крыс и тараканов. Знаешь, скольких тараканов я уже раздавила? Тридцать четыре!
Чтобы немного подбодрить Мириам, он начал игру «Человек против вредителей».
– Отлично. Продолжайте в том же духе, младший лейтенант. – Он зевнул и закрыл глаза.
– Эрнест? Эрнест! Не спи. Поговори со мной. Мне вообще не с кем разговаривать. Нечего читать. Я не понимаю, что говорят эти люди. Такая скукотища. Мне не нравится эта жизнь. Как долго мы собираемся здесь оставаться?
Мириам была типичным книголюбом. В пять лет она читала о послушных братцах кроликах Гансе и Грете в «Заячьей школе» и развлекала себя историями об озорных Максе и Морице из «Веселых историй про шутки и проказы». К десяти годам она стала ярой поклонницей «Превращения» Франца Кафки. Поскольку школы в Берлине отказывались принимать еврейских детей, она читала и перечитывала Кафку. Устав слушать, как она кричит во сне, Эрнесту пришлось отобрать у нее эту книгу. Кафка был не для детей.
Мириам было одиноко. Если бы он не был таким уставшим, он провел бы с ней время, поговорил или поиграл в игру, но руки-ноги отказывали, и его охватила сонливость.
– Я не знаю. Но мама с папой скоро приедут. Помнишь?
– Могу я пойти с тобой в клуб?
– Он не для двенадцатилетних девочек.
– Мне только что исполнилось тринадцать.
Он забыл о ее дне рождения.
– И не для тринадцатилетних тоже.
– Но я хочу чем-нибудь заняться. Найти, как и ты работу. Я могу найти работу? Эрнест, проснись!
Он зевнул.
– Кто возьмет на работу тринадцатилетнего подростка? Вообще-то, тебе следует пойти в школу. Но я слышал, что японцы закрыли китайские школы, и им до сих пор не разрешают открыться. Школы, принадлежащие американцам и англичанам, возможно работают, но я сомневаюсь, что тут есть еврейская школа. – Он уже почти заснул, когда почувствовал, что Мириам трясет его за руку, и уловил кое-что из того, что она сказала.
– Что ты сказала? Опиумная курильня?
– Я не знала, что это опиумная курильня. Внутри было темно. Многие китайцы курили на раскладушках. Я думала, что они спят, но в руках у них были длинные трубки. Там так вкусно пахло! Как в цветочном магазине. Меня чуть не поймали.
Эрнест сел. Мозг пульсировал от усталости, недосыпа и страха.
– Ты забрела в китайский квартал? Я ведь велел тебе сидеть дома. Эти улицы небезопасны для девочек. Что если бы, если бы…
– Старый город такой потрясающий, он совсем не похож на Берлин. Приподнятые края крыш на зданиях были украшены драконами, как императорский дворец в книгах по истории, которые я читала. Улицы грязные, и там происходило много странных вещей. Там была платформа для казни или что-то в этом роде. Я видела повешенного человека! Рядом с храмом несколько девушек…
Сон как рукой сняло.
– Мириам, это опасно. Тебе нужно оставаться в квартире.
– Я не могу весь день тут сидеть и разговаривать с тараканами, Эрнест.
– Что будет, если ты потеряешься на улице? Или… Или… Господи! Мне нужно немного поспать, чтобы я мог сегодня вечером работать. Но ты останешься в квартире. Обещай мне, Мириам?
Долгое время она не отвечала. Почувствовав облегчение, он снова начал проваливаться в сон, когда услышал ворчание:
– Тебе на меня наплевать.
Глава 15
Айи
Две недели и пять дней. Столько времени Эрнест обслуживал посетителей. Я полагала, что должна быть довольной, потому что его почтительное отношение задобрило всех – мистера Чжана и даже мистера Ли, и менеджера Ванга. Но каждый раз, когда я оглядывала танцующих посетителей, пьющих мужчин, меня снедало беспокойство. У всех моих конкурентов было чем привлечь клиентов: в «У Киро» Сассуна был самый фантастический бренди, в «Дель Монте» – экзотические русские девушки, а в небольших танцевальных клубах была дешевая входная плата. Мой клуб ничем таким не отличался. Я рассчитывала повысить его конкурентоспособность фортепианным стилем «Страйд». Но четыре месяца – это слишком долгое ожидание.
Однако я не могла выгнать Эрнеста. Я дала обещание.
Я заперла приходо-расходную книгу в своем кабинете и задумалась, что со мной случилось, откуда такая нерешительность.
* * *
Мой «нэш» остановился перед огромным зданием, обнесенным стеной, которое охраняли два льва из серого камня с резными гривами. Мой старый дворецкий крикнул из-за высокой стены, что идет, и распахнул двойные деревянные ворота, выкрашенные в ярко-красный цвет.
Это был мой дом, но он принадлежал моему старшему брату Синмэю. Наш дедушка построил эту резиденцию из пятидесяти восьми комнат в конце девятнадцатого столетия в престижном квартале Старого города, надеясь разместить много поколений семьи Шао. Резиденция, окруженная высокими стенами с каменными драконами, имела четыре крыла в четырех направлениях, центральный зал для приемов и модный бассейн, который установил Синмэй. Синмэй занимал восточное крыло, которое включало в себя кабинет, музыкальную комнату и гостиную, где он красовался своим собранием поэтических произведений перед литературными друзьями. Моя комната, отдельное здание возле искусственного пруда с японскими карпами, располагалась в западном крыле, недалеко от задней части. Резиденция, будучи последним наследием, оставленным моим дедом, находилась в плохом состоянии и нуждалась в тщательной уборке, но все еще представляла собой жемчужину шанхайского пейзажа и свидетельствовала о положении моей семьи и былом богатстве.
Перед наступлением темноты воздух был серым, небо бледным, как застиранный шелк, а вековые гинкго, сосны и дубы со своими согнутыми ветвями, почерневшими и потерявшими листву после бомбежек, являли собой жалкий вид. Рядом с фонтаном во внутреннем дворе, на месте, отведенном для Ченга, стоял его черный «бьюик». Рядом был припаркован черный «нэш» Синмэя, стало быть, он вернулся из загородной поездки. Я вдруг подумала, что Ченг, вероятно, посвятил Синмэя в то, что происходит в моем клубе. И занервничала.
Как самый старший из моих братьев и сестер, Синмэй был главой семьи. Если бы он разозлился за то, что я наняла Эрнеста, это могло бы стать хорошим предлогом, чтобы вышвырнуть меня из этого дома. Он искал возможность это сделать с момента нашей ссоры из-за наследства. Наш конфликт начался, когда мать вписала меня в свое завещание, дав мне право на долю семейного состояния, равную моим братьям. Синмэй утверждал, что, поскольку женщины, согласно традициям, не могли получать наследство, он, как первенец, имел право исполнить завещание по-своему. Я подала на него в суд по закону новой Китайской Республики, что было немыслимым шагом для многих людей, которые считали судебные иски скандальными. Но я выиграла, и деньги мне вернули, а Синмэй так и не простил меня за то, что я публично его опозорила.
Никто из нас не мог предвидеть, что мы потеряем все свое наследство из-за безжалостных японцев.
Я подумывала съехать и жить в квартире, но я просто не могла этого сделать. Это стало бы заявлением о разрыве отношений с моей семьей. Кроме того, только разведенные женщины, вдовы и проститутки жили вдали от своих семей. А теперь еще война придала смелости негодяям и гангстерам, которые зарабатывали на жизнь похищением и грабежом таких женщин, как я. В мой клуб и обратно меня должен был сопровождать мой шофер, который также работал моим телохранителем. Я не могла одна ходить по магазинам или посещать мой любимый универмаг компании «Синсире». Радио запретили японцы, поэтому о нем остались лишь воспоминания, Синмэй не разрешал ставить пластинки на граммофоне, так что и это мне было недоступно, а что касается вечеринок и фестивалей, они тоже канули в Лету из-за нехватки продовольствия.
По правде говоря, я не осмелилась бы жить одна. Меня воспитали ценить семью, и семья была у меня в крови. Вот почему, будучи владельцем миллионного бизнеса, я по-прежнему жила в страхе перед своим старшим братом, который из прихоти мог сделать меня бездомной. Такого, конечно же, никогда бы не случилось, будь моя мама жива.
Я по ней очень скучала. Без нее жизнь уже не была прежней. Каждый день я вставала с кровати, размышляя об этой горькой правде: семья без матери подобна жемчужному ожерелью без нитки.
Я выскочила из машины, высокие каблуки застучали по дорожке, уложенной камнями в форме ромбов и кругов. Я услышала стук костей для маджонга, доносившийся из гостиной рядом с фонтаном. Мои братья, Ченг и моя невестка свято верили, что, проводя дни за игрой в маджонг, они избавятся от унижения оккупации и, возможно, забудут перенесенные страдания.
– Айи? Это ты? Иди сюда. – Раздался из гостиной голос моей невестки, Пэйю.
У меня не было выбора, кроме как развернуться и зашагать по усыпанной галькой дорожке, минуя вечнозеленые кусты османтуса и желтые георгины, которые цвели каждую весну. На скамейке возле сада гардений играли мои племянники и племянницы под присмотром няни Пэйю; позади них семейный повар достал из деревянного таза живого карпа, ударил его по голове и начал снимать чешую.
– Кто выиграл? – спросила я на шанхайском диалекте, переступая высокий порог гостиной.
За круглым столом расположились Синмэй, напротив него Пэйю, справа от нее мой младший брат, Ин, а напротив него Ченг. Электричество снова отключили, поэтому шторы были закатаны вверх, чтобы впустить естественный свет. Вокруг ходили двое домашних слуг – все, что у нас осталось от двадцати, которые прислуживали нам раньше. Они подносили маленькие глиняные горшочки с кусочками тушеной курицы, молочной кашей, приготовленной с красными финиками и женьшенем, маленькие слоеные пирожные и рисовые крекеры в сахарной глазури. В довоенное время это считалось бы убогой вечеринкой, но в наши дни она была вполне приличная.
– Мы еще не знаем, Айи, послушай. Мы с матерью Ченга наконец-то подобрали благоприятною дату для вашей свадьбы. Следующей весной, хорошее время. Мы начали планировать. Наймем народный ансамбль, внесем предоплату за ресторан и разошлем приглашения, – заявила Пэйю.
Она была опорой семьи, заменила мать, а теперь отвечала за мою свадьбу. На ней была пурпурная туника с вышитыми золотом лягушками, прикрывавшая огромный живот. Со дня на день она должна была родить шестого ребенка. Ступни Пэйю были деформированы, поэтому она редко покидала территорию резиденции, но она со знанием дела вела переговоры о постоянно меняющемся налоге на землю с мерзавцами, работающими на японцев, управляла домашним хозяйством и собирала сплетни от родственников.
– Народный ансамбль, играющий на соне? Это так старомодно. Я предпочитаю джазовый оркестр, невестка. – Планирование моей свадьбы не входило в число моих любимых тем, этим увлекалась Пэйю.
– Никаких джазовых оркестров, младшая сестра. Мать Ченга хочет народный ансамбль. Что тебя так задержало? На улице снова была стрельба?
Это все, что я могла сделать относительно своей собственной свадьбы. Озвучить им мои предпочтения, а затем получить отказ, поскольку пожелания матери Ченга или Пэйю не совпадали с моими.
– Два раза. Хорошо, что ты не выходишь из дома.
– Айи, знаешь что? У Синмэя есть вопросы об иностранце, которого ты наняла, – с упреком произнес Ченг. Он всегда был таким, обращался со мной как с ребенком, когда был мной недоволен.
Синмэй бросил на меня взгляд. Ему было тридцать четыре, на четырнадцать лет старше меня, и в его черных глазах сквозила обида, затаившаяся там после моего судебного процесса. Синмэй являлся издательским магнатом, владельцем нескольких литературных издательств и газеты под названием «Аналекты», а также полноправным поэтом. Он получил образование в Кембридже, но при этом, воплощая традиции, всегда облачался в длинную серую мантию. Не хватало только длинной косички, чтобы завершить образ старомодного ученого из мертвой династии.
– Это правда? Я слышал, что в твоем клубе произошла какая-то драка, – произнес он, наконец. Его неспешный и хриплый голос походил на череду скрипучих звуков, доносящихся из старого граммофона.
Перед ним все мое женское искусство притворяться и улыбаться было бесполезным. Я должна была быть покорной, чтобы он не сомневался, что он главный.
– Это было несколько недель назад.
– Зачем ты его наняла?
– Старший брат, он отличный пианист и не такой, как другие иностранцы. Он лишен каких-либо предубеждений.
– Все иностранцы полны предрассудков. Им наплевать на нас. Японцы забросали Шанхай своими бомбами, а они все сидели в своих кафе и восхищались техникой пролетавших мимо истребителей.
– Он простой пианист. – Я старалась говорить спокойно, Ченг наблюдал за мной.
– Я не знал, что в твоем клубе есть фортепиано.
– Я одолжила его.
– Вот это мне как раз труднее всего понять. Что кто-то столь здравомыслящий, как о тебе говорят, предпринял бы ряд мер, чтобы поставить под угрозу свой бизнес. Полагаю, ты знаешь, что делаешь.
Я взволнованно улыбнулась.
– Я знаю, что делаю. У меня есть план. Он будет играть новый стиль джаза под названием «Страйд». Он станет чрезвычайно популярным, и весь Шанхай соберется на моем танцполе.
– Такой вид джаза исполняют только в джаз-барах.
– Вот именно. А я сделаю его доступным для всех. – Одна из служанок протянула мне миску супа из птичьих гнезд.
– Поешь, это очень вкусно, – сказала Пэйю, не отрывая взгляда от плиток маджонга.
Именно такой отвлекающий маневр мне был нужен.
– Я поем в своей комнате. – Я развернулась с миской в руках.
– К чему такая спешка? Предупреждаю тебя, Айи. Уволь его. Поползут сплетни. Ты знаешь, как мы относимся к иностранцам. Это обернется скандалом, угрозой для репутации нашей семьи. Тебя это вообще не беспокоит? – спросил Синмэй. – Сейчас слишком опасное время для нашей страны. Националисты потеряли Шанхай и Нанкин, а мы – агнцы на заклание. Но японцы ненасытны! Они хотят завоевать весь Китай. Я слышал, что вскоре они собираются бомбить новую столицу националистов в центре страны.
Националисты отступали на протяжении многих лет, Чунцин стал их новой столицей.
– Они уже бомбили ее, – сказал мой младший брат, Ин.
– Какие животные! – выругался Синмэй. – А ты знала, что этот пес Ямазаки получил повышение? Он конфисковал состояние нашей семьи и теперь возглавит подразделение, которое будет вести дела с людьми в Поселении. Айи, если ты свяжешься с иностранцами, то привлечешь его внимание и потеряешь все – своих посетителей, свой клуб. – Он отбросил фишку с девятью точками. Пэйю застонала. Ей нужна была эта фишка, но по правилам игры она не могла ее взять.
Имя Ямазаки вызвало дрожь во всем теле. Я все еще помнила родинку у него под глазом, его вызывающее отвращение злорадство. Командующий кавалерийским подразделением, которое конфисковывало имущество местных жителей, он ворвался в мой дом и заявил, что все имущество моей семьи теперь является собственностью его императора. Он приказал нам заполнить формы, в которых содержалась информация о наших банковских счетах и акциях в сталелитейной, железнодорожной компаниях и фирме по торговле шелком, иначе нас ждала смерть. Он бы конфисковал и наш дом, если бы не мой дедушка, который, как я узнала позже, дружил с главой Императорской Квантунской армии до того, как она превратилась в машину для убийства.
Держа в руках миску, я ответила:
– Мой клуб платит его правительству налог на прибыль. И танцуя, люди не думают о бунте. Ямазаки это понимает.
– Айи, тебе стоит подумать о создании семьи. У нас хорошие семьи, а девушки из хороших семей не зарабатывают себе на жизнь. Ты уже не молода. – Игра Пэйю складывалась не очень хорошо, поэтому она ворчала. Эта женщина свято чтила традиции и считала, что роль женщины – быть женой и матерью. Ей не нравилось, что я работаю – тем более, в распутном ночном клубе! Она всегда говорила, что я старая, так как считала, что девочки с моим воспитанием должны обручаться в десять, выходить замуж в четырнадцать и рожать первого ребенка в шестнадцать лет. Подобно ей самой. Но я задавалась вопросом, по какой причине она хотела, чтобы у меня были дети – чтобы я потеряла свою хорошую фигуру? После пятерых детей, с шестым на подходе, Пэйю трудно было найти свою талию.
– А когда Эмили приедет в гости? – спросила я.
Мой вопрос заставил всех, включая Пэйю, замолчать. Эмили Хан, американская журналистка, переехавшая в Шанхай пять лет назад, была любовницей Синмэя. Он не считал подобное чем-то зазорным, поскольку многие китайские мужчины имели наложниц. Пэйю же раздражал не сам факт наличия любовницы, а ее национальность.
– Почему ты спрашиваешь? – сердито прохрипел Синмэй.
Он нарушил правило о том, что «соль и сахар нельзя смешивать». И расплатился за это, лишившись некоторых друзей, представителей искусства, и деловых партнеров. Эмили Хан, вероятно, подверглась такому же обращению, но на самом деле я не очень хорошо ее знала. Я чувствовала с ней определенный дух товарищества, так как мы обе работали, бросая вызов традиционной роли женщин.
– Не бери в голову. Я устала. Я пойду в свою комнату.
– Хочешь поиграть? Я выигрываю. – Ин подмигнул мне. Он был добр ко мне, потому что я являлась его кредитором. Он занимал у меня деньги без всякого намерения вернуть их, но я все равно не могла ему отказать. Из всех моих братьев он был мне ближе всех, хотя и походил на ходячую петарду, начиненную опасным порохом молодости. Он попадал в неприятности, затевая драки, однажды его даже посадили в тюрьму. А недавно, по словам некоторых посетителей моего клуба, его видели на подпольном коммунистическом собрании.
