В то утро с пустым животом и совершенно не представляя, чего ждать дальше, час за часом я скакал с ней рядом. Каждый шаг моей лошади уносил меня от моей семьи и нашей фермы. От этого у меня мутилось в голове, в груди было тесно и перед глазами все плыло. Я думал об отце, братьях, маленькой сестренке. Но не только. Глядя на Эб Стенсон, подражая ее ловкой посадке – она словно сливалась со своей лошадью в одно целое, – я уже начинал что-то перенимать от нее.
Темнокожий не сказал, как зовут его лошадь. Я потратил уйму времени, подыскивая ей имя, и все без толку. Эб я сказал, что шерифова коня зовут Пижон, и она только хмыкнула. Про себя я все перебирал клички, которые подошли бы моей лошадке, – то необычные, то ласковые, но ничего не мог придумать. Дождь все сыпал и сыпал. А мы, хоть землю и развозило на глазах, уезжали все дальше и дальше. Куда? Я никогда не бывал за пределами нашего округа.
Чертовски хороший вопрос
Городком это трудно было назвать. Дорога да несколько мрачных хибар по сторонам. Улица одна-единственная, под ногами сплошная хлябь. Ехали мы до него долго, дождь все шел, и копыта лошадей вязли в грязи. Даже идя шагом, они оскальзывались и подгибали колени. Куртки, штаны – все промокло насквозь. От лошадей шел острый тошнотворный запах, он перешибал запах нашего пота. Эб, похоже, знала, куда едет, это место ей было явно знакомо. Сказала, что мы здесь остановимся на ночевку. Искупаемся в теплой воде, выспимся и двинемся дальше. Из-за дождя я обрадовался, что не придется опять спать в лесу, но ничего не сказал, как будто мне все равно. На самом деле от одной мысли о настоящей постели я чуть не прыгал от счастья.
Салун выглядел жалко. Хозяин к нам не вышел. Какой-то вялый человек с грустными глазами кивнул Стенсон: да, он займется нашими лошадьми. Да, есть свободная комната. Каждая ступенька лестницы, ведущей к номерам, скрипела под шагами, а от стен пахло сыростью. Я-то жил среди фермеров и знал, что дождю надо радоваться, что он нужен для урожая. Лето стояло засушливое, еще вчера земля у нас под ногами была каменной, так что потоп, можно сказать, был спасением.
Эб распорядилась, и нам притащили ванну с горяченной водой прямо в комнату. Когда за парнями, что ее приволокли, захлопнулась дверь, Эб повернулась ко мне.
– Раздевайся!
– Чего-о-о?
– Позволь сообщить тебе, Гарет, что от тебя воняет.
– Это ты мне говоришь?
Я захохотал, желая ее обидеть. Потому что обиделся сам. А Стенсон засмеялась.
– Да, и я воняю. Давненько не полоскалась, вот и пропускаю тебя вперед.
Я сообразил, что она сама собирается мыться после меня, в той же воде. Обычно у нас дома так и делали. Больше всего не везло последнему: вода уже серая и едва теплая. Нас ведь много. Благородно с ее стороны пустить меня вперед, а может, она стыдилась, что мне придется мыться в ее грязи, не знаю.
– Спасибо.
– Пожалуйста, – ответила она, коснувшись шляпы. Опять она надо мной издевается.
Я стоял и переминался с ноги на ногу, от воды шел пар, между нами будто стояло облако. Эб усмехалась уголком рта и как будто ждала чего-то.
– Одетым будешь мыться?
– Может, выйдешь?
– Не дождешься.
– То есть?
– Я и не думаю выходить, мой зайчик.
Под нашим окном была насыпь, и я вполне мог по ней перебраться на другую крышу, но мне и в голову не пришло спасаться, я застыл на месте: это что же, Стенсон увидит меня голышом? Да, я здорово перепугался.
– Раздевайся, Гарет, я не люблю холодную воду. И мне плевать на твои причиндалы, если ты из-за этого беспокоишься.
Видя, что я стою столбом, она со вздохом взяла винчестер, небрежно прижала его к плечу и нацелила на меня. Потом прикурила погасшую сигарету, и дым смешался с паром от воды.
– Давай, Гарет, наберись мужества. Все равно когда-нибудь придется раздеваться перед девушками, и я среди них буду самая снисходительная, уж поверь.
– И самая неопасная, надеюсь, – проворчал я и начал расстегивать рубашку.
Эб усмехнулась.
– Представь себе, и такое возможно. Чтобы нагнать страху, не обязательно наставлять винтовку.
Вся эта болтовня как-то помогла мне примириться с происходящим. Почему бы не представить себе, будто мы с ней давние приятели и я раздеваюсь просто потому, что собираюсь помыться. Другое дело, что я еще ни перед кем этого не делал. Никогда. У меня отец пастор, так что скромность, стеснительность и привычка стыдиться своего тела у меня, можно сказать, в крови. Но была и еще одна причина, по которой я ни перед кем не появлялся без одежды. Ну разве что перед братьями.
– Вот видишь, не такой уж это труд, – сказала Эб, когда я вылез из штанов и оставил их на полу.
Отворачиваться я и не думал, стоял перед ней голый, в расстегнутой рубашке и никак не мог ее снять. Я уже понял, что Эб не собирается меня унижать, не хочет надо мной посмеяться из-за моей чрезмерной стыдливости.
– С рубашкой проблема?
Я справился. Двинул плечами и отправил рубашку тоже на пол, она легла поверх остальных вещей, а я полез в воду, неотрывно глядя в глаза Эб: пусть попробует произнести хоть слово. Я был настороже – кто знает, чего от нее ждать, когда она увидит мои отметины.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68608373&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Револьвер 22-го калибра.
2
Аппалуза – порода лошадей пятнистого черно-белого окраса, выведенная в Америке.
