На смену гневу пришло ощущение некой ущербности. Светка права. Этим, действительно, все уже занимаются. Одна я, как дурочка, в плену придуманных собой же страхов и комплексов.
И я решила, что в ближайшее же время тоже стану женщиной. Не потому, что мне этого хотелось. А из любопытства и чтобы быть “как все”.
Но помня историю с позором Ирки, точно знала, что первым мужчиной не будет никто из нашей общаги.
***
С подругой мы быстро помирились. Причём первая подошла она. А я сделала великодушный вид. Хотя понимала, что она и правда, наверное, ничего “такого” не сделала. Ещё и поделилась со мной.
В холле учебного корпуса было, впрочем как и всегда, шумно. Кто-то кого—то звал через весь коридор. Цоканье железных набоек старшекурсниц эхом разносилось по всему коридору. Мимо проходили мальчишки из группы сварщиков и толкая друг друга, над чем—то хохотали. В общем всё, как всегда.
– Я с физруком договорилась, – пробурчала я, всё ещё строя из себя оскорблённую, как бы сделав одолжение. – Вечером должен уже напечатать.
– Супер! – Светка обняла меня, и я окончательно растаяла.
– Ага, – и фыркнула от смеха. – Только не поверишь. Я не помню, как его зовут.
Мы обе засмеялись. Ну а что? У нас он не вёл. Так, замещал пару раз.
– У Таньки как отчество? – напрягла Светка память.
– Понятия не имею. Как-то вот по отчеству не обращалась.
– Ладно, это я беру на себя, – подмигнула подруга. – Выясним, как его зовут. А то я тоже не помню. Лозовой и Лозовой. А как его там.
Вскоре мы обе знали, что физрука зовут Владимир Владимирович. И смеялись, что как можно было не запомнить такое сочетание.
– Да уже, его предки не заморачивались.
– Я, кажется, даже знаю, как звали его отца, – смеялась Светка, когда мы уже были в своей комнате и собирали вещи, чтобы ехать по домам на выходные.
– Владимир, – не поняла я сначала, в чём шутка.
– Владимирович, – подняла она вверх указательный палец.
– Прикинь, как они голову ломали, когда девочка родилась? Таньке всем селом, небось, имя выбирали.
Мы хохотали.
Вскоре, проводила Светку на автовокзал, находился он ближе, чем железнодорожный, и вернулась в общагу. Собрала свои нехитрые пожитки в дорожную сумку и спустилась с ними вниз.
Физрук был у себя.
– Привет, – добродушно улыбнулся он. – Проходи.
Я зашла, с шелестом поставила перед собой сумку и не решалась пройти дальше. Почему-то именно теперь мне стало неловко. Когда накануне мы пили чай на пару этажей выше, я чувствовала себя в безопасности. А вот теперь – не очень. Да и его репутация бабника. Мало ли, вдруг приставать начнёт.
– Чего ты стоишь? Не бойся, не съем, – словно прочитал мои мысли мужчина.
Он стоял возле окна и растирал себе руки каким-то маслом, запах которого долетал даже до двери.
– Спасибо, – пролепетала я, не сдвинувшись с места. – Просто хочу хотя бы на автобус успеть, раз электричку упустила. Мне забрать и бежать.
– Да успеешь, присаживайся, – он указал на стул.
Делать нечего. Прошла, села.
В каморке у него было довольно душно. Даже мне, в тоненькой блузке. На улице уже было достаточно тепло, всё-таки конец мая, а его небольшое окошко, ещё и с решёткой, не справлялось с вентиляцией воздуха. Видимо, потому что находилась комнатка в цокольном этаже здания, и окошко, размером с кирпич, почти не получало кислорода.
– Смотри, – он подал два файла с бумагами, – вот я вам напечатал.
– Спасибо большое, – глаза у меня загорелись, словно мне не дидактический материал дали, а колье с бриллиантами.
Тут я встала и хотела пойти к выходу, но он, мягко дотронувшись до плеча, остановил.
– Да что ж ты всё убегаешь? Я ведь не кусаюсь.
– Время, – оправдывалась я.
– Не переживай. Мне нужно самому в город, к родственникам заехать. Так что могу и отвезти, если хочешь.
Конечно, я обрадовалась. Во-первых, я экономила деньги. Во-вторых, конечно, на машине гораздо быстрее: без остановок. Полчаса езды, и я в городе.
– Хочу, – с улыбкой согласилась я.
– Вот и решено. Так что садись пока. Хочешь чай?
– Не-е, жарко.
– Это да.
Он стоял возле окна и листал тоненькую брошюрку, делая непонятные жесты большими пальцами. Я немного вытянула шею, чтобы подсмотреть, что там.
– А что это? – не сумев скрыть любопытства, спросила.
Из того, что успела рассмотреть, поняла, что там схематично изображены люди, где-то – только руки.
– Да вот. Техники массажа изучаю. Интересная штука.
– Ух ты! – Почему-то при этих словах сразу заныла шея. – Сто лет массаж никто не делал.
– Хочешь расслабляющий? – тут же перевернул страницу физрук.
– Нет, вы что? – испугалась я от мысли, что придётся раздеваться.
А кушетка у него стояла. Вообще, каморка и состояла только из письменного стола, двух стульев, кушетки и узкого шкафчика, в котором, вероятнее всего, вешалась одежда в холодное время года.
– Нет, ты не поняла, – улыбнулся физрук: – На шее.
Не дожидаясь моего ответа, он зашёл сзади, немного наклонил мою голову вперёд и провёл по центру шеи.
– Напряжённая какая! Расслабься.
Я закрыла глаза и обмякла. Было непривычно, но приятно, когда он подушечками пальцев водил по коже, даже мурашки пошли. Когда он попросил расстегнуть пару верхних пуговиц, я только угукнула и подчинилась. Он начал разминать мне плечи. Вроде, и надавливал, но совсем не больно. От удовольствия я только что не мурчала.
Медленно его руки скользнули вперёд и вниз. Горячие ладони дотронулись до сосков. Только теперь я ощутила, что они были набухшими.
Нужно было вскрикнуть, влепить пощёчину и бежать. Но я лишь прикусила губу. Эти новые ощущения, они такие странные, но от них так тепло. Не жарко или душно. Именно тепло. Я сидела, как в тумане, боясь слишком громко вздохнуть.
По шее скользнул его язык и короткие волосы щекотали кожу.
– Я дверь закрою, – хрипло произнёс он.
Он оставил меня одну буквально на несколько секунд, за которые я успела из состояния удовольствия нырнуть в стыд. До меня дошло, что это всё неправильно. Совсем неправильно. Я вскочила и схватила сумку, другой рукой застёгивая блузку.
– Ты куда? – Мужчина подошёл и разжал мои пальцы, вцепившуюся в клетчатую большую сумку. – Не бойся меня.
Когда обе мои руки оказались зажаты в его ладонях, он прислонил их к губам и посмотрел мне в глаза.
– Малика, скажи честно, ты же ещё девочка? – тихо прошептал он.
Этот вопрос меня вогнал ещё больше в краску, а он уткнулся носом мне в висок и ласково продолжил:
– Я хочу быть твоим первым. Ты достойна, чтобы твой первый раз был с нежным мужчиной, который тебя ценит, а не со студентишкой, который сам ещё неуклюжий.
Я подняла на него взгляд.
В памяти всплыла ситуация с Иркой, как её обсуждали все, кому не лень. И тут моя совесть выключилась, а тело послушно прижалось.
– Только я ничего не умею, – робко прошептала.
– Я тебя всему научу, – издав грудной рык, поднял меня на руки, отнёс на совсем, как мне показалось, неподходящую для первого раза, кушетку.
Он и правда, оказался очень нежным, долго целовал, опускаясь всё ниже. Я лежала ,как мумия, не понимая, что нужно делать. Пыталась вспомнить хоть что-то из прочитанных романов. Но там такого не было. Ну или моя память совсем не хотела работать.
Приятно было до того момента, как он лёг сверху.
Вот тут на меня напал лёгкий ступор. Волосатая грудь, тяжёлое дыхание чуть ли не мне в рот, что-то там копошился ещё внизу. Я немного напряглась. Но вырываться, убегать, уже посчитала глупым. Сама ведь захотела лишиться девственности.
Возможно, это именно так и происходит.
В какой-то момент я почувствовала, что его толчок стал глубже, будто порвался тонкий целлофан внутри меня.
Я с любопытством приподняла голову:
– Всё? Я теперь женщина?
– Да, моя маленькая, – тяжело дышал физрук, конвульсивно двигаясь. – Тебе не больно?
– Нет, – произнесла я даже удивлённо.
В книжках процесс лишения девственности всегда описывался с такими эпитетами восторга, или наоборот, боли. У меня же, ничего, кроме недоумения, это не вызвало.
Вспомнила сияющие от счастья глаза подруги. Теперь лишь ещё больше её не понимала. Ладно, в книгах врут, но она-то чему так радовалась?
Я снова выпрямилась и опустила голову на кушетку, терпеливо дожидаясь, когда он перестанет по мне елозить.
До города он меня, как и обещал, довёз. Всю дорогу мял мою коленку. Ещё немного и стёр бы, пожалуй. Я не знала, уместно ли признаться, что это совсем не приятно, а скорее наоборот. Потому и сидела молча.
Старенькие «Жигули» первой модели не ехали, а еле передвигались по трассе. Нас обогнал даже трактор. Чтобы скрыть нарастающее раздражение, я упорно смотрела в боковое окно и понимала, что возможно, на автобусе было бы быстрее.
М-да… первый мой раз оказался далеко не таким, как в романах Даниэлы Стил.
За окном сменялись пейзажи. На выезде из районного центра, стоял ряд торговых палаток на все вкусы – от тётеньки с тележкой пирожков, до ресторана с громким названием "Палаццо". То, что оно было написано по-русски, у меня вызвало ироничную усмешку. Но, видимо, смешным это казалось только мне. На удивление, в этом ресторане, расположенном у трассы, в месте, где постоянно останавливались большегрузы, нередко праздновали свадьбы и юбилеи. Рядом с ним стояла двухэтажная постройка – с тем же названием, только рядом уже добавилась надпись на английском: «hotel».
Мы ехали с такой скоростью, что я успела рассмотреть и здания, и скучающих торговцев, лузгающих семечки, и дальнобойщиков, которые пили чай из одноразовых стаканчиков и травили байки, стоя за высоким столиком возле киоска с надписью «Чай. Пирожки».
Что я чувствовала, сидя в дребезжащей машине, рядом с женатым мужиком, которому явно не меньше сорока лет? Не знаю. Я пыталась сама разобраться в себе, но не могла. Ощущения менялись, как настроение беременной женщины: то мне было стыдно и противно, то становилась довольна собой, вспоминая, что теперь я тоже женщина, и тот, кто лишил меня девственности, точно не побежит хвастаться всему колледжу.
В принципе, всё нормально. Ну не понравилось. Это тоже нормально. Во всяком случае, я себя так успокаивала. И как же хотелось похвастаться Светке! Единственное, я понимала, что хвастать нужно осторожно, без имён.
Возле подъезда я вежливо попрощалась, он хотел поцеловать в щёку.
– Увидят, – испуганно отшатнулась я, и открыла дверцу.
Давно я так не радовалась приезду домой.
По ступенькам бежала, перепрыгивая через одну. На третьем пролёте глянула в окошко, находившееся на лестничной площадке. «Жигулёнка» уже не было. Фух! Я поднялась выше, своим ключом стала возиться в замочной скважине. Даже когда ещё только проворачивала ключ, услышала, как орала мать. В принципе, дело привычное, поэтому, не раздумывая, открыла дверь.
Мать стояла в коридоре и кричала на Серёжку, материла его, на чём свет стоит.
– Привет, семья, – без задней мысли поставила сумку и только облокотилась на стену, хотела расстегнуть босоножки. Но тут поток гнева переключился на меня. Мама резко развернулась и начала, не сбавляя тона:
– Вот! И эта ещё припёрлась, дармоедка! Тоже ни черта, кроме гулек, на уме! Чего вытаращилась? Такая же дрянь, как твой братец! Все в папашу! Что тот мне жизнь искалечил, что эти!
Меня накрыло волной ультразвука от её ора. И собственного гнева. Моментально радость от возвращения домой улетучилась. Я бросила недоумённый взгляд на брата, схватила сумку и выбежала прочь. Ор матери было слышно ещё долго. Казалось, он меня преследовал даже когда я ехала на автобусе в сторону железнодорожного вокзала.
На улице уже стемнело. Моё собственное отражение злобно смотрело на меня через заляпанное стекло автобуса. Свет фонарей и моргающие светофоры, всё это злило.
На вокзал я ехала в полном неведении, что делать дальше. Ведь не факт, что в в сторону Курелёво сегодня ещё что-то поедет. Но готова была ночевать и на вокзале. Лучше вонючий бомж по соседству, чем орущая мать.
Не знаю, что опять натворил Серёга, хотя, нашей маме много поводов не нужно было. Она последние годы совсем бешеная стала. Любой разговор заходил в тупик. Даже если начинали, как говорила бабуля: «за здравие», в итоге всё сводилось к одному: она несчастная, мы неблагодарные, и точка. Атмосфера была всё невыносимее. Раньше я искренне её жалела и тоже считала, что наш с Серёжкой отец, Машкин, вообще все мужики – козлы неблагодарные, ведь мама у нас такая трудолюбивая. Но с возрастом стала понимать, что пусть идут к чёрту её пирожки, если она за них потом мозг неделю выносит.
Она успела переругаться со всеми, с кем возможно. Со своей роднёй, родственниками нашего отца, с собственными подругами. Одно время она каждый вечер звонила кому-нибудь с таким, казалось бы, банальным вопросом: «Как дела?»
