Рита и Матвей А. Матвей – программист в крутой компании, так бы и сидел с компом в пыльной комнате, если бы Рита сама его не нашла, из угла не выцарапала и не отряхнула пыль с ушей. Матвей рад, что у него есть Рита и сыновья. Наверное, рад, он редко разговаривает и никогда не показывает свои чувства. Рита с любовью называет его: «Моя ссаненькая тряпочка» и целует в плешину.
Миша и Галина А. Классные оба, дружная семья, у них даже фотография в фейсбуке одна на двоих. Он держит ее на руках, а она смеется, сзади стоят три их дочери. Миша Гале изменяет. Он такой толстенький и веселый, барышни его просто обожают. Он всегда показывает всем своим любовницам фотографии жены и детей, очень гордится своей семьей.
Маша и Эльдар А., четверо детей, выглядят счастливыми, но они мусульмане и не пьют, так что правду никак не выведать.
Никто особенно не вдохновляет, но это пока только на «А» семьи.
Про детей
В детстве я мечтала, что, когда вырасту, мешочек себе заведу холщовый, буду в нем варить лук и морковку, а потом вынимать это все и выкидывать прямо в мусорку, чтобы ни одна ошметка от лука случайно в суп не попала! Теперь я выросла и заставляю детей есть мерзкие вареные овощи.
Потом еще «двойка» не получалась. Все время выходила кривая головка и длиннющий змеиный хвостяра. Мама заставляла писать снова и снова, а я плакала, мама ругалась и предлагала взять себя в руки. Я это просто ненавидела, меня же нужно было жалеть. Была бы я взрослая, всегда бы деток жалела. И обнимала, и конфетки давала.
А сейчас я такая:
– Иди и пиши! Старайся! Не получается? А что ты сделала для того, чтобы получилось? Ах ты работала? Значит, мало работала! Без труда не вытянешь рыбку из пруда. Запомни, только труд всему основа, честный труд людской!
И ноги! Еще ноги, когда пробираешься по сугробу, как первопроходец в Арктике, и снег тебе в сапоги набивается, ужасно леденит, а потом таять начинает… Потом дома ноги на батарею кладешь, иголочки-иголочки, так что дрыгаешь ногами – и приятно и неприятно одновременно.
А теперь:
– Я же просила по снегу не ходить, ты опять заболеть хочешь? Тебе мало того, что в школе за всю четверть всего неделю ходи…
Выросла.
Мы только к дому подходим, а у меня уже холодок по спине. Как в фильмах ужасов, зловещее что-то… хоть и Новый год. Снежная поземка, ветер воет в переулках… секундная стрелка на часах медленно, но оглушительно громко отсчитывает последние мгновения…
Я умоляю жену вернуться, пока не стало слишком поздно, но она беспечно смеется, подталкивает меня к двери: «Ну что ты такое говоришь, глупый. Пойдем, мама ждет».
– Ох ты ж, посмотрите, кто пришел почти под бой курантов. Шучу. Шучу, Гена, давай свое «Цимлянское», раздевайтесь. Понимаю, дочка, некогда тебе, ты даже в праздники работаешь и диссертацию пишешь. Мама – Медуза Горгона, главное, не смотреть ей в глаза, только глянул – все, ты покойник – плаваешь зеленый и разбухший в море унижения.
Ты же не пишешь диссертацию и работаешь этим…
– Как его, дочка, напомни еще раз, кто у нас Гена, а то Светлана Алексеевна спрашивает, я все запомнить его должность не могу? А! Фрилансер! Прям запишу себе. Что, дочь? Это не должность? Ну так я знаю.
Я к противоядию тянусь. Черт, уже пустая! Сердце стучит, в ушах вата.
Жена встает и идет на кухню:
– Я принесу тебе еще!
Нет! Не уходи! Не оставляй меня здесь одного…
– Еще?! Ген, это третья!
И она нунчаками в воздухе крутит, мастерство бесшумного боя демонстрирует. Но Лиля грудью кидается на мою защиту:
– Ну, мам!
Уходит за пивасом.
И это все?
– Что «мам»? – кричит мама в сторону кухни. – Встретила соседку, помнишь, наискосок на пятом? Так у нее дочь спилась. Говорит, с мужем за компанию. Он пил, и она рядом, чтобы ему меньше досталось.
Но Лиля не слышит, она еще на кухне.
Черкашом по уху просвистело, почти не больно, увернулся.
– Так что ты думаешь? Этот гаденыш завязался и как огурец – развелся, новую себе нашел, ребенка родил, а дочь-пьянчужка к матери в двушку вернулась.
Лиля ахает и прижимает открытую бутылку пива к груди.
«Да дай же мне!»
– А я ей говорю, еще хорошо, что у тебя двухкомнатная квартира, а у меня-то однушка!
Не успел увернуться – по голове с налету. Кровь медленно стекает со лба, заливает глаза, капает на скатерть.
Лиля задумывается…
Мама вытирает окровавленные нунчаки, улыбается, ловлю ее многозначительный взгляд в отражении в бутылке.
Звонок в дверь, долгий, пронизывающий… леденящий душу. Из коридора тянет холодом и безысходностью.
– Смирницкие пришли! И с ними сын. Сережа со «Вдовой Клико», скотина. Лилин бывший.
А так хотелось еще пожить.
И мы все вместе за столом. Ждем речи президента. Сережа надевает боксерские перчатки:
– Ген, кем работаешь?
– Писателем.
– Кем? Извини, уши заложило после самолета, я же прямо с конференции, из Ниццы. С корабля на бал, как говорится. Вы были с Лилей в Ницце?
Хук справа.
– Нет, но Гена был в больницце… – хихикает мамуля.
Апперкот.
– А что ты, кстати, написал?
– Гена еще ничего не написал, но он пишет, – Лиля, жена, выбегает на ринг для робенькой поддержки.
– Что-то очень гениальное, судя по срокам. (Снова мама.)
– Писатель – это круто! Если хочешь, могу поговорить с нашими рекламщиками, возьмут тебя в штат.
И тут Лиля с ноги под дых:
– Гена, это будет грандиозно! Ой, Сереж, а ты правда можешь? Это удобно?
И снова мама с косым снизу:
– Конечно, удобно, Лиля, Сережа ведь начальник. Босс.
Лиля наклоняется к Сереже и теребит его за плечо. Тот улыбается:
– Да ладно, какой босс. У нас все демократично в компании. Тачку новую вот взял, «ламборгини».
Ну ты ее еще тыкни своим хреном, посмотрим все вместе, что моя жена упустила.
Мама добивает:
– И у Гены тоже импортная. Как ее… каршеринг.
Все ржут. И Лиля тоже. Нокаут.
Под бой курантов все чокаются, загадывают желания, целуются… Лиля обнимает меня и целует в губы:
– С Новым годом, любимый! Желаю твоей жене богатого и знаменитого супруга.
Смеется. Она инфицирована, ее не вернуть.
– С Новым годом, любимая!
И мама улыбается, глядя на нас:
– Голубочки мои, на Рождество у нас! Тем же составом. Гена, не спорь. Это традиция!
Ужас сковывает мое сердце.
– Иди ко мне, зятек.
Я чокаюсь с мамой, она клюет меня в щеку. Зажмуриваюсь и тихо внутри себя ору: НЕТ!
За неделю до Рождества мама упала и сломала ногу.
И это есть настоящее рождественское чудо.
Небезопасные дети
Мы с другом сидим в аэропорту. А мой друг очень любит детей. Но не так, как вы подумали, а просто любит детей. По-настоящему.
Ну в смысле играть там, бегать за ними, искать. Не то что они прячутся от него, а он их ищет в темном лесу. «Аууу, детишки, папочка пришел за вами, смотрите, что у папочки есть…»
А просто.
Короче, не знаю, как объяснить, просто любит, и все.
У него и своих куча, он и их тоже любит. Не трахать, пошлые же вы людишки. Не трахать. Просто любит, так же как многие мужчины любят детей. Тьфу, да ну вас.
Раньше как было – люби себе и люби. Даже приветствовалось. Теперь все же пятьсот раз нужно оговориться. Времена нынче странные пошли, не все в состоянии сразу понять, что ты там любишь, и главное, с какой целью.
И вот мы сидим в аэропорту, а рядом чужие дети бегают. Мама их сидит напротив спящая. А дети с моим другом играют. Он там им что-то заливает, глазами вращает, говорит, идите сюда, я вам на телефоне что-то покажу. А я, вместо того чтобы радоваться – друг искренне любит играть с детьми, как то стремаюсь.
Хотя казалось, детей же вообще никто искренне не любит. Так, улыбнутся им искусственной улыбкой обычно, чтобы вокруг не думали, что вы черствые, и давай стюардессе на ухо шептать: «Отсадите этих упыренышей мелких, они мне в спинку кресла ногами долбят, или дайте им феназепаму, иначе я за себя не ручаюсь».
А этот играет, рычит что-то там на них, дети заливаются, хохочут. А когда дети кому-то рады, они сразу норовят этому человеку на колени заползти.
А я думаю, сейчас мамаша проснется и как давай на весь аэропорт нас сумкой своей молотить и мальчикам своим жопки прикрывать ладошкой.
Ну фиг я знаю какая она? Сижу сама и норовлю парней носком ботинка отодвинуть от друга своего аккуратно (потому что не только любить, но и бить детей тоже нельзя) – идите к себе туда, к маме своей, играйте там сами.
А они на меня шипят и меня не любят, а друга любят и к нему на колени заползают.
Так устала опасаться и стараться быть добропорядочной гражданкой, что ушла в туалет. До конца рейса тут посижу, а там, глядишь, может, дети сами собой рассосутся, но, может, и сумкой.
Про гнид
Подслушивала разговор детей под видом – я хорошая мама, я вам пончиков принесла и не заметила, что в бутылке с мартини поверх этикетки было, а теперь на донышке.
Арсений рассказывает, что у него мама ничего такая, терпимая. Потому что терпит все время. Говорит, орет с кухни:
