Он лихо подхватил Беляну на руки. Та ойкнула только, цепляясь за его широкую шею, объятую толстой гранёной гривной. И такой испуг смущённый в её глазах пронёсся, что и не вступиться: потому как ничего худого не творится – и спокойно смотреть нельзя, потому что за такими взглядами порой и следует самое большое любопытство.
– Сюда, – захлопотала Драгица, расстилая на мягкой травке за обочиной толстый войлок, что вывалился из телеги вместе с остальными вещами. – Сюда сади.
И помощник нежданный мягко опустил княжну на него. А после уж ко всем обернулся, чуть откидывая за бедро тул со стрелами. Стрелец тот проворный – Гроза не удивилась даже. Собрались гурьбой его люди, что так смело за отряд княжеский вступились, не особо разбирая, видно, кто прав. Да не слепые же: и так понятно. Кмети всё шарили глазами по земле, где лежали не только тела русинов, но и своих. Десятник сокрушённо качал головой, хмурясь и думая, верно, что князю говорить станет, как оправдываться, что не углядел.
А Гроза чужих ватажников оглядывала, не убирая пока меча в ножны: так и держала всё в онемевших пальцах. Но всё больше взгляд цеплялся за того мужа, в зелёной короткой свите, что сначала её спас от стрел и меча татьего, а после и княжне подсобил. Неведомо сколько они стояли так, смотря друг на друга. Незнакомец – с насмешкой колкой в глубине орехово-карих глаз, с улыбкой лёгкой на обрамлённых рыжеватыми усами и бородой губах. Смешно ему было, знать, видеть девицу с оружием. А Грозе вдруг неловко стало, что она за себя даже толком постоять не смогла. Куда уж Беляну защитить.
– Как звать тебя, Лиса? – тихо спросил он, словно для них двоих.
Гроза и ладонью по косе растрёпанной провела, сразу смекнув, с чего ей такое прозвище досталось.
– Ты бы сам назвался наперво, – одёрнул его десятник.
Быстро уловил любопытство в тоне незнакомца. Кмети по его приказу принялись место схватки обходить и своих искать, кому с земли нынче встать не посчастливилось. Их надо теперь в город везти. Не бросишь тут. Помощник нежданный не поторопился с ответом: проследил взглядом за дружинниками, а после оглянулся и на своих людей, что за его спиной смирно ожидали.
– Рарогом меня люди кличут, – ответил наконец и растянул губы в не слишком доброй улыбке.
Оно и не удивительно вовсе: о том Рароге изрядно были наслышаны в княжестве уж два лета как. И неизвестно ещё, чего было в людских толках больше: одобрения его за то, что русинов, треплющих самые ближние к морю веси и города, время от времени гоняет, или злости за то, что он вдоль Волани и притоков её ближних едва не как князь хозяйничает. И никому-то его поймать не удавалось. А тут вот он: стоит прямо перед княжеским десятником и бежать, кажется, не собирается. Да и как его вязать? Помог ведь. А иначе, если русины и не порубили бы всех насмерть, так в полон свели бы да и продали где. Или отбиться бы, может, удалось, да большой кровью. Как только они вглубь княжества пробраться смогли, ведь не бывало такого ещё прошлым летом: всё ближе к Северному морю околачивались.
– А не шутишь? – прищурился Твердята. – Нынче Рарогом называться всяк может. В лицо его мало кто знает.
– Мне нет нужды другим прикидываться, – повёл муж плечом, на котором перекинутым лежал ремень налучи. – Мы с русинами этими утром столкнулись крепко. Кто успел лодьи свои развернуть. Кто нет – тех почти всех побили, но некоторые ушли по берегу. Вот и на вас налетели. Видно, лошади им понадобились.
Кмети так и замерли все, прислушиваясь. Но одного грозного взгляда десятника на них хватило, чтобы снова разбрелись, не задерживались.
– А вы тут как оказались? – не унимался Твердята.
– Встали неподалёку струг один подлатать: на пороги налетели выше по течению. В погоне-то, – спокойно разъяснил Рарог. – А эти, видно, где-то рядом проходили. Не знали о нас. А то не сунулись-то разбойничать так недалеко.
– Сами-то… – буркнула Драгица, выслушав рассказ. – Спасибо вам, конечно. Да шли бы своей дорогой теперь.
– Подожди, – махнул на неё рукой десятник.
Огляделся ещё раз, вздохнул. Людей и без того не слишком много в отряде было: для княжны, конечно, достаточно, чтобы не так далёко проводить, а вот отбиваться – не очень-то, как оказалось. Теперь и вовсе дальше как ехать?
– Ты чего раздумываешь? – усмехнулся ватажник. – Коль хочешь попросить, чтобы проводили вас, так попроси. Мы ж люди незлые. А особенно девиц никогда не обижаем. И раз надо их в сохранности до места довезти…
– Ишь, девиц ему! – снова огрызнулась наставница.
Княжна зашикала на неё, конечно. А после и сама привстала, осторожно ступая на ушибленную ногу.
– Если вы проводите нас, – заговорила твёрдо, – отец мой вам очень благодарен будет.
– Нам теперь в Волоцк возвращаться, – напомнил десятник. – А там находникам вряд ли кто обрадуется.
– А нам вот Волоцк не помешает, – разулыбался Рарог. – И он меня ничуть не пугает. Нам бы лодью починить. А там мастера, как водится, самые лучшие. И коль ты, княжна, пообещаешь, что нас там никто теснить и гнать не станет, то мы вас даже по воде туда доставим. Так быстрее будет.
Вот же сметливый какой: уж и догадался, что перед ним не какая-то боярышня, а сама княжна. И чем это теперь обернется – знать бы. Гроза переглянулась с десятником, которому опасная затея княжны так же не понравилась, как и ей. Она отошла в сторону, присела рядом с Беляной, пока мужи что-то между собой ещё решали.
– Хорошо ли с находниками речными якшаться? – она оглянулась на Рарога. – А вдруг заведут куда, а там и потреплют твоё приданое? Да и тебе подол. Не слыхала о них, что ли? Грабят купцов разных, бывает. И неведомо, на какой излучине подкараулят.
– Они помогли нам. И не торопятся добивать. Хоть и могли, – возразила Беляна. Пригляделась к Грозе пристально, отчего-то даже голову чуть набок наклонив. – Чего это ты струсила вдруг?
Гроза только плечом дёрнула. И сама не понимала, чего так тревога её колотила. Верно, хотели бы зло какое сотворить, так уже сотворили бы. Ватажников теперь было даже поболе, чем кметей. И говаривали, в “дружине” Рарога воины все умелые: не просто сброд для устрашения. Хотели бы потягаться – не медлили бы, верно.
– Ну, смотри. Достанет Владивой Гневанович розги и отстегает тебя, как в детстве бывало – за такую-то дружбу.
Она встала, поправляя подол и опуская на голову княжны гневный взгляд. Хоть и немногим, а старшая подруга. Вон и Драгица глядит в кои-то веки одобрительно, кивает. Но пока женщины между собой рядились, мужи уже всё решили: станом одним на ночь расположиться, ведь в дорогу теперь уж не тронешься. Стемнело почти. И завтра на рассвете по реке обратно к Волоцку собрались двинуться. А лошадей отправить под присмотром двух кметей по дороге, потому как всех на струги не загонишь. А телега всё равно теперь бесполезна: с убитым-то мерином. Да и обод колеса треснул.
И никто возражений Грозы слушать не стал. Мужи предпочли позабыть на время, что они вовсе друг другу не приятели и не соратники: мирно развернули шатры, что вынули из телеги и стругов. Костры развели и запасы принялись из мешков доставать. Женщинам одно и осталось, что раненых обиходить-перевязать и помочь хоть какую вечерю справить на всех.
– Хоть поедим нынче вкусно, а не то месиво, что ты нам, Калуга, каждый раз стряпаешь, – веселились ватажники, поддевая одного из соратников: хмурого светловолосого парня с жидкой, словно растрепленный лён, бородёнкой.
– Можешь лучше, так сам в другой раз вари, – оскалился тот.
– Да не мужицкое это дело!
Калуга дёрнулся было к обидчику, сжав кулак, да усидел на месте. И по всему видно, что такие стычки – не сразу поймёшь, шутливые или серьёзные – случались меж ними частенько. Мужи пошумели малость и смолкли, встревожив весь лес, уже заслышавший шаги подступающей ночи, а потому тихий и настороженный. Отсветы костров плясали по стволам ив, и по воде, по бортам стругов со сложенными парусами и переплетением снастей, словно паутина безумного паука. Кмети поначалу помалкивали, а после влились в разговор помалу, подкрепившись и подобрев слегка. Правда, тела соратников, сложенные в отдельном шатре, никому не позволяли нынче веселиться. Хоть ватажников они не очень-то печалили. А вот Твердята и Рарог сидели вместе со всеми, но как-то больше молча. Наблюдали и друг за другом, и за воинами своими: кабы не вышло случайно какой склоки. Теперь Рарог был серьёзным и даже как будто усталым немного. Но не забывал поглядывать на Грозу, которая устроилась рядом с Беляной и Драгицей подле женского шатра. И было княжне любопытно до жути: видно ведь по блестящим глазам и заострившемуся в напряжении что-то расслышать лицу – но строгий взгляд наставницы остужал её получше ведра холодной воды.
Скоро совсем уж невмоготу стало сидеть под присмотром Рарога. Как будто силился он что-то в Грозе рассмотреть того, что другим знать не надо вовсе. Она, едва закончив вечерю, встала, прихватив котелок: воды набрать, чтобы нагреть слегка да посуду сполоснуть – и пошла вдоль берега чуть в сторону от становища. Как будто вода там была другая. Глупо, конечно, но хоть пару мгновений одной побыть.
Гроза прошла вдоль полосы речного берега, глядя как покачиваются на волнах струги, большие, на полтора десятка пар вёсел. В таких и по рекам ходить удобно, и в море выйти не заробеешь. Она слушала, как гомонят парни чуть в стороне, тихо хмыкая и почти умолкая, когда чей-то рассказ подбирается к самому любопытному месту. Наверное, у разбойников речных, много разных баек: они не раз за то время, что Волань не покрыта льдом, успевают пересечь княжество от края до края да и в соседних побывать. И кажется, вроде: люди пошиба низкого, без совести перед Богами и людьми, без стыда за собственные деяния, а смотришь на них – и притягивает будто что-то. Вольность во взглядах, улыбках и даже движениях. Да и не походят они на головорезов, которые любого не пощадят. И на тех не походят, кто в пути постоянно, а потому или одёжи со знаками не своего рода-племени, а абы какой, или говора непойми с каких краёв. А как будто люди они здешние, и семьи у них даже есть где-то. Говорят не грубее иных кметей в дружине княжеской, и одёжа справная, как будто того, откуда они в ватаге Рарога этого появились, вовсе скрывать не хотят.
– Чего грустишь, Лисица? – голос чуть хриплый, поддевающий словно заусенец какой в душе, что-то глубинное, догнал Грозу в спину.
Она остановилась у границы воды: так, что та почти ступней, обутых в справные черевики, касалась. Волшбу эту Гроза давно заприметила: как близко бы к воде живой текучей ни подходила, а никогда ног не удавалось замочить, коли нарочно по колено не влезть. Вот так подкатит волна к носкам самым сапожек, лизнёт почти – и отхлынет. Ступню ближе подвинешь, на мокрый песок, который уж точно она должна обласкать – а нет, водица снова подбегает, но останавливается на какой-то вершок. И так долго баловаться можно.
– Чего бы мне не грустить? – фыркнула Гроза, помолчав. – Невесело день-то окончился.
Уже почувствовала она, как подошёл к ней Рарог близко-близко. Встал за плечом и наблюдает, не поторапливая, но и не уходя.
– Тебе печалиться нужды нет, – возразил ватажник. – Это десятнику вашему впору за волосы хвататься. Хоть людей почти всех ваших сберегли. И княженке всплакнуть бы в самый раз: нога-то у неё припухла.
– А ты и заметить успел? – не удержалась всё же. Повернулась.
И тут же орехово-карие глаза, сейчас не такие тёмные, как в тот миг, когда Рарог одного за другим русинов своими стрелами разил – вцепились в неё, ощупали будто. И отсветы дальнего костра резко очертили чуть худощавое лицо ватажника. По губам парня, вблизи совсем молодого, скользнула улыбка, как будто он в этот самый миг какую шалость задумал.
И зачем посмотрела?
– Я ж человек какой… – вздохнул он. – Коли где немного ножку женскую оголяют – я не могу такого упустить. Всё запримечу.
– Вот бы Уннару, сыну Ярдара Медного о том рассказать, – усмехнулась одним уголком рта Гроза. – Он бы тебе все глазелки отшиб надолго. Если не навсегда.
Ватажник только головой покачал, но его лицо на миг всё ж помрачнело. Да вряд ли от страха. Говаривали, люди Рарога, они хоть и сами находники лютые порой, а своих земель никому не отдадут. Будь то русины, что на своих драккарах по рекам спускаются, где глубина позволяет – чтобы грабить. Будь ещё какие лихие чужаки. Потому упоминание главы рода с ближнего варяжского острова вряд ли было Рарогу приятно.
– Зла ты на язык, Лиса, – чуть взвесив её слова, всё же ответил он. Головой тряхнул, отбрасывая со лба разметанные ветром пряди. – Смотри, как бы кто не покусал в ответ. Ты бы лучше подумала, как отблагодарить меня за то, что тебя спас. А то лежать бы тебе сейчас со стрелой в твоей кучерявой головушке.
Он поднял руку и легонько ткнул Грозу кончиком пальца в лоб.
– А тебя, гляжу, ещё как-то по-особому благодарить надо?
– Других, может, и не надо, – пожал плечами Рарог. – А я очень люблю, когда меня пригожие девицы благодарят именно по-особому.
“Вот же морда нахальная! – мысленно вскипела Гроза. – И ведь бровью не ведёт, как будто так и надо”. И даже ладонь зачесалась рукоять ножа на поясе собственном пощупать.
– Спасибо тебе, конечно, что помог. Без тебя худо пришлось бы. Но ты пойди-ка лучше к своим людям, – посоветовала она. – И нечего тут передо мной хвост распускать, точно тетерев.
– Ох! – притворно вздохнул ватажник, качнувшись назад и приложив ладонь к груди там, где сердце. А сам пол шажочка к ней сделал. И ещё. – Не даром Грозой тебя кличут. Придётся мне, видно, благодарности у княжны просить.
Стало быть, растрепали кмети её имя. Вот иной раз хуже баб!
– Да ты, кажется, голову застудил себе на речном ветру!
– Что бы ты ещё ни сказала мне, а я тому не удивлюсь, – быстро остудил её гнев ватажник.
А после вдруг рядом в один миг оказался. Только Гроза и успела в руку его вцепиться, которой за талию её обхватил. Впечаталась в горячее крепкое тело, что обдало жаром, а вместе с ним и стыдом с головы до ног. А ещё больше, когда губы Рарога накрыли её. Она рванулась, выворачиваясь ловко из торопливых мужских объятий. Сама сообразить не успела, как ударила ступнёй его по лодыжке, выбивая опору. Развернулась, толчком опрокидывая на землю. А другой рукой уж за нож схватилась. Тать он и есть тать – чего удивляться?
Рарог рухнул на чуть сырую траву. Но не иначе чудом каким успел ухватить Грозу за руку и мигом утянул за собой. Она плашмя свалилась на него. Переворот – и оказалась прижатой к земле.
– Вёрткая ты, Лиса, – проговорил он почти шёпотом. – Да я половчее буду.
Гроза вдавилась затылком в траву молодую, колючую, как Рарог поцеловал её снова. Отвернуться хотела, да уж поздно. Разомкнулись губы под его напором – и в голове дрогнуло и поплыло, когда ладони тяжёлые прошлись вверх от локтей к плечам. Гроза завозилась под ватажником бестолково, громко мыча – да всё ж не так, чтобы другие услыхали. А после просто сомкнула зубы на его нижней губе.
– Вот же… – он едва удержал бранные слова.
Отшатнулся, трогая укушенное место. Крови не было – а жаль. Зато Гроза вскочила на ноги и, отряхиваясь, быстро рванула к лагерю.
– Да не хотел я ничего плохого! – крикнул ей вслед Рарог, посмеиваясь.
Оно и видно, что не хотел. Гроза едва не бегом до стана неслась и всё по губам норовила ладонью провести. Хоть и можно было от знакомца нового ожидать и такого нахальства, а всё равно словно землю из-под ног выбило. Сколько парней и на Купалах последних, да и так, осмелев сильно, пытались дорваться до поцелуя, а ни у кого ещё не получалось. Не хотела она никого близко к себе подпускать. Правду сказать, не только потому, что сердце своё ей до поры на замке держать надо, а и оттого, что тому, кто слишком далеко её в душу свою пустит, очень худо после придётся.
– Ты чего? – недоуменно спросила Беляна, когда Гроза ворвалась в шатёр едва не кубарем. – Ошпарил тебя, чтоль, кто?
Гроза застонала, прикрыв ладонью лицо. Про котелок-то и забыла вовсе. Там остался, у воды. И едва подумать успела, как стук по остову укрытия заставил девушек повернуться ко входу.
– Гроза, ты там оставила посудину свою, – голос настолько язвительный, что хоть траву им коси, приглушённо донёсся из-за кошмы.
Просунулась внутрь рука с котелком треклятым и поставила его наземь. Беляна бровь вскинула, косясь на подругу.
– Спасибо, – буркнула та громко, с облегчением слушая удаляющееся шуршание шагов.
– Рассказывай, – бросила княжна, едва удерживая улыбку, что так и норовила растянуть губы.
– Нечего рассказывать, – отмахнулась Гроза. – Задумалась и котелок забыла на берегу.
А как будто в наказание за ложь поцелуй давишний так и загорелся на губах. И мысль пришла подлая, что вовсе он не был противным. Дурманное ощущение – сплетения собственного дыхания с чужим, горячим, ударяющим в голову пьяным теплом. И вкус был у него – орехово-терпкий, как у сбитня, что согревает зимой. И от размышлений таких даже волоски на коже поднимались. “Колдун он никак, Рарог этот”, – проворчала про себя Гроза. Но княжне, дело понятное, ничего говорить не стала.
Скоро вернулась и Драгица, закончив мыть миски. Тут уж стыдно стало, что не помогла. Да женщина и не серчала, кажется.
Всю ночь покоя не давало близкое соседство находников. Переговаривались тихо дозорные, которых оставил Твердята: мало ли, чего от помощников ненадёжных ожидать, да и русины могут снова подкрасться. А после и вовсе непогода напала на лес, обрушилась, словно сова в темноте – бесшумно, неожиданно, накрыв крыльями холодного ветра, что завывал, скрипел сосновыми ветками вдалеке. Пробирался в какую-то щель шатра и студил ступни, даже надёжно укрытые шкурами.
Как начало светать, завозились продрогшие кмети, засобирались, решая на какой струг кому садиться. Любопытно им было тоже. Недовольно зафыркали потревоженные лошади. Послышались первые резкие приказы десятника. Беляна заворочалась на своём месте, ещё не желая вставать. Зато Гроза подскочила, как ужаленная, хоть и не отдохнула почти. Махнула рукой приподнявшей голову Драгице – отдыхай ещё, мол. И одевшись уже в дорожное, запахнув плотнее свиту, вышла наружу. Даже зажмурилась на миг от того, каким свежим нынче оказался ещё вчера тёплый почти по-летнему воздух.
Опасалась, признаться, насмешки в глазах ватажников. Уж вряд ли старшой их смолчал о том, что вечером приключилось. Расписал всё в красках самых ярких да и от себя, небось, прибавил. Но те, если и посматривали в её сторону, то спокойно, хоть и с понятным интересом мужчин, которым девицы на пути встречаются не так часто, как хотелось бы.
Как Дажьбожье око начало просачиваться светом своим густым и тёплым сквозь лес, золотя тонкие ивовые ветви и паутинку берёзовых, отгоняя колючую прохладу в тень, как все уже были готовы выдвигаться. Один только струг оставили ненагруженным, лишь с гребцами – тот, у которого бок был разбит и наспех заколочен досками. На остальные усадили мужчин – кого на вёсла тоже, а кого так, на скамьи между ватажниками.
– Непогода поднимается, – проговорил один из людей Рарога, обеспокоенно глядя в ещё почти ясное небо.
Но уже тянулись с севера облака, расползаясь, не успевая пока закрыть небо. Но ближе к окоёму они становились всё гуще, превращаясь у самого края в тяжёлый свинец, свисающий к земле расплавленными нитями далёкого дождя.
– Может, протянет? А, Волох? – нахмурил брови Рарог, проследив за его взглядом.
Тот неопределённо качнул головой, теребя чёрную бороду. Подумала поначалу Гроза, кого напоминает он, а как имя, прозвище ли, услышала, сразу поняла. Видно, с южных Ромейский краёв этот ватажник. И кожа-то больно смугла, и волосы тёмные, под стать почти чёрным глазам. Такой крови в этих землях не водится.
– Вряд ли протянет, – всё же не стал обнадёживать Волох. – Но ливнем сильно не должно зацепить.
Да разве с волей Отца Небо поспоришь? Как он решит, так и будет. Не зря завывали Стрибожьи внуки: ненастью быть, да хотелось верить, что всё ж не слишком сильному. Ватажники, рассаживаясь по своим местам, оставили требы водяному. Бросили в воду – чтобы он не лютовал, а то ведь и напакостить может, если должное уважение не оказать. Тем и успокоились.
И повезло ведь Грозе плыть в одной лодье с Рарогом этим несносным. Но тот, на счастье, вид сделал, что ничего накануне не случилось. Позабавился, видно, да и наскучило ему. Понял, что больше с Грозы ничего не взять.
Понесло течение могучей Волани струги в сторону Волоцка: даже и грести не надо. Верхом от него сколько вёрст было отсчитано, два дня пути – а обратно гораздо быстрей получится. И Беляна тому отчего-то радовалась заметно. Косилась на неё с подозрением Драгица: как ни скрывай печали свои сердечные, а всё равно что-то да просочится и слуха наставницы достигнет. Вряд ли много, но и это заставляло сейчас женщину беспокоиться. А уж пуще всего, верно, будущий гнев Владивоя.
Как ни любил дочку свою князь, как ни баловал порой, а тут он её возвращению не обрадуется.
Глава 2
А непогода всё расходилась. Стрибожьи внуки носились вдоль русла меж деревьев, так и норовя платок с головы сорвать: уж тут и не подумаешь, чтобы снять его. От уха до уха продует. Белёсая пелена на небе с утра превращалась помалу в тяжёлые тучи, которые будто бы всю зиму набирали где-то воду и теперь решили непременно обрушить всё на струги, что тащились по неверному теперь течению, сузившемуся руслу, в сторону Волоцка.
– Ветрила собрать! – гаркнул Рарог своим людям. И его зычный, сильный голос разнёсся далеко в стороны. – Снять мачты!
Засуетились сразу на всех стругах, словно только по одному звучанию его умели распознавать, что он требует. Но хлопотание это только в первый миг показалось бестолковым, а в другой стало видно, что каждый ватажник верно знает, что ему делать нужно. Резво сняли одна за другой все мачты и уложили их на дно, хоть и работа то нелёгкая – а как будто вмиг справились. Гроза только и наблюдала, открыв рот, за слаженной работой мужчин. Рарог сам у кормила сел, пристально глядя то по сторонам, то на людей своих, которые, справившись, снова по своим местам рассыпались, готовые браться грести. Но пока старшой справлялся сам.
А ветер всё крепчал. Серая гладь Волани пошла крупной рябью, что иногда всплескивалась самыми настоящими волнами, какие, верно, и на море бывают. Струг закачало заметно. Беляна сглотнула и прижала ладонь к губам, побелев до зелени. Да и Драгица задышала чаще, то и дело принимаясь бормотать что-то. То ли к Богам обращение, то ли к водяному самому, чтобы не погубил. Течение заметно изменилось. Русло стало ещё уже, а по берегам появились лысые головы торчащих из воды камней. Они всё росли, пока не обернулись стенами невысоких, но глубоко вдающихся в реку скал.
– Половодье нынче хорошее, – отчего-то довольно сказал Рарог. – Много камней под водой.
Как будто опасность разбить и второй струг вовсе его не тревожила. Полил дождь. Резко, словно треснули наконец все хляби, не выдержав напряжения. Опрокинулись на головы людей, на деревья, пригибая даже голые ветви, а в широкие лапы молодых елей, что цеплялись за края утёсов, и вовсе били, точно в бубны – до звона.
По лицу потекли холодные дорожки: только и успевай стирать, чтобы видеть хоть что-то.
– Прикройтесь! – гаркнул Рарог.
И по его кивку женщинам подтащили большое полотнище запасного ветрила, что лежало свёрнутым под скамьями. Гроза развернула его быстро, не ведая, как сумела справиться с тяжёлой тканью – и подала другой конец Драгице, чтобы накрыть отчаянно стучащую зубами княжну. Так они и сели, нахохлившись, как синицы под карнизом крыши.
