Тогда удалось собрать всё. Взамен Ася получила огромную грушу. Надкусила. На лицо, живот фонтаном брызнул сок. Как это? Столько аромата и вкуса в одном кусочке! Чуть позже познакомилась и с той молодой женщиной, которая оказалась её родной тётей Маей.
– Ты молодец, что решилась переехать в Челны, – расплывалась в блаженной улыбке тётка.
– Переехать? Я только в гости на выходные.
– Ах, оставь! – с милой откровенностью отмахнулась она. – Сейчас все хотят переехать в Челны. Вон дополнительные рейсы организовывают.
Они прошли по набережной, завернули за угол дома и в потоке пыльного, душного, утомительного воздуха пошли прочь от пристани.
– Вот там будет дамба, – махала рукой тётка, – вот там завод… птицефабрика… Нижнекамск, Елабуга… аэропорт… а ты чего не на самолёте? На самолёте быстрее. Автомеханический техникум. Вот осенью поступишь в автомеханический. На кого хочешь учиться?
– Я в Пермь. В фармацевтический институт.
– Ах, брось! Зачем тебе? Поступишь в автомеханический, на бухгалтера. У тебя как с математикой? Не. На бухгалтера не надо, посадят ещё, нелёгкое это ремесло, там на всякие хитрости надо пускаться, где ревизора напоить, где ОБХСС пустить по ложному следу. Ты лучше давай на плановика. Никакой материальной ответственности и всегда при харчах. Плановик – это гораздо лучше. Вот я зря выучилась на товароведа. Товароведам квартиру не дают. Не положено. Сами, мол, себя обеспечивайте. Только заводчанам квартиры положены. Вот на завод устроишься, квартиру получишь, не сразу, конечно. Сперва в общежитии поживёшь, замуж выйдешь, там и жильё дадут. А в Перми что? В Перми тебе ничего не светит, люди по тридцать лет в очереди стоят. А тут уже через два-три года получают. Я, когда приехала в Челны, неделю спала на скамейке на пристани. Нас там много было. Каждый день состав менялся, кто-то находил работу, кто-то, разочаровавшись, отчаливал. Их места занимали вновь прибывшие. Пришлось устроиться дворником. Комнату сразу дали.
Бесконечная разговорчивость тётки немного утомляла и особенно раздражало, что она не слушала ответы и не принимала доводы. Она говорила и говорила, обозначая и раскладывая дальнейшую судьбу Аси по полочкам.
Они шли по широкой улице, на светофорах переходили дорогу. Улицы Челнов кишели новенькими автомобилями, мчащимися, кажется, сразу во все стороны. Ася восторженно смотрела на высокие панельные, кирпичные дома с бесчисленными ячейками окон, на широкие проспекты. Её поразило, как быстро на остановках собирались и вновь рассеивались толпы, будто текла свежая кровь по жилам молодого города.
Ася по возможности пыталась не отстать от тётки, идти точно по её следу, поворот за поворотом. Шли мимо шумных подъездов, танцующих и поющих компаний молодых людей, собравшихся вокруг стоявших на земле магнитол. Жизнь здесь плескалась, словно весёлые синие волны. Прошли всего сутки, как Ася выехала из Губахи, а создавалось ощущение, что прошло пятнадцать столетий. Всё переменилось. На месте старых домов выросли новые, барачное гнилое дерево сменилось на бетонную серость современного города с пылающими островками мозаичной мелкоплиточной облицовки. Всё переменилось. То, что было вчера важным, стало казаться неважным, то, что волновало, рассеялось туманом. Само море подростковой рассеянности как-то ушло, и появилось ощущение почвы. Вот же город, в котором, наверное, прекрасно жить. Вот же тётка, которая точно знает, что Асе требуется и как надо действовать.
Зашли в подъезд, поднялись на четвёртый этаж, тётка принялась перебирать один за другим всевозможные виды ключей – от амбарно-трубчатых до плоско-серебристых с неправдоподобными загогулинами и рифлениями. Поймав Асин удивлённый взгляд, пояснила:
– Тут от дома только два, остальные ключи от магазина и склада.
Ключ найден. Тётка толкнула дверь и, широко разведя руки, пригласила:
– Заходи.
Ася боязливо взглянула налево, направо. В узком извилистом коридоре насчитала пять дверей, в щели третьей пробивается свет. Одна дверь открылась, в просвете появилась рука с горшком. Хозяин руки что-то продолжал говорить в комнату, а рисунок трёх васильков на боку горшка дрожал и пах мочой.
– Наша комната там, – тётя Мая показала на дверь напротив. – Шагай быстрее.
Первое, что она увидела в комнате, – три огромных ящика апельсинов.
Тётя Мая открыла холодильник.
– Прекрасно! Котлет нет. Ирин, – куда-то в темноту комнаты крикнула тетка, – котлеты ты съела?
На диване зашевелилось одеяло.
– Я сплю…
Тётка обернулась к Асе.
– Смотри, мне тебя угощать нечем. Только чай. – И она стала выставлять на стол хлеб в пакете, сливочное масло в упаковке, тарелки с колбасой, сыром, яйцами, помидорами и огурцами, зелёным луком. – Ешь.
Ася грустно глянула на апельсины. Почему ко всей роскоши чаепития их не предложили, не поставили на стол?
Тётка разглядывала банку со сгущёнкой:
– Вся высохла. Сейчас новую открою.
– Тёть Май, – ломая взгляд об оранжевость фрукта, проблеяла Ася, – а можно… я схожу в ванную? – Она так и не решилась попросить апельсин.
– Полотенце дам. – Тётка открыла дверцу шкафа, переполненную различными банками. Этикетки шпрот, сгущёнки, тушёнки были знакомы и понятны, а вот все остальные Ася видела впервые: красные крабы, синие осьминоги, ещё какие-то заморские картинки неизвестных тварей. Тётка пошарила на полках, достала полотенце с огромной жар-птицей. – Возьми. Апельсины бери, бананы, яблоки – если хочешь, не стесняйся. У нас их никто не ест. Ирка для своих подружек держит – угощает.
Одеяло на диване откинулось, и показалось заспанная лохматая мордочка.
– Кто это?
– Ася Мурзина из Губахи.
– Ещё одна припёрлась? – мордочка равнодушно потухла. Тело под одеялом заелозило, зашевелилось и, как сказочная избушка Бабы-яги, замерло ко всем задом.
– Ирка, не дури, это твоя двоюродная сестра, как Юля.
– Пусть идёт в баню.
– Иди, иди, – суетно опомнилась тётя Мая, сдёрнула с полки мыльницу.
Ася, счастливая от тёплой воды, вся раскраснелась и оттаяла. Вода, конечно, поразительно отличалась от домашней. Если дома она была голубоватой, артезианской, то здесь – какой-то жёсткой, жёлтой, переполненной запахом канализации. Чувствовалось, как вместе с мылом и мочалкой тело шкрябает мелкий песок. Она стояла под струёй, впитывая каждой клеточкой удовольствие. Пока грелась, дверь в ванную неожиданно распахнулась и вошёл мужчина, злобно зыркнул на голую Асю. Она охнула, густо покраснела и, прижав вехотку к груди, присела в ванну.
– Ты чё, блин, на курорт приехала? – Мужчина шумно отделил себя от Аси синей занавеской. – Час плескаешься, всю ванну заполонила. Я для кого, блин, занавеску повесил? Зачем закрываться? У меня смена, мне на вахту. Да не ссы ты, я только побреюсь.
Из-за занавески под струёй из крана появился стакан, до краёв наполнился водой.
Онемевшая Ася всё ещё сидела на дне ванны, а голос за занавеской продолжал:
– Чья будешь?
Прижалась к стенке, не ответила. Его голос сохранял бесчувственность и апатию, словно видеть голых девиц в ванной каждую ночь было для него чем-то совершенно будничным и рутинным.
– Майская наверняка, это она весь свой узбекский табор сюда тянет…
Ася привстала, тихонько потянулась за полотенцем…
– Разбросалась тут вся, прям как у себя дома… Х-р-р… – стал громко полоскать он горло, мешать мыло в стакане для бритья. – Ладно вот я зашёл, а если б дядя Миша…
Ася перепугалась, когда из-за занавески услужливо появилась волосатая рука с полотенцем.
Забрала, обмоталась.
– Если дядя Миша будет звать смотреть на бивень мамонта – не ходи.
В полотенце Ася осмелела. Со свойственной её возрасту опрометчивой торопливостью и гордостью заявила:
– Что я, бивней не видела!
– Чёрт! – выругался мужчина. – Порезался. Когда ж ты успела его увидеть?
Он стоял возле квадратного тусклого зеркала с намыленными щеками и задранным подбородком и лезвием примерялся к трудному месту на шее.
– В третьем классе, – Ася вылезла из ванны, потянулась за мокрой юбкой, которая висела на полотенцесушителе.
– Блин! – вновь выругался мужчина, зажал пальцем порез и внимательно уставился на Асю.
– В краеведческим музее, – уточнила Ася, комкая остатки белья. – Мы ходили всем классом на экскурсию.
Мужчина громко заржал.
– Понятно. Шуганная, значит. Нецелованная поди?
Ася на «шуганную» обиделась и дерзко ответила:
– Рано мне ещё целоваться!
– Это почему? – мужчина уставился в зеркало на её отражение.
– Мама говорит, что от поцелуев дети рождаются.
Мужчина вздрогнул, потом схватился за шею.
– Слушай, уйди, а? А то я из-за тебя себе горло перережу.
– Зачем? – удивилась Ася.
Он матерно выругался, судорожно промокнул полотенцем недобритый подбородок, стал протискиваться между стеной и потрясённой Асей.
– Ты точно не из Узбекистана, – говорил он, судорожно тыча в неё пальцем. – Ты чума? из чу?ма. Ты вообще из какой тундры вывалилась?
– У нас не тундра. У нас тайга, – похвасталась она. – Уральские горы. Про Урал слышали?
– Всё, всё! Хватит! – с трудом сдерживая хохот, взмолился мужчина, поднял руки. – Всё, всё, я сдаюсь. Я ж только побриться хотел! Соседи спят. Мне ещё целую ночь работать.
Ася зашла в комнату, привыкая к темноте, тихо постояла.
– Я тебе на раскладушке постелила, – сквозь сон промямлила тётя Мая. Сама она развалилась на расставленных посреди комнаты коробках с бананами, апельсинами и яблоками. – Чё там за шум?
– Мужик какой-то в ванную ворвался.
Тётя Мая испуганно дёрнула головой:
– Предлагал посмотреть бивень мамонта?
– Нет.
– Значит, Федька заходил. Извини, забыла тебя предупредить, чтобы ты дверь не закрывала. Опять завтра будет орать. Ты его не бой… – И тут её слова провалились в храп.
Глава 3
Утром тётя Мая стащила со шкафа коричневый чемодан, в него сразу полетели вещи.
– Я на пару дней сгоняю в Узбекистан, – шептала тётка, стараясь не разбудить дочь, – так что извини, дальше сама. Или подожди, пока вернусь.
Она ходила по комнате, ворошила страницы книг, вытаскивала из них паспорт, сберкнижку, деньги.
– Деньги есть? – тётя Мая следила глазами за племянницей, как она заелозила на стуле, сжала кулачки. – Понятно. Вот тебе десятка.
Это богатство. Ася кинулась несмело отказываться.
– С первой получки отдашь.
Тётя Мая и вправду оказалось приятной особой – с круглым улыбчивым лицом, ласковым голосом и баюкающей речью. После завтрака она проводила Асю к брату Александру, который жил на БСИ (база строительной индустрии). «Поезжай, поезжай… – нежно бормотала она, разбивая яйца в сковороду. – …Он же твой брат… вот пусть позаботится… найдёт приличное место…»
Ася расслабилась, размякла и позволила отправить себя в неведомое, непонятное БСИ.
– Выйдешь на К-700 и там на проходной спросишь Сашку Мурзина. – Тётя Мая написала на бумажке номер автобуса, нарисовала схему и добавила: – Вот тут завод, вот тут проходная, по этой дорожке к общежитию.
Два часа Ася топталась на остановке в ожидании одиннадцатого маршрута, долго ехала через весь город, силясь не забыть название остановки, потом через узкое окошко умоляла водителя помочь сориентироваться. Он небрежно пожимал плечами и отнекивался, что такой остановки на маршруте нет.
– Это не остановка, а завод К-700, и ты его проехала, надь быть, на остановке «Общежитие» выдь, – строгим дикторским голосом подсказывала женщина, постоянно вынимая из линявшего синего халата тряпочку и вытирая слезящиеся глаза. – Обратно, нать, на седьмой выдь, там через овраг, забор. Спроси у водителя «Общежитие», он знать. Можно пешком, минут пятнадцать от поворота.
Но по-настоящему в идиотское положение Ася попала, когда в сером здании общежития из силикатного кирпича нашла комнату брата, в которой тот проживал с женой Валей и двухлетним сыном Герой.
Ася Валю увидела на общей кухне. Валя скорбно трясла Геру на руках, одновременно с кем-то разговаривала и помешивала манную кашу в ковшике. Увидев Асю, крепко сжала губы в полоску отрицания и так мотнула Геру, что ребёнок заплакал.
– Не реви! – приказала Валя ребёнку, а Асе сквозь зубы процедила: – Иди в комнату, по коридору, последняя дверь налево. Кашу доварю – приду.
Ася толкнула последнюю дверь налево и оказалась в кладовке без окна, доверху заваленной вещами, даже под потолком чудесным образом висела детская коляска. Когда у тебя дома отдельная комната, то привыкаешь, что там место только кровати, столу, шкафу. Ася затворила дверь хламаблуды, открыла соседнюю. На синем коврике сняла босоножки, сдёрнула штору с окна – было не так жарко и хотелось света. Налила холодного чая в стакан, плюхнулась на диван, включила телевизор. Впечатление, что ждали дорогих гостей: было убрано, почищено, под салфеткой на столе – тёплые котлеты с шоколадной корочкой.
Валя не торопится. Ася ждёт, смотрит в окно, закрывает шторы, съедает конфету, котлету, ещё котлету, нервничает, тихо ругает Валю. Наконец не выдерживает и засыпает на диване.
«Кажется, уснула!» Вскакивает, в панике оглядывается. Никого. Внутренне обмякает, предчувствуя нехорошее, тянется в коридор.
– Ты чего по чужим комнатам шастаешь? – вопль начинается в другом конце длинного коридора, приближается оранжевым пожаром. – Чего шалабудишь? Валька, твоя крысятничает?
Из кладовки показывается Валя с пустым ковшиком и пустым взглядом.
Мысли Аси переворачиваются, как камушки в калейдоскопе, и всё время выдают разный словесный узор: «Это не комната брата… обозналась… нет, никогда, ни за что… котлеты… запах уюта… чистота. Идиотка! Ведь не школьница уже, могла бы и допереть до разумного ответа…»
Знала ведь, что «госпожа» Валя будет недовольна появлением Аси. Валя молча прошла мимо, демонстрируя нежелание показывать родственную связь с потерянной гостьей. Ася видела зад, в трещинах пятки, стоптанные тапки. «Всё как всегда, ни шага к взаимопониманию». Валя, конечно, не понимала, как отвратительна в своём равнодушии и невнимании к близким родственникам. И конечно, меняться не собиралась. Впрочем, Асю это мало заботило, невелика птица. Но признаться, что она явилась в чужую комнату, натрескалась котлет, всё-таки противно. Представила, с каким восторгом Валя будет весь вечер грузить Александра рассказами о его тупой непутёвой сестричке.
