Должен признаться: зная, что отец Хайден против меня, я хочу проводить с ней еще больше времени. Поэтому я предложил уехать вместе?
Нет, это нечто большее. Меня тянет к этой девушке. Я мало что о ней знаю, но она мне нравится. Думаю, я ей тоже.
Такси наконец останавливается на вершине холма, посреди жилого района, и Хайден выпрыгивает из машины, радостно поблагодарив водителя. Я тоже выхожу и оглядываюсь: сильный ветер сносит меня и распахивает пиджак. Я кутаюсь, дрожа от холода и ветра, а Хайден подходит ко мне, смеясь:
– Здесь холоднее, чем я думала.
Мой взгляд опускается ниже, ее соски выпирают из-под ткани платья. Да, как я и предполагал.
Лифчика нет.
– Где мы, черт возьми, находимся? – интересуюсь я.
Она останавливается передо мной, игнорируя вопрос.
– Пойдем.
Я позволяю ей взять меня за руку и следую за ней, расстояния между нами достаточно, чтобы я мог наблюдать за ее покачивающимися бедрами. То, как она двигается, гипнотизирует меня, и я испытываю искушение засунуть руку ей под юбку и коснуться верхней части ее шелковистого гладкого бедра. Просунуть пальцы в декольте платья и изучить то, что под ним. Поцеловать эти ухмыляющиеся губы.
Но, наверное, было бы не слишком разумно делать первый шаг, когда вокруг, кроме нас, ни души – в такой-то час. Она, скорее всего, закричит и позвонит в 911.
Если она умная, то так и сделает. Она меня не знает. Я могу оказаться кем угодно.
– Вот мы и на месте, – пропевает она, когда перед нами вырисовывается церковь, парковка рядом совершенно пуста. Она берет меня за руку. – Это за церковью.
– Что? – непонимающе спрашиваю я, ускоряя шаг, чтобы идти рядом с ней.
– Увидишь, – загадочно произносит она.
Мы идем по огромной парковке за церковь и натыкаемся на детскую площадку: большую огороженную территорию с пластиковыми домиками и горками. Все на таких играли в детстве. Там стоит выцветший желто-голубой игровой комплекс с горками, выходящими по обе стороны от него, и скалодромом спереди. Хайден останавливается, бросает мою руку и зовет:
– За мной!
Она начинает карабкаться вверх по горке прямо в туфлях, ее юбка развевается и приоткрывает идеальную задницу.
Я со смехом наблюдаю за ней:
– Какого черта ты делаешь?
– Поднимайся! – Она стоит на самом верху комплекса, под куполообразной голубой крышей.
Я складываю ладони рупором и кричу:
– Я слишком высокий!
Она упирает руки в бока и закатывает глаза:
– Да не настолько. Давай, поднимайся.
Сдавшись, я взбираюсь на другую горку, не такую крутую, мои новенькие туфли Gucci скользят. У меня подкашиваются ноги, и я чуть не падаю лицом вниз, а Хайден лишь хохочет.
– У тебя получится! – подбадривает она.
Я смотрю на нее и, собрав все силы, подтягиваюсь, проскальзываю через туннель и оказываюсь на вершине рядом с Хайден. Я медленно распрямляюсь, боясь удариться о что-то, но все равно бьюсь головой о крышу.
– Видишь? Не так уж и высоко.
Она ухмыляется, протягивая руку, чтобы коснуться моей щеки. Ее пальцы обжигают мою кожу, во рту пересыхает.
– Посмотри в ту сторону.
Она обхватывает пальцами мой подбородок, осторожно поворачивая мою голову, и у меня перехватывает дыхание от открывшегося вида.
Перед нами раскинулся Сан-Франциско – мерцающий, сверкающий городской пейзаж, открывающийся с задворок неприметной старой церкви в одном из районов Окленда.
– Я бы ввел плату за такой вид, – вздыхаю я, не отрывая глаз.
– Правда? Мы ходили в эту церковь, когда я была совсем маленькой, мы жили неподалеку, – рассказывает она.
Я смотрю на нее:
– Ты жила в Окленде?
– В Беркли. Очень-очень давно, в детстве. Еще до того, как папа заработал состояние.
Она с грустью улыбается.
– Он в детстве ходил в эту церковь, поэтому часто приводил нас сюда. Потом говорил, что это помогает ему снова почувствовать себя молодым. Позже я узнала, что это было как раз в то время, когда моя мама поймала его на измене со своей помощницей. Она сказала мне, что он ходил исповедоваться, хотя это не католическая церковь, но это неважно: я была такой маленькой, что все равно ничего не понимала. Понятия не имела, о чем она говорит. Стало ясно, только когда повзрослела.
Она вздыхает и делает шаг вперед, ухватившись за стену перед собой, высотой до пояса, устремив взгляд на город.
– Да, брак моих родителей трещал по швам.
Я встаю рядом с ней, моя рука касается ее руки. От первого прикосновения загораются искры, согревая мою кожу, но я стараюсь вести себя спокойно.
– Брак моих родителей тоже был хреновым. Они постоянно ссорились.
– Ага, и мои. Пару лет назад я вдруг вспомнила об этой церкви, и мы с Палмер проехали весь район, разыскивая ее, пока окончательно не заблудились, – она смеется и качает головой, – а в итоге наткнулись случайно.
– Почему ты не спросила Сири? – поддразниваю я, и она улыбается.
– Понятия не имела, как называется церковь. К тому же мне даже понравилось: едешь без цели, никто не командует, куда поворачивать и что делать. Мы с Палмер всю дорогу хохотали. Она так злилась на меня, потому что ей нужно было в туалет, а пойти было некуда: ни туалетов, ни магазинов по пути. В итоге она села на корточки вон за тем деревом, – она указывает на огромный дуб неподалеку, – и потом призналась, что вид стоил того, что ей пришлось столько терпеть.
Я опираюсь на стену перед нами, моя правая рука рядом с ее левой. Я заметил, с какой теплотой Хайден относится к сестре, и немного завидую. Кроме друзей, мне не о ком так заботиться, и, если бы я однажды признался кому-нибудь из этих засранцев, что они мне дороги, они бы надо мной посмеялись. Кстати, при переезде я забрал с собой мамину кошку. Люблю эту вредину, но в самом деле. Это же кошка.
– Ты так любишь свою сестру, – замечаю я.
На ее губах появляется едва заметная улыбка:
– Люблю.
– А у меня нет братьев и сестер. – Я делаю паузу и вдруг осознаю: – А, погоди. Вру. У Хелены и моего отца есть девочки-близнецы.
– Лондон и Пэрис. – Хайден ловит мой взгляд. И как ей удается сохранять серьезное лицо, произнося эти имена вслух, еще и в одном предложении? – Очаровашки.
– Это самые глупые имена, которые я когда-либо слышал в своей жизни, – бурчу я.
Она разразилась смехом, таким звонким, что у меня все внутри приятно сжимается.
– Хотя они действительно очаровательны. Но имена!
– Согласна, имена нелепые.
– И даже близко не итальянские, – говорю я с легким отвращением. Как Хелена убедила отца? Уверен, он не мог такого придумать. Никогда не поверю. Это выдумала Хелена.
– О, так если у тебя будут дети, их имена обязательно должны быть итальянскими? Рокко, Лоренцо и Роза?
– Скорее, Клаудия, Франческа и Винсент, – говорю я, вспоминая двоюродных сестер, – хотя мне все равно, потому что у меня никогда не будет детей.
– Не хочешь? – Забавно, что она не удивлена.
Я мотаю головой:
– Не хочу быть отцом. И жениться тоже не планирую. Любовь для слабаков, помнишь? – Я улыбаюсь ей.
Она придвигается чуть ближе, и я чувствую тепло ее тела, доходящее до меня:
– Ты знаешь, я о любви того же мнения. И тоже никогда не хочу выходить замуж.
– Да брак – как тюрьма, – говорю я, мой голос звучит жестко, потому что я серьезен. – Посмотри, что брак сделал с моими родителями. Теперь они ненавидят друг друга. Папа весь в любви к Хелене, но и их брак, в конце концов, рухнет. Посмотри, как легкомысленно она ко мне клеится, хотя замужем за моим отцом всего два года.
К черту любовь. К черту брак. К черту все это.
– Да и отношения, по сути, та же тюрьма, – добавляет она. – Друзья приходят и уходят. Семья – это навсегда, даже если ты хочешь пристрелить большинство из ее членов. – Я смеюсь. – Зачем связывать себя длительными отношениями, если знаешь, что в итоге будешь несчастен? Слишком большое давление. Слишком много ожиданий.
Черт, она что, поселилась в моем мозгу? Она говорит то, что я чувствую. Никогда раньше не встречал девушку с настолько схожими мыслями.
Она размышляет как я.
– Полностью согласен. Лучше быть одному. – Я придвигаю руку ближе к ее и кладу два пальца на два ее. – Ты мне нравишься, Ченнинг.
– Ты мне тоже нравишься, Сорренто. – Она подталкивает меня бедром, и я спотыкаюсь, как тупица, моя рука выскальзывает из ее. – Но мы не собираемся ничего начинать. Ты понимаешь, о чем я?
Я хмурюсь.
– Нет. Объясни.
Она поворачивается, и мой взгляд падает на ее грудь. Обнаженная кожа. Соски – маленькие шарики под тонкой белой тканью платья. У меня текут слюни от одной мысли, чтобы увидеть ее грудь, и я уже собираюсь потянуться к ее талии, как она делает шаг назад, будто знает, что я собираюсь сделать дальше.
Не буду отрицать, меня наполняет страшное разочарование.
– Между нами химия. – Ее голос низкий. Сексуальный. Я наклоняюсь ближе, чтобы лучше ее слышать. – Я чувствую это. И ты тоже. Хотя бы потому, что не перестаешь пялиться на мою грудь.
Попался. Я поднимаю взгляд и вижу ее веселые глаза.
– Прости.
– Не извиняйся. Я тоже не могу перестать пялиться на тебя. Ты очень круто выглядишь, – признается она.
Я расправляю плечи, ободренный ее словами, и чуть не ударяюсь о пластиковую крышу.
– Ты просто великолепна.
– Спасибо, – она смеется и качает головой, – но думаю, нам лучше остаться друзьями.
Какого черта?
– Почему?
– Ты мне слишком нравишься. Думаю, друзья бы из нас получились отличные. А секс только помешает.
Она поворачивается, чтобы снова посмотреть на город, а я испепеляю ее взглядом, пытаясь осознать сказанное.
– Что значит «секс только помешает»?
Я веду себя как тупица, но, возможно, мой мозг слишком затуманен желанием, и я не могу сосредоточиться на словах о дружбе.
– Он все испортит. Запудрит нам мозги, заставит думать, что нам подходит случайная связь без обязательств, когда в глубине души мы знаем, что наши чувства в конце концов возьмут верх над всем остальным. Мы влюбимся, станем лучшей парой в кампусе, а потом медленно, но верно появятся взаимные обиды и претензии. В конце концов это превратится в гигантский кошмар, и мы начнем громко ссориться на людях. Наши друзья будут тайно делать ставки на то, когда мы закончим отношения, а кто-то даже будет умолять нас поскорее разойтись, потому что их наша драма уже достанет. Это превратится в монотонную череду ссор и траха, пока в конце концов мы не расстанемся.
Я смотрю на нее, пораженный ее объяснением, ее видением. То, что она сказала, звучит сексуально, но безумно.
– Сколько ты сегодня выпила?
Она опять смеется:
– Ни капли. Ты просто в шоке, потому что в глубине души знаешь, это довольно точная оценка того, что может произойти.
– Я понятия не имею, что у нас может получиться. Не могу заглянуть в будущее.
– А я могу. Для этого даже хрустальный шар не нужен. – Она странно на меня смотрит. – Слушай, я не планировала выходить за рамки случайного знакомства.
Не в силах остановить себя, я протягиваю руку, ведя пальцами по ее руке. От моего прикосновения по ней пробегают мурашки. Мне нравится такая реакция, а я ведь к ней едва прикоснулся.
– Может, мы станем друзьями с привилегиями.
– Это предложение должно мне льстить?
Я убираю руку:
