– Это полотенце МОЕ, – показываю ей на то, что лежит в раковине. – И за собой надо убирать. И мыло должно лежать в мыльнице. И эти бутылки…
– В мусорку? – вскидывает левую бровь.
В идеале – да, но:
– Поставь их на одну полку, а не раскидывай по всей ванной.
– Я взяла твое полотенце, потому что у меня нет своего. А это… Сейчас уберу. Где у тебя тряпка и швабра?
Смотрит внимательно.
Понятия не имею. Два раза в неделю приходит клининговая компания и все убирает.
Мы смотрим друг на друга. Она требовательно. Я – с трудом сдерживая злость. И уже даже не понимаю, на кого.
– Так что? Где швабра? – повторяет девчонка.
– Можешь взять это, – бросаю под ноги свое бывшее полотенце. Ее глаза удивленно распахиваются.
– Это же твое полотенце.
– Теперь это половая тряпка, – рявкаю, вылетая из ванной.
Мне надо успокоиться, но как это сделать? Присутствие девчонки выбивает меня из колеи. Одно только ее присутствие. Даже когда она молчит и ничего не делает. Но она НЕ молчит. И она постоянно что-то вытворяет.
– Я все убрала, – слышу за спиной. Не хочу с ней разговаривать. Ухожу в ванную.
Я брезгую мыться после нее. Придется принимать душ. А хотелось просто расслабиться в горячей воде. Завтра внепланово вызову клининг. Пусть все тут отмоют. Может, сказать ей, чтобы мылась в гостевой ванной? Но когда выхожу, ее уже нет. Ни в гостиной, ни на кухне. Под дверью ее комнаты нет света. Скажу завтра.
Ложусь спать, но уснуть не могу. Внутри меня все бурлит. Давно меня так все не бесило. Вспоминаю слова капитана. Псих. Он форменный псих, раз мог предположить, что я позарюсь на эту девчонку. Вспоминаю ее в халате на пороге ванной. И почему-то кажется, что под ним у нее ничего не было.
О чем я вообще думаю?
Переворачиваюсь на другой бок и приказываю себе ни о чем не думать. И, наконец, удается уснуть.
Меня будят шаги. За дверью кто-то ходит. На часах три ночи. Чего ей не спится? Не хочу знать. Хлопает дверь. Потом еще. Снова шаги. И так час. Я не могу уснуть, но дико хочу спать. Почему я не могу спать в своем собственном доме? Нет, надо с этим что-то делать!
Отбрасываю одеяло и вскакиваю с постели. Если понадобится, я сейчас выпорю эту девчонку. Какого черта она не спит?!
Дверь в ее спальню открыта, но девчонки там нет. Иду по коридору – ее нет нигде. Из ванной доносятся странные звуки. Что за…?
Она стоит на коленях перед унитазом, обхватив одной рукой волосы. Ее рвет. Меня и самого едва не выворачивает от этого зрелища.
– Что с тобой? – спрашиваю брезгливо.
– Отравилась, – отвечает с натугой. И снова рвет.
– Чем? – отворачиваюсь.
– Не знаю. Может, беляшом.
– Чем? – ошарашенно переспрашиваю. – Ты ела беляш?
Вместо ответа – очередной рвотный позыв. Твою мать! Мне только этого не хватало!
Она появляется на пороге. Бледная как смерть. Держится за стенку.
– Пройдет, – произносит дрожащими губами и проходит на кухню, а я – к себе.
На часах шесть. Девчонка все еще курсирует между ванной и своей комнатой. Я так и не сомкнул глаз. Если она сейчас загнется, то обвинят в этом меня Да, блядь! Снова отбрасываю одеяло и выхожу из спальни. Что там делают при отравлении? Может, сразу скорую?
– Нет, – мотает она головой испуганно. Да, я тоже не очень люблю врачей. – Мне просто нужен активированный уголь и что-то в этом роде. И что-то от поноса.
Меня самого сейчас начнет рвать. У меня нет ни того, ни другого. У меня вообще нет дома никаких лекарств. Время приближается к семи. Аптеки явно еще не работают. Твою маааааать! За что мне это?
Звоню Успенскому.
– Марк? – удивлен.
Я разбудил его, но извиняться не буду.
– Что дают при отравлении? – спрашиваю без вступления.
– Что?
– Что дают при отравлении?
– Ты, что, траванулся?
– Не я, – закатываю глаза, чтобы не зарычать. – Борь, просто ответь на вопрос.
– Ну смотря чем.
– Беляшом.
На том конце тишина и потом неуверенное:
– Ты ел беляш? Климов, это точно не ты?
– Не я, Боря, твою мать. Просто скажи, что дают при отравлении.
– Какой-нибудь сорбент. Активированный уголь, Полисорб, Фильтрум. Чтобы вывести токсины. Диарея есть?
– Есть, – стискиваю челюсти.
– Имодиум, Лоперамид, Энтерофурил.
– У меня ничего нет.
– Есть дежурные аптеки.
Точно! Как мне это в голову не пришло? Наверное, потому что я почти никогда не пью таблетки.
Сбрасываю звонок, не попрощавшись. Быстро нахожу ближайшую дежурную аптеку. Звоню. Да, все, что перечислил Успенский, там есть. Одеваюсь и спускаюсь на улицу. Моросит дождь. Хочется сесть в машину и уехать. Просто уехать, куда глаза глядят, и не возвращаться, но все равно возвращаюсь.
Девчонка лежит у себя в комнате на кровати, поджав колени к животу. Молча кладу на тумбочку пакет с таблетками.
– Спасибо, – слабое мне в спину. Позвоночник обжигает и раскаленные щупальца расползаются под кожей. Мне неприятно это спасибо. Ничего не говорю в ответ. Мне надо уйти, но за окном ливень. Я чувствую себя запертым в тюрьме. Один на один с пыточным оружием, от которого не спастись. Закрываюсь в спальне. Сегодня я не хочу даже кофе. Я хочу тишины, покоя и одиночества.
Глава 3. Ненавистное соседство
Наконец, понедельник. Я и раньше любил свою работу, а теперь просто обожаю за возможность не видеть Алису. И какое счастье, что она еще спит и мне не придется лицезреть ее персону. И ванная в полном моем распоряжении. Оказывается, счастливыми человека могут сделать вполне обыденные вещи.
Уже на пороге останавливаюсь. Не хочу этого делать, но все равно возвращаюсь на кухню. Оставляю на столе деньги и номер своего телефона. Хочется дописать «Не звонить», но не делаю этого. Надеюсь, что сегодня ей не взбредет в голову наесться беляшей или еще какой-нибудь дряни.
Воздух на улице после дождя свеж. Дышится легко и я не отказываю себе в удовольствии вдохнуть полной грудью. Машин на дороге мало и это радует. Впрочем, я сегодня выехал раньше обычного. Только бы не встречаться с этой девчонкой. Похоже, так я скоро совсем переберусь жить на работу.
– Или снять ей квартиру и пусть живет отдельно? – приходит в голову отличная идея. Надо ее обдумать.
В офисе еще никого, кроме охранника. Шаги гулко отдаются в пустом коридоре. День начинается неплохо. Даже лучше, чем я мог подумать. Долго смотрю в окно на просыпающийся город. Через открытую дверь кабинета слышу стук каблуков Регины.
– Доброе утро, Марк Александрович, – в голосе удивление.
– Доброе, Регина, – сажусь за стол.
– Кофе?
– Нет. Найди Антона Павловича. Как только появится в офисе, пусть зайдет ко мне. И закрой дверь.
– Хорошо, – кивает она, отрезая меня от офисной суеты.
Юрист нашей компании появляется быстро. Он входит торопливо, широкими шагами, держа в руках черную папку. Его рукопожатие всегда уверенное и крепкое.
– Это документы на Алису, – протягивает он мне папку. – Я не стал оставлять ее у Вас дома в пятницу, когда привез девочку.
Я не горел желанием ехать в Нижний Новгород, поэтому переадресовал это поручение своему юристу.
– Оставь пока у себя, – киваю ему. – Надо оформить опеку. Подготовь все, что нужно. Если нужна доверенность, я подпишу.
– Опеку или удочерение?
Меня аж подкидывает от последнего слова.
– Опеку.
– Хорошо, – кивает Антон Павлович. – Могу идти?
– Да.
До совещания почти десять минут. Первыми приходят Успенский и Макеева.
– Неплохо выглядишь для отравившегося, – хмыкает Боря. Не хочу говорить об этом, поэтому просто дергаю щекой, пресекая все вопросы, но на Юлю это не действует.
– Отравившегося? – смотрит она удивленно. – Чем?
– Беляшом, – произносит Успенский одними губами, но я замечаю и начинаю закипать.
– Чем? – шепчет ошарашенно Макеева, переводя взгляд с меня на Борю.
– Отравился не Я, – не скрываю своего раздражения.
– А, та девушка? Алиса, кажется, – произносит Юля.
– Алиса? – теперь удивлен Успенский.
Да замолчат они сегодня или нет?
– Да, Климов у нас, оказывается, не такая уж и сволочь, – ее губы растягиваются в довольной улыбке. – Приютил дочь знакомых.
Брови Успенского взлетают вверх.
– Дочь знакомых? – смотрит на меня многозначительно. – Это не племянницу ли?
– Племянницу? – недоверчиво переспрашивает Макеева. – У тебя есть брат? Или сестра?
– Какое это имеет отношение к работе? – впиваюсь в нее злым взглядом.
Юля замолкает и равнодушно пожимает плечами. Кабинет начинает заполняться людьми. Но мне хочется всех выгнать и остаться одному. А как хорошо начинался день! И зачем надо было вспоминать эту девчонку?
До вечера я заперся в своем кабинете и разрешал заходить только Регине с документами. Но офис давно опустел. Пора было ехать домой.
– Не хочу, – бьется в голове мысль, и я не закрываю окна открытых файлов, продолжая работать. Где-то за стенкой шумит пылесос. Скоро уборщица придет и ко мне.
Солнце садится. По стене напротив скользят оранжевые полосы. Закрываю жалюзи на окне за спиной, но не успеваю вернуться в кресло – стук в дверь. Я не хочу никого впускать. Черт! Вспоминаю, что забыл вызвать клининговую компанию. Желание не ехать домой становится просто нестерпимым. Позволяю уборщице только убрать мусор из моей мусорной корзины. На вид ей за сорок, но вряд ли больше пятидесяти. Волосы уже тронула седина и они собраны в куцый хвостик. На лице ни грамма косметики. Кожа с желтым оттенком. Уставший взгляд. Меня раздражает ее медлительность. Меня раздражает шуршание пакета для мусора. Меня раздражает звук шаркающих шагов. Хочется наорать на нее, заставить двигаться быстрее, но я молчу, чувствуя, как все внутри меня напряжено и дрожит. И только сейчас замечаю, с какой силой пальцы держат мышку. Отпускаю ее, сжимая и разжимая кулак. Наконец, женщина с желтым лицом оставляет меня одного. Выдыхаю.
За окном темнеет. В офисе, наконец, тихо. Я не могу всю жизнь сидеть на работе, прячась от девчонки. В конце концов, это моя квартира, почему убегать из нее должен я?
Еду в ресторан. Сегодня здесь мало народу. Это хорошо. Работают кондиционеры, обдавая прохладой. Я медленно расслабляюсь, наслаждаясь вкусом хорошо прожаренного стейка с молодой картошкой и грибами. Домой возвращаюсь уже почти без раздражения, пытаясь заставить себя принять ситуацию. Ей семнадцать. Скоро она станет совершеннолетней и ей уже не нужна будет опека. Стоило бы поинтересоваться, когда наступит этот долгожданный момент и я смогу от нее избавиться.
В квартире пахнет едой. В моей квартире НИКОГДА не пахло едой, кроме кофе. В раковине на кухне грязная сковородка. Рядом на шкафу тарелка с остатками какой-то еды и скомканные грязные салфетки. Использованный чайный пакетик прямо на столе. Коричневая лужа под ним уже высохла. Какое к черту принятие? Я не хочу ничего принимать! Я хочу вышвырнуть эту девчонку из своей квартиры и никогда ничего о ней не знать.
Дверь в ее комнату приоткрыта. Я слышу, как она с кем-то разговаривает. Тихий голос, смех… Меня раздражает ее смех. Она устроила в моей квартире свинарник и ей смешно? Открываю дверь, останавливаясь на пороге. Девчонка по-турецки сидит на постели. На кресле валяется скомканная рубашка, на полу футболка, на тумбочке стоит бокал с каким-то желтым рисунком. Я не приглядываюсь. Мне плевать. Меня бесит сам факт наличия этого бокала не на кухне, а в ее спальне на тумбочке.
