Его помощник прищурил правый глаз, прижав пальцем микрофон за ухом, и через несколько секунд в холл втолкнули невысокого толстенького человека в очках-гогглах, с небольшим чемоданчиком в руках, в рубашке, джинсах и с красным крестом на массивной золотой цепочке. Коротко кивнув советнику, врач, неожиданно для его комплекции резво, подскочил к телу, одновременно вытаскивая из чемоданчика вязкую, похожую на красное тесто, массу, и покрыл ей лицо и шею девушки. Практически одновременно он нацепил ей на здоровую руку черную манжету, разорвал сорочку, обнажая грудь, и бросил на нее три шарика, которые почти сразу впитались в кожу. Двумя пальцами снял накладку аптечки первой помощи с живота, брезгливо отбросил в сторону. Поводил пальцем в воздухе, исследуя только ему видимое изображение.
Все это время советник терпеливо ждал, и только когда врач поднялся, то и он, кряхтя, встал на ноги.
– Будет жить, – спокойно сказал доктор Шварц. – Два, может, три месяца основного лечения, потом полгода реабилитации; состояние я зафиксировал, операция пока не нужна, основные повреждения от ударов, а значит, внутренние. На первый взгляд, ее не пытались убить, только избивали, а потом выстрелили, один раз, скорее всего обычный шокер. Сложный перелом позвоночника, затронуты практически все органы, тяжелее всего пришлось селезенке и печени, но вашей дочери всего девятнадцать, так что, если будет нужно, вполне сможем вырастить новые, и они отлично приживутся, а до тех пор стабилизируем. В сознание придет через две-три недели. Рафаэль.
– Да. – Помощник со шрамом стоял метрах в пяти от хозяина и врача, переместился к ним практически мгновенно.
– Клиника святой Марии, второй корпус, третий этаж. Я уже предупредил, там ждут.
– Это безопасно? – спокойно спросил советник.
– Опасно везде. – Шварц отошел чуть в сторону, двое парамедиков бережно уложили тело на носилки и в сопровождении пятерки бойцов вынесли из дома. – Здесь я бы не рекомендовал, но если пожелаете…
Советник посмотрел на Рафаэля, тот кивнул. Шварц дождался кивка советника, улыбнулся и вышел вслед за своими подручными.
Советник да Коста Гомеш еле заметно вздохнул; печатая левой подошвой кровавые следы, подошел к полицейским.
– Офицеры?
– Второй детектив Уэст и патрульный первой ступени Корсаков, – представил себя и напарника старший. – Вызов пришел двадцать минут назад, анонимный звонок. Тело обнаружено в холле, судя по данным детекторов, кроме ваших детей, никого в доме не было. К камерам у нас доступа нет. Вас оповестили сразу, время ожидания – одиннадцать минут. У вас в регламенте стоят пометки, поэтому мы оказали только первую помощь и ничего не осматривали.
– Хорошо, – советник кивнул. Посмотрел сначала на обугленный труп налетчика, потом на сына, съежившегося под лестницей. – Он?
– Судя по всему, да, – кивнул Уэст. – Служба контроля скоро будет здесь, мы не могли не вызвать, сами понимаете, таковы правила…
– Подтверждение.
Уэст протянул прозрачный прямоугольник, советник Гомеш приложил левую ладонь, отпечаток засиял оранжевым. Детектив удовлетворенно сощурился, потянул напарника за рукав, и они чуть ли не бегом выскочили из дома, а потом и за ворота.
Дождь продолжал моросить, мерзкие крохотные капли так и норовили проникнуть в любую доступную щелку, холодный воздух неприятно холодил и без того замерзшие мокрые щеки.
Тройка бойцов держала полицейских на прицеле, крохотные красные пятнышки скакали туда-сюда по одежде.
– Отвратная погода, – Уэст, не обращая внимания на нацеленное оружие, посмотрел на небо, поежился, включил подогрев, натянул перчатки, – этот город окончательно испортился.
– Никак старшенький приехал, – Корсаков кивнул на мотоцикл, выруливающий на подъездную дорожку. С него спрыгнул крепко сложенный молодой человек, ринулся в дом. – Это ведь он только что на Синей улице бордель чуть не разгромил? Опять на него жалобы с утра будут, и опять папаша его отмажет, вот увидишь. Подумаешь, пятый советник Гомеш, большая шишка. Девчонку жалко, но эти сволочи нас ни во что не ставят.
– Попридержи язык, а то тут долго не продержишься. Если сам захочешь перевестись в Нижний город или на свободные территории, так лейтенанту и скажи. – Уэст залез на свой байк, активировал шлем. – Поехали отсюда, это теперь не наше дело.
Парень в военной форме, которая подчеркивала бугрящиеся мускулы, вбежал в дом, чуть не вырвав стокилограммовую дверь вместе с петлями, бросился к отцу, но вовремя притормозил от замораживающего взгляда.
– Ты где был? – Советник Гомеш отступил на шаг от маленького сына.
– Что с Ми? Она жива?
– Да. Я задал тебе вопрос.
– На службе задержался, подчиненные опять вместо дежурства по шлюхам пошли, пришлось наказать. – Старший сын встал рядом с отцом, кивнул на брата. – Это он виноват? Узнали, кто напал?
– Внешние камеры не работали, их вырубили дистанционно, на внутренних все есть, посмотришь потом.
– Это он виноват, я уверен. Это ты виноват, ублюдок! – изо рта старшего вылетела капелька слюны. – Мразь приблудная, если с Ми что-то случится, я тебя своими руками придушу, гаденыш.
Мальчик съежился еще больше, стараясь вжаться в дощатые панели.
– Оставь его, Эйтор, он не виноват, – холодно сказал советник. – Объясни, почему он говорит, что искали тебя?
– Чушь, – Эйтор негодующе махнул рукой. – Этот проклятый сын шлюхи выдумывает.
– Да? – Гомеш усмехнулся. – Ублюдок, как ты любишь его называть, спас твою сестру: если бы не он, убийцы бы с ней расправились. Рафо!
Эйтор испуганно вздрогнул: помощник советника появился, как всегда, словно из ниоткуда.
– Выяснили, кто это?
– Уверенности нет, но скорее всего – со Свободных территорий, я уже запросил наших информаторов. Нападавшим помогал кто-то из прислуги, охранный периметр не нарушен, они вошли через заднюю дверь, знали код и настройки сканеров. На камерах стандартные подменные лица, голоса искажены, отпечатков нет, зато у нас есть образцы ДНК – тело выгорело изнутри, но частички кожи остались.
– Хорошо, занимайся, результаты мне нужны сегодня. И порасспроси Эйтора. Я разрешаю.
– Так и сделаю. – Рафаэль улыбнулся, его шрам собрался в уродливое бугристое пятно, а старший сын окончательно упал духом. – Служба контроля будет через минуту. Мы не можем им помешать.
– Закон един для всех. – Гомеш наклонился к мальчику. – Паулу, посмотри на меня. Все хорошо. Ты вел себя правильно.
Мальчик вздрогнул: отец настолько редко его хвалил, что можно было по пальцам пересчитать. На одной руке, и то остались бы лишние. И насчет того, что все хорошо, он был совершенно не уверен.
В холл не торопясь вошел седой старик в очень дорогом костюме, с тускло-металлической тростью и кожаной папкой, сверкнул золотой оправой очков. Казалось, дождь снаружи специально обошел его стороной, равно как и грязь на дорожке – идеально вычищенные ботинки ручной работы сияли. Тонкий крючковатый нос чуть подрагивал, на кровь старик взглянул равнодушно и мельком, а на обожженное тело – очень внимательно.
– Привет, Матеуш, – протянул он руку советнику, тот крепко ее пожал. – Я решил приехать сам.
– Ценю это, Эл.
– Еще как ценишь. – Старик усмехнулся. – Ну что, где наш герой?
Не дожидаясь ответа, легко, словно ему было лет двадцать, присел рядом с Паулу на корточки, порылся в кармане.
– Протяни руку, сынок. Левую, ладошкой вверх. Сожми кулак. Вот так, молодец. Сколько лет?
– Шесть, почти семь. – Гомеш усмехнулся. – А то ты не знаешь.
– Я думал, уже восемь, так поджечь негодяя – не каждое пробуждение силы способно. – Элайя встал, увлекая мальчика за собой. – Утрясем формальности. Его мать не появлялась?
– Нет, – советник недовольно поморщился.
– Она ведь русская? Точное имя и фамилию не помнишь?
– Я знал ее как Айрин. Небольшой поселок километрах в сорока от Модены, сомневаюсь, что у местных вообще есть ай-ди. Когда забирал ребенка в приюте при местной церкви, ее там уже не было.
– Родственники со стороны матери?
Гомеш покачал головой.
– Хорошо, будем считать, что с этого момента трехлетний срок пошел, если никто не объявится, значит, сами отказались. Пробная модификация?
– В год и три – отрицательная, в пять – неясный прогноз. Доктор Шварц посоветовал пока ничего не делать, сказал, что лучше подождать до семи лет, а до этого только наблюдать. Отклонений не было, но мы все равно надеялись, сам понимаешь, для нашей семьи это много значит.
– Врачи тоже ошибаются. Хотя семь-восемь лет – оптимальный возраст для пробуждения, но иногда и раньше случается, важен импульс, толчок. Вот как у вас. Хорошо, фиксирую данные для протокола. Паулу Гомеш, шесть полных лет, мужского пола, величина выброса с учетом коррекции – восемь на двенадцать, состояние стабильное, в сознании, адекватное восприятие. Блокирующий браслет с номером 82745 на левую руку надел я, доктор Элайя Кавендиш, старший инспектор отделения Службы контроля. Родственники со стороны матери отсутствуют. Отец – Матеуш Сантуш да Коста Гомеш, идентификация проведена. Родство подтверждено. Матеуш, решение за тобой. Процедуру ты знаешь, я бы рекомендовал пять лет наблюдений в приюте. Понимаю, что много, но восьмерка в его возрасте…
Гомеш подошел к сыну, встал за его спиной, положил руки на плечи.
– Я, Матеуш Сантуш да Коста Гомеш, пятый советник Верхнего города, отрекаюсь от Паулу Гомеша, отказываю ему в родовом имени и изгоняю из семьи; говорю это от себя, моего отца, моей матери и их родителей. Навсегда.
– Уверен? – Главный инспектор даже очки снял, недоверчиво вглядываясь в лицо старого знакомого.
– Абсолютно, – ответил советник.
Его старший сын не скрывал торжествующую улыбку.
– Это твое окончательное решение? – Элайя казался расстроенным. – Ты ведь знаешь, что изменить его будет нельзя?
Гомеш решительно кивнул.
– Личные вещи?
Советник чуть качнул головой, двое бойцов поставили рядом с выходом ребристый ящик.
– Ну что же, нам пора. – Советник взял мальчика за руку, тот не сопротивлялся. – Попрощаться хочешь?
Паулу с надеждой взглянул на отца, тот равнодушно покачал головой. Отворачиваться не стал, спокойно смотрел на мальчика. Кавендиш еле слышно вздохнул, сжал детскую ладошку.
– Ладно, идем, малыш. Таким, как ты, здесь не место.
Глава 2
2033 год от РХ. Сегунда
Расставленные ровными рядами армейские палатки кое-как спасали людей от жары – в это время года температура поднималась днем до пятидесяти пяти по Цельсию, ночью опускаясь до тридцати пяти. Капитальные здания только начали строить, сначала – деревянные, но сорта древесины, росшей возле портала, были или слишком плотными, вроде свитении или гевеи, или рыхлыми. Зато внизу, на равнине, обнаружили запасы глины, пригодной для изготовления кирпичей, установка по обжигу работала тридцать часов в сутки, и первые дома сверкали на солнце стенами, выкрашенными белой светоотражающей краской.
На площадке в трех километрах от портала солнечные батареи собирали энергию и отдавали аккумуляторам. Оттуда она шла на насосы, качающие воду, и на генератор водорода, установленный на безопасном расстоянии. Проложенный трубопровод литр за литром качал газ в латексные шары, военные, сменяя друг друга по двое, подцепляли к шарам метеоустройства, камеры, коротковолновые передатчики и прочее оборудование. В день удавалось запускать до тысячи штук. Не было такой точки на планете, куда бы не проникли зонды.
Ученые многое узнали о планете – куда движутся морские течения, с какой скоростью дуют ветра, как изменяется температура от полюсов до экватора. Нашли десятки тысяч небольших островков, разбросанных по океану, из них сотни достигали размеров Сицилии. Но не обнаружили ни одного континента.
Людям повезло, они оказались на самом большом острове на этой планете. Райском острове. Параизу.
12 августа 334 года от Разделения, четверг
Нижний город (Сидаже Фундо), Параизу
На Земле, откуда все люди родом, Соль бело-желтый, очевидцев в живых не осталось, но старые фильмы и картинки не врут. Здесь его собрат почти белый, с красноватыми пятнами, похожими на перистые облака. Прямо на него, пока нет внутренней защиты, без специальных фильтров смотреть не рекомендуется, и долго оставаться под прямыми лучами без одежды – тоже. Тело через какое-то время покрывается волдырями, которые потом держатся сутки, не меньше. Минимум тридцать часов. С каждым разом этих волдырей все больше и больше, а потом и весь организм вразнос идет, сначала отказывает печень, потом почки, образуются тромбы в легких. Поэтому маленьких детей в светлое время на улицу не выпускают, зато потом, когда биохимический имплантат приживется, за уши оттуда не утянешь.
Правда, везет не всем, у некоторых имплантаты не приживаются, и им приходится всю жизнь приноравливаться, чтобы не обгореть и не ослепнуть, приходится самим приводить себя в порядок, используя врожденные способности организма. Если они есть.
Молодой парень, белобрысый, с прямым носом и темными, почти черными глазами, соскочил с кровати и с недовольством посмотрел на пробивающиеся через жалюзи первые лучи восходящего солнца. С еще большим недовольством – на пластинку телефона, валяющуюся на тумбочке. Зато россыпь черных волос на подушке заметно улучшила настроение.
– Успею или не успею? – бормотал он, натягивая джинсы. – Как же ее зовут, только бы вспомнить.
Одна штанина запуталась, он чуть не грохнулся на пол. В последний момент вывернулся и упал-таки на кровать, чмокнул спящую в макушку.
– Завтрак, милая?
– Только кофе, – пробормотала девушка сонно, выглядывая из-под одеяла. На вид ей было лет двадцать пять – тридцать, пронзительно-синие глаза в проникших в комнату лучах тускло блестели, она зевнула. – Сколько сейчас?
– Семь.
– Черт, черт, черт, я опаздываю. – Можно было бы предположить, что девушка вскочит и начнет собираться, но нет, только одеяло откинула, обнажившись до пояса. На левой груди у нее был небольшой шрам. – Смена через полтора часа. Тащи кофе, малыш, иначе меня выгонят. И пошевеливайся, хватит на мои сиськи пялиться.
– Уверена? – Парень провел пальцем по ее груди. – Может, поваляемся еще немного?
– Бегом! Черный, без молока и сахара. И еще, Поль…
– Что, дорогая?
– Когда вернешься, обязательно вспомни, как меня зовут.
Справившись со злосчастной штаниной, парень, которого как только ни называли – и Пабло, и Полом, и Павлом, и Паулу, и даже как сейчас – Полем, ринулся на крохотную кухоньку, засыпал зерна в кофемашину и мужественно нажал зеленую кнопку.
Люди на Сегунде отчего-то цеплялись за национальную идентичность, в том числе за привычные имена, хотя с момента Разделения кровь перемешалась настолько, что найти чистокровного немца, русского или француза было практически невозможно.
– Ну, не подведи, – подмигнул он практически единственному работоспособному представителю кухонной техники в этом доме, – а то ведь придется вспомнить.
Фокус с забытым именем состоял из нескольких элементов, как минимум двух.
Пока кофемашина гудела, пытаясь сотворить из местного сорта кофе что-то удобоваримое, он успел почистить зубы, умыться и отослать несколько сообщений с телефона на виду у девушки. И когда вернулся в спальню с подносом, на котором лежали несколько печенек и стояла большая, исходящая паром чашка с логотипом сети супермаркетов, чувствовал себя очень уверенно.
– Твой кофе, Клэр. – Он торжественно водрузил поднос на тумбочку.
