Екатерина Ромеро "Любовь под наркозом"

Та, чудная девочка, и немного с прибабахом, как казалось Кириллу. Он запомнил ее голос еще с операционной. Очень тонкий и ласковый, завлекающий, но сейчас срывающийся от криков.

Загорский вошел в палату, и увидел пациентку на кровати. Ляля лежала с закрытыми глазами, и что есть сил, сжимала простынь пальцами, что те аж белели.

Он понял, что ее что-то беспокоит, хотя девчонке по-любому должны были колоть еще обезболивающее каждые четыре часа.

Пациентка выглядела измученной. Она часто дышала, и грызла свою нижнюю пухлую губу, что не могло не привлечь внимания Кирилла.

Конечно, он был врачом, и прекрасно знал про врачебную этику, но то, что одновременно с этим он был мужчиной в расцвете сил, никто не отменял.

Когда услышал, что у нее с катетером беда, удивился, почему она терпит, и главное, не хочет, чтобы он помог. Только через секунду понял, в чем тут дело.

Девочка жутко стеснялась, судя по тому, какими пунцовыми стали ее щеки, и как сильно она теребила одеяло, когда предложил ей помощь.

Ляля до последнего упиралась, но после все же согласилась, чтобы он помог с катетером, да и медлить с этим точно было нельзя. Загорский прекрасно понимал, что у нее уже воспаление началось, и дальше было бы только хуже.

Кирилл вымыл руки и одел перчатки. К тому моменту его пациентка все еще лежала, укрывшись одеялом чуть ли не до самых ушей.

Когда же одеяло убрала, он увидел плоский живот, худые красивые ноги, и голую промежность. Все было очень аккуратно, и Загорский не мог не заметить, что девушка была красивая. И там в том числе.

Осторожно прикоснулся к ее складочкам и, стараясь действительно не смотреть туда, куда не надо, вынул катетер.

Да, процедура не из приятных, но так нужно. Оставь он катетер до утра, у Ляли были бы куда более серьезные проблемы в виде температуры и жуткого воспаления, что у точно ей не было нужно.

Пока делал эту незамысловатую процедуру, невольно отметил, что Ромашкина сначала покраснела, а после задрожала от одного только его прикосновения. Очень чувствительная, но уж больно молодая.

Да чего уж там, юная. Глаза квадратные, дышит часто. Про парней, видать, точно не врала. Ясно с ней все.

Малолетка, хоть и красивая. Глаза, как блюдца. Перепуганные, серые. Губы пухлые. Лицо кукольное.

Повезет же кому-то лет так через пять, когда она поспеет.

Загорский снял перчатки, и вышел из палаты. У него было еще, как минимум, пятнадцать пациентов, которых он должен был обойти за дежурство.

Глава 8

Следующим утром я просыпаюсь от дикого голода. Еще никогда в жизни такого не было, но сегодня это именно так. Господи, я голодная, как зверь, и очень хочу пить. Жду не дождусь уже, когда меня переведут из реанимации, так как, честно говоря, я вообще не понимаю, почему меня сюда поместили.

Кроме моего голода и отсутствия одежды есть еще одна проблема – мои волосы. Хоть они и были заплетены в тугую косу вчера, сегодня все распустилось, и без расчески, наверное, я похожа на домовенка.

Волосы темно русые и мягкие. Если не рассчитывать, превращаются в антенки, торчащие во все стороны.

Как назло, как раз в таком слегка диковатом состоянии ко мне в палату заходит мужчина в зеленом медицинском костюме, которого я вижу впервые.

– Как нога?

Ни здрасьте тебе, ни до свидания. Я просто опешиваю немного от такой заявы с порога.

– Лучше уже. А вы…

– Семеров. Артем Алексеевич. Оперировал тебя с Климнюком.

– А…Понятно.

Натягиваю одеяло повыше. Передо мной стоит молодой высокий врач. Он не менее симпатичен, чем Кирилл Александрович, но у него глаза темнее, и в целом, какой-то он уж больно угрюмый и резкий. В общем, хирург. Этим все сказано.

– Сейчас каталку привезут. В отделение поедешь.

Даже рот открываю от возмущения. Семеров просто ставит меня перед фактом. Странный тип, однако, ну да ладно. Может, хирург хороший. У таких, обычно свои тараканы.

– Хорошо.

Еще больше подтягиваю одеяло, когда Семеров подходит ближе. Становится не по себе. Краем глаза через открытую дверь замечаю проносящегося мимо моей палаты Кирилла Александровича, и в душе все холодеет.

Не знаю, почему так реагирую, но вся внутренне сжимаюсь. Загорский проходит мимо, и даже голову в мою сторону не поворачивает, но, кажется, его тоже заметил этот, второй. Артем Алексеевич.

– Кирилл! Ты еще не ушел? А, зайди сюда.

Съеживаюсь от громкого голоса, и смущаюсь вдвойне, когда Кирилл Александрович останавливается, и поворачивает прямо ко мне в палату.

Сглатываю, понимая, что сижу, наверное, уже вся красная, как рак.

Зачем Семеров позвал и его? Ему что, мало моего смущения? Им нужно вместе смотреть на то, как мне стыдно становится в их присутствии?!

Кирилл Александрович заходит в палату. Замечаю, что сегодня он выглядит уставшим. Из кармана его рубашки выглядывает пачка сигарет. Не удивлена. Почему-то так и думала, что он курит. Похоже, Загорский совсем не спал за это дежурство.

– Ромашкина. Как дела?

– Лучше. Спасибо.

Говорю тихо, но он слышит, и я не знаю, куда деть свои глаза от смущения.

– Лена каталку привезет. Помоги пациентку переложить.

– Давай.

Смотрю на этих докторов, и немного в шок прихожу. Они говорят обо мне, словно меня тут нет, и я вообще, предмет на полке.

Складываю руки на груди, чисто интуитивно пытаясь защититься от этих мужиков-врачей.

– Вообще-то я сама могу дойти! Не надо мне вашей каталки. Я не инвалид.

– Пока не можешь. На ногу чтоб не вздумала наступать, а то мои пять часов в операционной по пиз…гм, в задницу пойдут.

Бросаю гневный взгляд на этого Артема Алексеевича. Да уж. Тот еще тип.

– Кирилл Александрович…

– Он прав. Давай. Не капризничай.

Скрещиваю руки на груди. Я и не капризничаю, вообще-то. Что-то Загорский бесит уже меня. Не на шутку прямо!

Да они тут, похоже, под одну дудку пляшут, и слушать меня, конечно, никто не собирается.

Из коридора доноситься какой-то скрип, и вскоре я вижу, как в палату заходит молодая симпатичная медсестра в белом халате, и тянет за собой старенькую скрипучую каталку.

– Боже, едва дотащила! Когда нам уже новые каталки привезут. Всем отделением праздновать будем.

– Спасибо, Ленусик.

Вижу, как эта “Ленусик” расплывется в улыбке, видя Семерова, а после вообще расцветает, когда видит Загорского.

– Ой, Кирилл Александрович, и вы тут?

Медсестра тут же прихорашиваться начинает, дергает свои крашенные патлы, и поправляет уж больно короткий халатик.

– А где быть заведующему реанимации, как не в реанимации. Не задавай глупых вопросов.

Медсестра на это начинает уж больно наигранно смеяться, а мне почему-то хочется ее придушить. Так, тихонько взять, и перекрыть воздух.

Она смотрит на Кирилла Александровича, как на вкусный кусок торта, и почему-то мне это не нравится. Хочется ее вышвырнуть отсюда, и поскорее.

– Лен, мы сами справимся. Можешь быть свободна.

В этот момент я мысленно дарю приз Семерову за то, что так лаконично отшил эту Лену. Она бросает расстроенный взгляд, но после все же уходит, показывает всем нам просвечивающий на спине халатик, на котором отчетливо видны лямки белого бюстгальтера, и таких же стринг. Ужас какой.

– Так все, поехали.

Вздрагиваю, когда Артем Алексеевич подходит, и дергает мое одеяло, отчего я издаю истошный крик, понимая, что под ним ведь нет ничего!

– Нет! Не надо!

– Чего ты орешь?

– У меня одежды там нет!

Почему-то начинаю дрожать. Бросаю взгляд на этих мужчин. Оба высокие и сильные врачи, и я тут одна с ними. Совсем одна.

– Хм, ясно.

– Артем, я сам подхвачу ее, а ты ноги уложишь, чтоб лангету не сломать.

– Ну…ладно.

Прикусываю губу. Ощущение такое, словно они делят меня по частям. Кому ноги, кому голова. Брр…

Замираю, когда Кирилл Александрович куда-то уходит, а после возвращается с чистой простыней в руках.

– Этим прикройся.

– Спасибо.

Осторожно беру простынь, и будучи под одеялом, обматываюсь ею, оставляя только ноги голыми. Там гипс все равно. Сильно не прикроешься.

Загорский подходит ко мне ближе. В нос тут же ударяет уже знакомый, и очень приятный запах, заставляющий меня волноваться.

Осторожно откидываю одеяло, чувствуя, как внутри все трепещет.

– Так. Ухватись за меня, и я подниму тебя, хорошо?

– Хорошо…

Мужчина наклоняется ко мне. Осторожно поднимаю руки, и обхватываю Кирилла Александровича за шею, невольно касаясь его коротких жестких волос и теплой кожи.

Мужчина протягивает руки мне под лопатки и колени, приподнимая с кровати, в то время как Семеров берет ноги и провода дренажей, все еще торчащие из раны.

Это всего лишь миг, но мне он в мозг вбивается намертво в момент, когда Кирилл Александрович меня к себе прижимает. Приятно, страшно, так…волнующе.

Я не ошиблась. У него очень сильные руки, а еще, кажется, я услышала, как его сердце бьется, или мне это просто привиделось.

В любом случае, мне очень понравилось быть в его руках. Жаль только, что длилось это меньше секунды. Врачи быстро перекладывают меня с кровати на каталку, точно куколку.

– Накройся.

Кирилл Александрович меня закутывает в это одеяло, точно в кокон. Грубо, не особо церемонясь, от слова совсем.

Дальше они вместе с Семеровым вывозят меня из палаты.

Точно дикое перепуганное животное, я смотрю по сторонам, вообще не ориентируясь. Как завозили меня, я конечно, не помню, так как была без сознания. Поэтому стены эти вижу в первый, и надеюсь, последний раз.

Доктора вывозят меня с реанимации, и лифтом спускают в травматологическое отделение. По пути я кутаюсь в одеяло, так как отовсюду дуют сквозняки, и я бы и правда уже сто раз замерзла, если бы не Загорский.

Меня подвозят к седьмой палате, рассчитанной на четверых человек. Одна койка пустая. На двух видны вещи, а четвертая, видимо, моя.

Каталку врачи подвозят прямо к кровати.

– Ляля, иди сюда.

Кирилл Александрович подхватывает меня на руки, точно куколку, и с легкостью перекладывает на кровать. Семеров помогает только с лангетой.

Я снова аккуратно обхватываю его за шею и плечи, стараясь не коснуться ничего лишнего. У него очень широкие и сильные плечи. Такие…как у викинга. Он вообще почему-то похож на него. Весь такой брутальный и большой.

Загорский действует умело и осторожно. Он не делает мне больно, но почему-то мое тело очень сильно волнуется, и трепещет в его сильных руках.