Коул кивнул, и очередь покупателей взвыла. Побежав к камере с полуфабрикатами, он промчался мимо меня и даже не заметил. От испуга мое сердце пропустило несколько ударов, а когда детектив встал вполоборота ко мне и запустил руки под ледяные ребрышки в поисках яблочных пирогов, замерло окончательно.
– Чудила, – хмыкнула я, наблюдая из-за угла. – Но красавчик.
Коул Гастингс и впрямь был невероятно хорош собой. Даже удивительно, как я не заметила этого раньше. Впрочем, нет, ничего удивительного в этом не было: моя память о вчерашнем дне ограничивалась животным страхом, гонящим меня через Новый Орлеан, и бездушными серыми глазами, которые я поклялась однажды выцарапать. После покупки платья, леденцов с шалфеем и отдыха мое самочувствие улучшилось, а ум прояснился. Теперь я могла трезво оценить, что представлял из себя нервный детектив, благодаря которому я угодила за решетку и попрощалась не только со всеми своими поддельными документами, но и с обожаемой скрипкой.
Солнце палило нещадно. Его лучи обтачивали высокие скулы, окрашивая заостренное лицо Коула в золото. Когда он нагнулся, чтобы вынуть из-под льда еще один пирог, свет затанцевал на россыпи его веснушек, расходящихся по лицу в хитросплетении с мелкими родинками. Карие глаза оказались светлее, чем выглядели вчера во мраке чернильных туч, а каштановые волосы вились вовсе не от влаги, а сами по себе. Кофейные локоны пружинились, зачесанные на затылок. Не старше двадцати пяти лет, худой и высокий, он выглядел отстраненным, далеким и непонятным даже для меня – ведьмы, для которой «быть непонятной» – синоним повседневной жизни. Коул выглядел одиноким. Неприступным. Задумчивым. И… диким?
– Нашел! – громко объявил Коул, неся в руках еще три пирога, в этот момент он выглядел по-детски счастливо, настолько, что мне почти расхотелось делать то, что я собиралась.
Однако ключи от машины с брелоком-ракушкой, соблазнительно звенящие на его большом пальце, быстро расставили все по местам.
Я налегла на соседний стеллаж и оттолкнулась ногой, обрушивая стойку с консервными банками на Коула, несущего яблочные пироги.
Послышался сдавленный крик и топот разбегающихся посетителей, когда упавший стеллаж задел соседние. Я стремительно обогнула гору из сваленных продуктов, из-под которой торчали длинные ноги, и подобрала ключи от машины, упавшие рядом с коробкой кукурузных хлопьев.
Выбежав на улицу прежде, чем кто-нибудь из покупателей помог мычащему Коулу, заваленному консервами, выбраться, я нашла его машину и сняла блокировку на пульте.
Синий джип поприветствовал меня громким гудком. Вытащив заправочный шланг, я запрыгнула за руль и завела мотор. Вездеход – то, что нужно для непредсказуемых многолетних скитаний по стране! Я точно оставлю этот джип надолго.
Предвкушая скоростной кайф и освежая в памяти уроки вождения Рэйчел, я сняла машину с ручника.
– Штрудель!
Мне в спину впилась бритва, раздирая пальто, и я завизжала. В лицо кинулся гигантский комок шерсти, и от неожиданности я вдавила ногу в педаль газа, но, не проехав и метра, впечаталась в заправляющийся фургон. Даже после резкого толчка животное не оставило попыток разодрать мне лицо, но, запутавшись в моих волосах, протяжно замяукало. Стащив с себя чудовищное животное, которое оказалось толстым рыжим котом, я вывалилась из джипа и попыталась подняться, чтобы трусливо бежать, бросив ключи на землю.
Длинные ноги в коричневых ботинках и полосатых носках отрезали мне путь к отступлению. Коул схватил меня за воротник пальто и убрал с моего лица всклоченные волосы, чтобы я в полной мере смогла лицезреть неоднозначное выражение на его лице. Наверное, именно такое лицо бывает у тех, кто ловит преступника с поличным, – самодовольство, граничащее с жалостью.
Но впервые за много лет я вдруг вспомнила, что это такое – предчувствовать, как даже вопреки дерьмовым обстоятельствам твоя жизнь вот-вот изменится в лучшую сторону просто потому, что произошло то, что должно было произойти с самого начала.
– Так вот оно что, – прошептал Коул, щелкнув своим зеркальцем и выставив руку так, чтобы видеть мое отражение. – Ты ведьма.
III
Лев и дева
– Ведьма.
Я поперхнулась ирисками, пакетиком которых меня любезно угостил Коул, и сняла фетровую шляпу.
– Вам что, нравится оскорблять меня, детектив?
Молодой мужчина лениво повернулся. Находиться со мной лицом к лицу давалось ему с таким же трудом, с каким мне – выносить душный климат Дели или шумных ирландцев в дублинской пивнушке. Даже после всего, что свело нас вместе в этом дрянном тайском ресторане, дикости в его тигриных глазах не поубавилось ни на грамм. Правда, в отличие от дикости зверя, его дикость ничуть не устрашала – кто станет бояться того, кто напуган сам? А Коул был напуган. Кажется, постоянно. Тонкие пальцы, отстукивающие по краю стола барабанную дробь, лишний раз убеждали в этом. Раз, два. Раз, два. Шаманский ритм, усыпляющий бдительность. Коул передернул плечами и поправил воротник клетчатой рубашки, еще не выглаженной после шторма в Новом Орлеане. В свете выцветшего торшера карие глаза подсвечивались янтарем, а кофейные кудри выглядели еще более спутанными, чем мои волосы после встречи с его котом.
– Ведьма, – повторил Коул, когда я снова захрустела конфетками. – Это многое объясняет.
– Еще одно слово – и я уйду.
– М-м… Ведьма.
– Прекрати! Что с тобой не так?
Гигантская статуя Будды подглядывала за нами из-под гирлянды красных бумажных фонариков, подмигивая в полумраке драгоценными вставками вместо глаз. Коул вновь отбил пальцами какой-то марш, длящийся целую минуту, за которую я успела слопать миску «Том Яма». Когда я приложила ко рту салфетку, он наконец-то заговорил, тихо и размеренно. Точнее, запел:
Гроздь рябины под окном,
В такой цвет ведьма красит дом.
Губы, щеки и подол,
Все полыхает как огонь.
Зверобой, полынь, терновник,
Жемчуг положи на подоконник,
Прикрой шелком наготу,
Ведьма любит красоту.
Клевер, вяз, крапива, дуб,
Злые духи не войдут,
Ведьма плачет – быть беде,
Венок сплетет, какой и где?
Васильки – могила ждет,
Мак – судьба с ней больше не сведет,
Омела – ведьмин поцелуй,
Фиалки – на свадьбе весело танцуй.
Ежевика, лен и астра,
Нигде не будет безопасно,
Север, запад и восток,
Скрипка магию влечет.
Железо, меч и соль морская,
Для ведьмы чар – проклятая награда,
Любовь гони прочь впопыхах,
Завидев жемчуг в женских волосах.
Из-за пасмурной погоды, перекочевавшей из Нового Орлеана в пригород, здесь было не только душно и темно, но и безлюдно. Поэтому единственным, кто оглянулся на маниакальное мурлыканье Коула, был повар, поджаривающий на сковороде креветки в манговом соусе.
– А ты поэт, – ухмыльнулась я, изображая равнодушие. – Тебя пригласили выступить на детском утреннике?
– Это считалочка, – поправил меня Коул. – Повторить?
– На кой черт?
– Чтобы ты поняла, как именно я узнал, – произнес он почти снисходительно, обводя широким жестом и мою красную шляпу с ободом из речного жемчуга, и губы, выкрашенные тонким слоем помады, и лимонное платье из стопроцентного шелка.
– Это называется мода, – тут же парировала я. – Все девушки сейчас так выглядят. Заведи инстаграм.
Коул наклонился, доставая из-под стола продолговатый футляр из угольно-черной кожи, который даже не требовалось открывать, чтобы я узнала его и тут же протянула руки, заключая любимую скрипку в объятия.
– Где ты ее нашел?!
– Забрал в полицейском участке, – поведал он, пока я гладила тонкий инструмент из лаковой ольхи.
Снова закрыв чехол, я опустила его под стол и привычно зажала между коленей, задушив восторженный крик.
– Ты возвращался в участок? – уточнила я.
– Ага, – кивнул Коул. – Решил забрать тебя, когда осознал.
– Осознал что?
– Что я круглый идиот. Не распознать ведьму в той, что заснула прямо на заднем сиденье моей машины… Это ведь было так очевидно!
– Ну вот, опять та же песня, – утомленно вздохнула я. – У тебя шарманку заело?
Коул проигнорировал мою издевку и откинулся на спинку стула, явно не намереваясь отступать.
– Ведьма, – шепнул он снова, чем подтвердил мое предположение о шарманке.
– Бред, – фыркнула я, уже не столько из страха оказаться разоблаченной, сколько из упрямства. – Ты всегда такой странный?
– Да, – невозмутимо признался Коул. – Но вряд ли я страннее девушки, которая преследует меня по всему штату, только чтобы обокрасть еще разок… – И раньше чем я успела перебить его и объяснить, что все наши встречи – чистая случайность, Коул выпалил: – Знаешь, именно этого мне и не хватало в заслуженный отпуск! Я остался без денег и с огромной шишкой на лбу. Огромное спасибо!
– Так ты в отпуске, – задумчиво протянула я, надкусывая жареную картошку, которую успела стащить из тарелки Коула. – Очень странно ты представляешь себе уикенд, охотясь на колдунов вуду на другом конце страны, – я лукаво прищурилась, и настал мой черед привести его в замешательство. – Да, я подслушивала. Как ты вообще вышел на него? На того афроамериканца с тростью из черепа… Ты ведь в курсе, что это был настоящий человеческий череп, да?
– Мы списались по интернету, – пожал Коул плечами. – Он ведет свой блог.
Всегда отстраненное выражение на его лице было не так уж просто раскусить. После бесчисленных краж и уловок все люди были для меня предсказуемы, но вот мысли Коула казались потемками, уже не говоря о душе. Находка для кладоискателей! Непоколебимый и сосредоточенный, он в то же время производил впечатление наивного простака. Было сложно понять его, кто в одно мгновение вызывает у тебя смех, а в другое – щемящую нежность.
– Я тоже кое-что видел, – заявил Коул. – То, от чего ты бежала, когда чуть не угодила мне под колеса. Тот парень, что преследовал тебя, тоже колдун. Он показался мне… одержимым. Он бы убил тебя, если догнал.
Я поперхнулась картофелем и поспешила запить его цветочным чаем. Стручок корицы, плавающий на дне чашки, горчил во рту, но не так, как желчь, что подступила к горлу от воспоминаний.
– Надо же! Ты и впрямь его видел, – искренне удивилась я. – И даже запомнил. Невозможно! Джулиан применяет чары, чтобы оставаться невидимым для смертных… Даже в детстве на Хэллоуин не забывал о них, чтобы стащить побольше мармелада у соседей.
– Дельный навык, – одобрительно промычал Коул, нервно жуя губы, которые и так были у него искусанными и малиново-красными. – А почему ты не используешь такие же?
– Использую. Люди забывают меня через два дня, если только мы не увидимся снова. Это для их же безопасности… Ну, и моей собственной, разумеется.
Коул безразлично пожал плечами, гипнотизируя взглядом свою порцию картошки, будто ожидая, что она вот-вот оживет и станцует.
– Но я-то тебя помню, а прошло как раз два дня.
– Да, ты – та еще аномалия, это мы и так поняли.
– Значит, ориентировка на твое имя не выйдет, – вдруг сказал он и даже почти улыбнулся, что поразило меня куда больше, чем все, что мы обсуждали до этого: все это время его лицо практически не менялось. – Я промотал запись с камер видеонаблюдения в участке. Идея с расческой-револьвером была хороша. Правда, стажера пришлось отпаивать бренди после истерики… Это было внушение?
– Иллюзия. Ты расспрашиваешь меня обо всем так, будто никогда…
– Никогда не встречал ведьм? Нет, встречал, но ты первая, с кем мне удалось пообщаться. Обычно они сбегают. Никто не любит представителей правоохранительных органов. Ведьмам нет дела до наших законов, но именно за этим я сюда и приехал.
– Ты ищешь ведьму?
– Да. Жаль, что мне попалась только неприкаянная беглянка. – Коул уронил локти на стол, отчего посуда вздрогнула, как, впрочем, и я. – Расскажешь, что с тобой приключилось? В ту ночь ты выглядела, как жертва бытового насилия. Обычно я оказываюсь прав. Тот жуткий тип в плаще – твой бывший?
Бывший. Это слово пронзило меня насквозь, как копье. Горло скрутило узлом, и я поспешила отодвинуть от себя еду, чтобы перестало мутить.
– Ладно, если не хочешь изливать мне душу, то у меня накопились вопросы и по теоретической части… – пробормотал Коул.
– Как ты делаешь это? – резко перевела стрелки я. – Отличаешь людей от тех, кто выдает себя за них. Похоже, ты сталкиваешься с подобным слишком часто для рядового члена полиции. То зеркало, что ты носишь с собой, показывает тебе правду?
Коул осторожно взял ириску из пакетика – первую против двадцати штук, что я уже съела. Медленно развернув ее и закинув себе в рот, посмотрел мне в глаза лишь долю секунды, а затем, не вынеся зрительного контакта, отвернулся.
– Вообще-то я думал, что это ты мне скажешь. Ведьмы ведь всегда знают. Все и обо всем.
– Я давно не вхожу в их число. Ведьма без ковена – не ведьма.
Коул скептично вздернул бровь и молча шарил по карманам застиранных джинсов, пока не выудил нечто глянцевое и овальное. Потертая бронза, не обремененная изысканными украшениями, была украшена черными ромбами. Коул поддел ногтем крышку, а спустя миг из зеркала на меня уставились два темно-серых глаза. Кукольное лицо в обрамлении искусственно-пепельных волос почти сливалось с ними по цвету, бледное и истощенное от вечного бегства.
– Видишь? – спросил он, держа зеркало, в котором я тщетно старалась разглядеть что-то новое помимо образа, который мне не нравился. – Отражение так не считает. Все еще ведьма.
– Ой, погоди, – зашептала я театрально, подавшись к зеркалу. – Что-то вижу… Сейчас… Зеленая кожа и рога! А, нет, показалось, это все еще просто я. Ничего там нет, дурень!
Коул нахмурился и повернул зеркальце к себе. Я успела рассмотреть, как причудливо искажаются в нем родинки на его лице и шее, похожие на шоколадную крошку в сливочном пломбире. Коул обслюнявил большой палец и заботливо потер зеркальце.
– Должно быть, оно зачаровано для тебя одного, – предположила я, не совладав с любопытством. – Дай-ка сюда. Смогу определить, если…
– Нет, – ощетинился Коул и захлопнул зеркальце у меня перед носом в тот момент, когда я перегнулась к нему через стол. – Не в этот раз!
– Как скажешь.
Категоричный тон Коула умерил мой пыл, а также желание помогать. Вернув себе хладнокровие, я глотнула из пиалы чай.
– Та смешная считалочка… Откуда она? Если я – первая ведьма, которая согласилась с тобой говорить, ты вряд ли написал ее сам. «Прикрой шелком наготу»… Очень умно объединить все наши фетиши в милой песенке. Мы и впрямь славимся… тягой к прекрасному, – ловко заменила я слово «клептомания».
– Это стихотворение моей бабушки, – ответил Коул как-то смущенно, будто рассказывать о себе было для него чем-то новым и даже неприличным. – В Северной Каролине, где я рос, ведьм живет много.
