Даха Тараторина "Как ко мне сватался Ветер"

Он вопросительно изогнул бровь. И вдруг подался вперёд, опрокидывая меня на простыни и нависая сверху. Его насмешливые, будто подведённые угольком глаза, пронзали насквозь, а дыхание опаляло почти так же сильно, как совсем недавно метка невесты. Он коснулся кончиком носа моей шеи, втянул воздух и скользнул выше, к подбородку.

– Уж не пыталась ли ты сбежать, маленькая птичка? – хрипло прошептал он.

Меня передёрнуло. Что, если господин решил, будто я намеревалась нарушить клятву? Что, если обрушит кару на город… на маму, чтобы я знала своё место? Я зачастила:

– Не пыталась, клянусь! Это случайно… Я вышла… вышла совсем ненадолго. И солнце… Показалось, в горах кто-то есть, засмотрелась и… и…

В ответ на мой ужас он засмеялся. Так, будто я вскочила на стул, испугавшись крошечной мышки.

– Когда ты так меня пугаешься, любимая, я и сам верю, что страшен, как сотня ледяных великанов!

– Я… – Не решаясь шевельнуться, я уточнила: – Вы смеётесь надо мной, господин?

Ветер отпустил меня, продолжая хохотать, и саркастично хлопнул в ладоши:

– Умничка! Угадала. А я уж начал подозревать, что ты глуповата!

Я надулась, села рядом, оправляя платье. Обиженно пробухтела, не скрывая сарказма:

– Ну, знаете ли, господин…

– Полох, – сквозь смех поправил он.

– Что?

– Моё имя Полох, любимая. Можешь не звать меня господином, Тисса.

Я запнулась, недоумевая, когда монстр… Полох успел разузнать моё имя. Но мало ли, какие секреты у монстров?

– Спасибо, – я помедлила, решаясь впервые назвать имя чудовища, – Полох. Спасибо, что спас мне жизнь. Я… вела себя недостойно. С самого начала. И приношу свои извинения, гос… Полох.

Он скомкал и отшвырнул рубашку в сторону, встал и потянулся так сильно, что подошвы мягких кожаных сапог оторвались от пола.

– Когда припрёт прогуляться в следующий раз, потрудись хотя бы приодеться соответственно случаю.

– Я не гуляла. – Любопытство брало верх над благоразумием и, понадеявшись на хорошее настроение господина, я выпалила: – Я была в комнате с портретами! Представила, как вы… как ты сидишь там, в кресле, как смотришь на этих женщин и…

Закончить я не успела: Полох вспыхнул. Одним движением смахнул со стола книги, чернильницу и полупустую чашку с кофе и прежде, чем утих грохот, схватил меня за запястье.

В первое мгновение я не поняла, что нужно упираться, а когда он волок меня по коридору, едва поспевала переставлять ноги. О том, чтобы спросить, куда меня тащит Ветер, нечего было и помышлять. Когда же комнаты стали узнаваемы, и я поняла, где мы окажемся, стало уже поздно.

Распахнутые мною двери так никто и не прикрыл. Но менее мрачной комната от этого не стала.

Равнодушно перешагнув через валяющийся на полу канделябр и осколки бокала, Полох пихнул меня вперёд.

– Смотри.

Я, напротив, зажмурилась.

– Нет, смотри! – требовательно повторил он, впиваясь длинными пальцами в мои плечи.

Никто не спорит с Ветром. Особенно когда он впадает в ярость. Подчинилась и я.

Портрет, на который указывал Полох, изображал печальную женщину с некогда насмешливыми, будто подведёнными угольком глазами. Жители Предгорья не назвали бы её красивой: черноволосая, смуглая, тонкокостная. Но было в ней нечто завораживающее. Нечто, что заставляло верить: когда-нибудь золочёная рама картины треснет, и она вырвется на свободу, порывом ветра промчится по пустующим залам, поднимая клубы пыли, и взмоет в небо, как белокрылая птица. Но золочёная рама держала крепче цепей.

Полох смотрел на неё со смесью тоски и обиды.

– Это моя мать, – проговорил он. – Та, кому не повезло понести от Ветра. Она жила здесь намного дольше, чем следовало бы, но куда меньше, чем мне хотелось бы. И ты действительно думаешь, что мне в радость сидеть здесь и смотреть на неё?!

К горлу подступил комок. Стоило попросить прощения… Или утешить? Нуждается ли монстр в утешении? И является ли Полох вообще монстром? Но прежде, чем я нашла нужные слова, он развернулся на каблуках и вышел.

Возвращаясь в свои покои, я умудрилась изрядно поплутать по поместью и продрогнуть до нитки. Отбросив стеснительность, поспешила прямо так, не раздеваясь, забраться в кровать и укутаться одеялом, но холод никуда не делся, заставляя дрожать, как мокрого птенца. Наверное, я просидела бы так добрую половину вечера, не находя в себе смелости дойти до кухни и попросить кого-то растопить камин, но на закате в дверь постучали.

– Горюшко, ты как тута? – поинтересовалась баба Рея, входя прежде, чем я пригласила. – А я табе вкусненького принесла! – заискивающе начала она. Змёрзла нябось?

Горячий шоколад, которого я не пила со смерти отца, и крошечные белоснежные пирожные не могли не растопить моё сердце.

– Спасибо, – от души поблагодарила я. – Откуда вы узнали, что я была на улице и продрогла?

– А я и не знала, – отозвалась старушка, разжигая огонь. – Мне велели… Ой…

– Что? Кто велел?

Но старушка, вспомнив о чём-то, точно в рот воды набрала.

– Заболталася я с тобой! Недосуг, недосуг!

И оставила меня наедине с потрескивающим камином.

Глава 5

Вспыхнувшее пламя

Дрова трещали и безбожно дымили. Искры сыпались на лист железа перед камином и гасли, не найдя корма для нового пламени. Я успела переодеться в сорочку и устроилась поближе к огню, прямо на полу, подтянув колени к подбородку. Рыжие всполохи танцевали по дереву, трепетно гладили, но, стоило засмотреться на один из языков пламени, как он, уличённый, отскакивал назад и злобно шипел.

На душе было гадко. Полох отчитал, хоть за мной и не было вины, напугал и испортил платье. Но извиниться всё равно хотелось мне. Подумать только! Извиниться перед чудовищем, которое похитило меня из родного дома! Да сама мысль смешна! Но образ печальной черноволосой женщины с портрета всё не шёл из головы. Нет, Полох не стал бы любоваться на трофеи, не стал бы сидеть в мягком кресле, потягивая вино и вспоминая, как заканчивала жизнь каждая из невест. И моё предположение оскорбило его сильнее, чем можно было подумать.

Но я продолжала сидеть в комнате, кусая губы и грея ладони о полупустую чашку горячего шоколада. Пусть сначала сам извинится, а там посмотрим!

Дверь тихонько коротко скрипнула и распахнулась во всю ширь. Я напряглась, прислушиваясь: шарканья, неизменно сопровождающего бабу Рею, не раздалось, значит, это господин решил почтить невесту своим присутствием на ночь глядя. Я приложила все усилия для того, чтобы не вздрогнуть и не обернуться. Однако голос, раздавшийся позади, принадлежал не Полоху.

– Тисса?

Чашка полетела на пол. Я встала, не решаясь посмотреть на вошедшего.

– Тисса? – повторили опасливо.

Без сомнения это он! Слёзы сами покатились из глаз, и я поспешила их вытереть. Развернулась и бросилась к высокому широкоплечему мужчине быстрее, чем осознала, как разительно он отличается от малыша-Роя, вечно вляпывающегося из-за меня в неприятности.

Чтобы повиснуть на его шее, оказалось недостаточно привстать на цыпочки. Рой приподнял меня, прижал к себе, не спеша отпускать, целуя в щёки, макушку, лоб.

– Тисса, это правда ты? – спрашивал он, не веря.

А я утешающе шептала:

– Это я, Рой! Я! Я в порядке!

Он стал совсем другим. С тех пор, как Ветер отметил меня, пришлось наблюдать за тем, как растёт старый друг, издалека. Мама заперла меня в доме, опасаясь, как бы не натворила дел и не сбежала с кем-то из мальчишек. И Рой, с его пшеничной шевелюрой и добродушной улыбкой, стал главной опасностью для девичьей чести. Без меня он вытянулся ростом, без меня из мальчишки превратился в красивого мужчину, по которому вздыхала добрая половина девок Предгорья.

И вот он, наплевав на врождённую осторожность, стоял в самом логове монстра. Ради меня.

– Рой, – задохнулась от ужаса я, – что ты здесь делаешь?! Как сюда попал?!

– У меня есть… друзья, – самодовольно хмыкнул он. – Они и провели.

Но расспрашивать дальше времени не было. Я попыталась вытолкать друга за дверь.

– Нельзя, чтобы тебя увидели, уходи, немедленно!

Рой стал похож на упрямого бычка. Крепкий, мускулистый… упёртый.

– Пойдём, – согласился он. Схватил меня за руку и потащил.

– Куда? Рой! Рой! Да объясни же! Я не одета!

Последнее послужило наилучшим аргументом: мужчина отпустил меня, растерянно осмотрел, точно только теперь заметив, что на подруге из одежды одна сорочка. Я невзначай скрестила руки, заслоняя грудь.

– Что ты здесь делаешь?

Рой пригладил вихры и подбоченился.

– Тебя спасаю! – патетично заявил он.

Я же потянулась и потрогала его лоб: не горячий ли?

– Ты дурачок, да? – сочувственно уточнила я.

Рой обиженно надул губы:

– Я герой!

– Дурачок, – понимающе вздохнула я. – Если господин Ветер тебя здесь поймает, на разговоры отвлекаться не станет. Уходи, Рой! Я очень, честное слово, очень тебе благодарна, но… уходи!

– Вот ещё! Я заберу тебя отсюда, верну домой и… и…

– И подвергнешь опасности не только себя, но и весь город! Он не отпустит меня. А я не могу его прогневить и рискнуть чужими жизнями.

– Тогда я убью его!

Я скептически осмотрела друга. Из оружия при нём обнаружилась только выломанная из сухого дерева дубинка, которая, того и гляди, сама вот-вот развалится.

– Чем, позволь спросить?

– Да хоть голыми руками! Чудище больше не будет держать в страхе Предгорье! И обижать тебя я ему не позволю!

– Рой! Рой, милый! Успокойся! – Я ласково погладила его по локтю. – Ветер не обижает меня. Оглянись, – я провернулась вокруг оси. – Я в новой одежде, в уютной чистой комнате. Сыта и причёсана. Мне не причиняют вреда.

Произнеся это, я и сама осознала, насколько везуча. Никто не ждал, что невеста Ветра доживёт до следующего утра, а я не только выжила, но и обзавелась союзницей в лице старой горничной, а ещё едва не угробила господина без помощи каких бы то ни было героев.

– Ты… – Опешив, мужчина отступил назад и опустился на кушетку. – Ты не хочешь идти со мной? – уточнил он.

Я поспешила сесть рядом, утешающе коснулась колена.

– Очень, очень хочу! Но я принесла клятву и намерена её исполнить. К тому же… – поколебавшись, я спустила бретельку сорочки, обнажая спину, – это – метка невесты. По ней Ветер найдёт меня где угодно. А если мы окажемся слишком далеко друг от друга, она причиняет обоим невыносимую боль.

Как в забытьи, Рой поднял руку и провёл ногтем по рисунку. Я мягко отстранилась, поправляя одежду. Вдруг вспомнилось, что пять лет назад, пока нас с другом не разделило проклятие, мы оба были ещё детьми. А детям позволено спать валетом в одной постели, нагишом купаться в речке и влезать в спальни друг друга. Теперь же Рой был сильным мужчиной. А я… а я была в одной сорочке.

Он облизал пересохшие губы. Я встала, но Рой удержал меня, усаживая обратно, чуть ближе к себе, чем до того.

– Тисса… Тисса, я вытащу тебя отсюда. Обещаю.

Он погладил меня по плечу, и бретелька сорочки снова невзначай соскользнула.

И именно в этот миг случилось то, чему случиться не полагалось ни в коем случае: господин Ветер уступил своей совести.

Не потрудившись спросить дозволения войти (а здесь такое, видимо, в порядке вещей), он распахнул дверь с ноги и сразу заговорил:

– Ладно, любимая, признаю. Я слегка вспылил… А это что у нас такое?

Представшая взору жениха картина была воистину недвусмысленной! Невеста в нижнем белье, судорожно пытающаяся прикрыться, соперник, облапывающий неверную девицу…

Я выставила ладони вперёд в тщетной попытке успокоить Полоха.

Мало же есть на свете слов, уместных, чтобы произнести их в такой ситуации! И я вспомнила самые банальные из них:

– Я всё объясню!

– Ну к чему же? – холодно процедил Полох. – Я и так всё вижу.

– Это не то, о чём ты подумал!

Ветер сузил глаза и небрежно перекинул волосы со стороны на сторону, демонстрируя серёжку-коготь.