От боли Билл только озлобился.
– Сдавайся! Может, тебя и не вздернут, раз уж ты женщина.
Тишина. Время замерло. Ждем. Вот-вот она выйдет, держа руки на затылке.
Но все пошло совсем иначе. Одним прыжком Эбигейл Стенсон перемахнула через веранду, вторым через ограду веранды и мягко, как пума, приземлилась рядом со мной, сгребла меня за шкирку и приставила ствол к моему затылку. Теперь Джим и шериф смотрели на нас сверху, наставив на зверюгу оружие, но было уже поздно.
Зверюга, держа меня под прицелом, толкнула к ближайшей лошади и показала рукой, чтобы я подобрал с травы поводья. Я послушался. Понятно, что пока жив я, жива и она, так что ей нет никакого резона меня убивать – пока. Я чувствовал ее тяжелое дыхание и острый запах пота, когда она перехватила у меня поводья и подтянула аппалузу[2 - Аппалуза – порода лошадей пятнистого черно-белого окраса, выведенная в Америке.] к себе.
– Отпусти мальца, Эб, – угрожающе произнес шериф.
Эбигейл Стенсон у меня за спиной засмеялась – как будто груда камней покатилась вниз. Смех был не звонким, как у наших молодых прихожанок или у проституток в Боди, а гулким, как из бочки. Так смеются покерные шулера и погонщики быков.
Я обернулся и посмотрел на нее – вот сейчас она вскочит в седло, пришпорит лошадь и помчится, а ей вслед помчатся пули. Но Стенсон держала меня все так же крепко и подставила стремя.
– В седло!
На щеке у нее запеклась кровь, а зубы за полными губами, которые уже не улыбались, показались мне острыми клыками. Я поставил ногу в стремя и вскочил в седло. Странно, но мне захотелось показать ей, что я умею ездить верхом и делаю это хорошо. Может, из-за того, что шериф назвал меня «мальцом», не знаю. Глупо, конечно, но я старался произвести на эту женщину впечатление. Я вынул из стремени ногу, освободил его, и она тоже вскочила в седло. Для этого ей пришлось опустить ружье. Но она мигом повернула лошадь, прикрываясь мной от представителей закона. Лошади не понравилась непривычная тяжесть, нас же было двое, она встряхивала головой и нервно переступала.
– Эб Стенсон! Предупреждаю: если с головы парня упадет хотя бы волосок, виселица покажется тебе раем!
Эб воткнула ствол мне под мышку, а другой рукой подхватила поводья.
– Только попробуй шевельнуться или пустить за мной погоню. Если я замечу тень от твоей шляпы, старик, или твой двадцать второй, шериф, я его пришью. Ясно?
Их обоих перекосило от злости. За меня переживали – это само собой, но, главное, Эб Стенсон их обыграла, унизила, уязвила их гордость.
А что я чувствовал, трудно сказать, я даже перестал бояться, такая творилась дичь. Ногами я чувствовал горячие бока лошади, спиной – Эб Стенсон, под рукой – ствол. И наконец рывок, когда Эб Стенсон пришпорила лошадь. Она скакала, а мы колотились друг о дружку. Ствол винтовки драл мне кожу, но я стиснул зубы и молчал.
Перл Стенсон, Грин Вэлли, Вайоминг
Время от времени Эб оборачивалась и проверяла, не скачет ли за нами шериф с подручными. Я спиной чувствовал ее движения. Винтовку из моей подмышки она вытащила, галоп стал ровнее. Левой рукой Эб держала поводья на лошадиной холке, прямо передо мной, и время от времени на меня наваливалась. Я был не против, что она так близко, хотя все равно ее побаивался. Не понимал, чего во мне больше, страха или любопытства. Мы скакали долго – я весь зад себе отбил, наглотался пыли, глаза резало от песка. Я не знал, как Эб со мной поступит. Думал, бросит где-нибудь и я буду сидеть и ждать шерифа. Или пристрелит в каком-нибудь глухом углу. «Та еще зверюга», – сказал старина Джим. Но я до конца не мог ему поверить, даже когда на моих глазах она выстрелила в Билла.
Мы продирались сквозь кустарник. Эб пустила лошадь рысью и подгоняла ее, как только та от усталости переходила на шаг. Я сообразил, что будет привал, когда Эб первая соскочила на землю, сняла с себя сумки, наклонилась и положила их вместе с винчестером под дерево. Я тоже слез. Ноги затекли, даже болели немного. Секунду Эб стояла ко мне спиной, а когда повернулась, я получил от нее кулаком в челюсть.
– Гаденыш.
Боль жуткая, я повалился в траву, держась за щеку. Отплевывался и старался не застонать. Сапог коснулся моего носа. Я испугался: сейчас как мне на лицо… Или располосует шпорой – вон они какие здоровенные. Так и сверкают. Из золота, что ли?
– Думал, тебе это сойдет с рук?
Она схватила меня за ворот рубашки и подняла. Хватка была мужская, хотя плечи совсем не ковбойские. Мускулистая, этого не отнять, но тощая – ключицы торчат. Да и рубаха на ней висела. Я переступил с ноги на ногу и не стал ей мешать. Драться я умел, винчестер прислонен к дереву, мы с Эб Стенсон одного роста, но нет, я не стал с ней драться. И ей, конечно, и в голову не приходило, что никакими побоями меня не запугать. Следующий удар пришелся в нос, потекла кровь. Знакомая боль и металлический вкус во рту почему-то подействовали успокаивающе.
Похоже, Эб тоже успокоилась, села под деревом и взялась за сумки, не обращая на меня никакого внимания. Стала пересчитывать деньги. Никогда еще я не видел столько денег разом. Эта женщина не раздумывая убила мужчину, подстрелила Билла, разбила мне нос, а я смотрел на нее как завороженный – с какой стати, сам не мог понять. Смотрел, лежа на траве и чувствуя, как мне больно. А ведь она совсем молодая, эта Эб Стенсон, и веет от нее такой уверенностью и независимостью, каких я еще ни у кого не видел. Она считала деньги быстро и равнодушно, ее не впечатляли пачки сотенных, которые горой лежали перед ней. Я медленно выпрямился, сел и принялся ощупывать подбородок. Время от времени Стенсон поднимала на меня взгляд. Просто убийственный.
Стыдился ли я, что сдал Эб Стенсон шерифу? Не уверен. Конечно, я сделал это со страху, но дело не только в нем. Прежде всего я бессознательно повиновался внушенным мне правилам. Уважение к закону, неотступный взгляд отца, имя Божие, которым с рождения сопровождался каждый мой шаг в нашем доме, – вот что мной управляло. И когда я это понял, вот тут-то мне и стало стыдно. Может, понял я это не до самого конца, но точно почувствовал, глядя, как Эбигейл Стенсон пересчитывает ворованные деньги, и поблагодарил Господа, что он уберег ее от пуль шерифа. Я смотрел на ее пальцы, на то, как она расправляла банкноты и отсчитывала их, будто сдавала карты. Смотрел на мягкие движения запястий, на освещенные солнцем голые руки, на спокойное и безразличное, как далекие холмы, лицо. Мне как будто даже захотелось, чтобы она снова разозлилась и опять на меня посмотрела. С одной стороны, мне дико не нравилась эта женщина – мужскими ухватками, мужской одеждой, грязью, но в ее движениях были свобода, гибкость и изящество, каких я не видел у женщин и девушек в Боди, и все это вместе меня завораживало. В Эб не было ничего похожего на застенчивость барышень, каких я видел в церкви: они робели и опускали глаза, лишь бы не встретиться со мной взглядом. Не было в ней и властной самоуверенности других, более свободных, при которых робел я, да так, что голос пропадал. Эти смотрели на меня как на ломовую лошадь, что годилась для будущей совместной жизни: работа без продыху да картофельное пюре на ужин – тоска.
Эб сложила посреди опушки сухие ветки. Для костра их было маловато, она поискала глазами вокруг еще и не нашла, а уже темнело.
– Надумаешь удрать – далеко не уйдешь. Нужен костер, пойду наберу дров. Сиди стереги лошадь.
Она повернулась и нырнула в подлесок искать сушняк. Я мог бы вскочить на лошадь и ускакать. Но та едва дышала от усталости, я бы и правда далеко не уехал. Как же отсюда убраться… Может, просто на своих двоих? Убежать и спрятаться где-нибудь, дождаться утра и вернуться домой. Но Эб может меня найти и тогда…
Меня терзал страх, еще и разбитый нос болел. Мысли прыгали с одного на другое. Так бы и сидел, прижавшись к влажному боку лошади. Я ее расседлал, и какое же от нее шло тепло – с ума сойти! Или все-таки рвануть со всех ног туда, откуда пришел? Влезть на дерево и затаиться до утра? Сердце у меня колотилось сильно-сильно, и я на любой, самый легкий, шум поворачивал голову. Былинка зашуршала, птица ворохнулась, что-то скользнуло между кустов, и я уже настораживался, чуть ли не воздух ощупывал. Пригляделся к месту, куда Стенсон поставила винчестер, – прислонила его к большому дереву, то ли дубу, то ли вязу, не знаю, – и увидел белый прямоугольник между травой и корнями. Встал на коленки, дотянулся. И вот держу в руках конверт скорее серый, чем белый, затертый до невозможности, будто его неделями таскали в кармане штанов.
Много за чем отец у нас следил, но главное – за чтением. Чтобы мы могли читать вслух Святое Писание, и без всякой запинки. Он вбивал в нас это чтение со всем рвением доброго пастыря. Кроме Библии, других книг дома не было, по ней мы и учились. У меня это дело пошло быстро, у братьев и сестры тоже. В пять лет я читал перед обедом псалмы. Вот только моему брату Итану повезло меньше, и я помогал ему учить псалмы наизусть, чтобы избежать отцовских громов и молний. Письмо было адресовано Эбигейл Стенсон в гостиницу в Юте. На обратной стороне конверта тем же аккуратным круглым почерком был выведен адрес отправителя: Перл Стенсон, Грин Валей, Вайоминг.
– А ну дай сюда!
Дуло кольта уперлось мне в шею. Рука вырвала письмо. Я не слышал, как Эб подошла ко мне.
– Что я такого сделал?
– Что прочитал?
– Ничего! Не открывал даже. Один только адрес. Клянусь.
Стенсон грубо меня оттолкнула, забрала письмо и сунула его в карман поглубже. Посмотрела мрачно, с ненавистью.
– Если и был у тебя шанс отправиться восвояси, сейчас ты ним распрощался.
– Но…
– Заткнись.
Эбигейл вернулась за хворостом, брошенным на краю опушки, принесла на середину и стала разжигать костер. Мои планы бегства показались мне не такими уж осуществимыми, и хоть я чертыхнулся потихоньку, но внутри себя был почему-то этим доволен. Здорово меня успокоил и огонь, разгоревшийся в сумерках. Я подошел и пристроился к нему поближе. Стенсон вроде бы злилась поменьше, она наблюдала, как я мощусь у костра, и мне даже почудилось в ее взгляде что-то вроде симпатии. За одну секунду ее швыряло из одного настроения в другое, это пугало, конечно, но до меня стало доходить, что, может, она просто сильно вспыльчивая, и тогда вообще-то все не так уж и страшно. Мы смотрели друг на друга. Я на нее снизу вверх, она на меня сверху вниз. Кровь у нее на шее высохла, и ухо выглядело вполне нормально. Отстреленный кончик его не портил. Я старался особо на него не коситься. Ей, похоже, дела не было до того, что у меня с лицом и какой на нем шрам. Я вообще-то привык, что остальные таращатся, но все равно покраснел.
Раз уж нам предстояло какое-то время провести вместе, я сказал Эб:
– Вообще-то меня зовут Гарет Блейк.
– Рада познакомиться, Гарет Блейк, – ответила она издевательским сиропным голосочком.
Потом сказала, чтобы я следил за костром, а она пойдет привяжет лошадь.
И я опять сразу ее послушался.
Лошадь в белых чулочках
Мы не ели со вчерашнего дня. Но проснулся я не от голода, а от дождя, и услышал сердитый голос Эб. Она разговаривала, но не со мной.
– Чего тебе у меня в сумках понадобилось?
– Ничего, мадам.
– Дурачком прикидываешься?
– Я голодный.
Перед Стенсон какой-то ссутуленный тип. Глядит в землю. Темнокожий. Одежда болтается как на вешалке, и не сказать, что теплая. Дрожит так, что плечи ходят под рубашкой, а она совсем тонкая. Уверен, не успел он добраться до сумок, как к его уху уже был приставлен револьвер.
Правда, ствол Эб опустила, но парень так и стоял.
– Откуда пришел?
Он неопределенно махнул рукой куда-то на восток. Стенсон хотела знать больше. Могла и пулю пустить, если он не захочет разговаривать.
Эб рассматривала незваного гостя, отступив на два шага. Тот обхватил руками живот, сжавшись то ли от холода, то ли от страха. Вообще, выглядел он крепким, но куда ему против ствола.
– В бегах?
Он не ответил.
– Что натворил, если пришлось сбежать?
Я привстал и освободился от попоны, которая грела меня всю ночь.
– Ничего.
– Ничего не натворил и сбежал?
Темнокожий поднял голову, в горле у него что-то заклокотало, и он пробормотал:
– С хозяином не поладил.
– Не поладил?
– Он решил, что я из кассы краду.
– А ты?
Рядом раздался хруст, и мы тут же дернулись. Эб в момент нацелила туда револьвер, но между двух деревьев мы увидели голову рыжей лошади. Она потихоньку подошла к нам, ничуть не испугавшись ствола Стенсон. Настоящая красавица. Передние ноги в белых чулочках. Прямо чудо какое-то, глаз не оторвать.
– Твоя? – спросил я.
– Ага.
Потом темнокожий прибавил жалким голосом:
– Я ее не украл.
– А деньги из кассы? – насмешливо спросила Эб.
– Он мне мало платил, едва на жизнь хватало. Лошадь – все, что у меня есть.
– Где взял?
– Горбатился на одном ранчо, купил на весь заработок.
– Я ее у тебя покупаю.
– Нет! Она мне самому нужна.
– А живым остаться не нужно?
Темнокожий покосился на ствол кольта. Потом перевел взгляд на винчестер у ног Стенсон, потом на меня и вернулся к кольту. Он сглотнул слюну, вздохнул и глянул на свою лошадь – та мирно паслась рядом с лошадью шерифа.
Эб, не отводя кольта, нагнулась, запустила руку в сумку и достала охапку ассигнаций.
– Даю хорошую цену.
Парень вытаращил глаза, прикинув, сколько денег у нее в руке.
– Свое добро я могла бы взять и бесплатно. Но мне показалось, что небольшая финансовая поддержка тебе не помешает. А вот мне лишняя смерть на совести ни к чему. У меня их хватает.
Чудо из чудес: у нас нежданно-негаданно появилась еще одна лошадь. Не знаю, как далеко собралась везти меня Стенсон, но, конечно, я предпочел бы добираться туда на отдельной лошади. И потом она была такая красавица, я еще никогда на такой не ездил. Загвоздка была в том, что если беглец в розыске, то для Эб это могло обернуться проблемой. Забавно: я назвал «проблемой» возможный арест Стенсон в каком-нибудь городке. Это что, плохо? Я не стал размышлять, не хотелось в этом копаться. Я еду с Эб Стенсон, и всё, потому что у меня нет выбора. Точка.
Парень держал в руках деньги и никак не мог закрыть рот: обалдел от такой щедрости.
– Да тут намного больше… Но лошадь мне нужнее денег…
– Знаю, – сказала Эб. – Нам тоже.
Меня, как и его, удивило, что она отвалила ему столько деньжищ за лошадь, хотя могла бы получить ее даром, но я не стал встревать.
– Давай шагай отсюда, пока я не передумала.
Зажав купюры в громадном кулаке, парень подошел к лошади, погладил ее по шее, похлопал по крупу. Лошадь слегка вздрогнула от его ласки, бока у нее заходили, по рыжей шерсти живота сбега?ли вниз дождевые капли. Потом она наклонила голову и снова стала мирно щипать траву. Темнокожий, не взглянув в нашу сторону, исчез в кустах.
Мне было пятнадцать, когда я повстречался с Эб Стенсон, но помню все очень отчетливо. Вопреки дождям, грязи, усталости и страху, время, которое я провел рядом с ней, встает в памяти так, будто это было вчера.
Мы с ней были в бегах, я был ее заложником, но ощущение того утра, когда мы с ней скакали на лошадях, я не могу сравнить ни с чем, что случалось потом в моей жизни.
