– Они страдали от другого, – сказал Фишер, вынимая из ящика коробку со свечами.
12 ч 19 мин
Они снова пересекли вестибюль, каждый со свечой в подсвечнике. От колеблющегося при движении света их тени колыхались на стенах и потолке.
– Вон там должен быть большой зал, – сказал Барретт.
Они прошли под глубокую шестифутовую арку и остановились. Эдит и Флоренс почти одновременно вскрикнули, а Барретт, подняв свечу, чтобы было лучше видно, тихо присвистнул.
Зал длиной в девяносто пять и шириной в сорок семь футов занимал два этажа, и его стены на восьмифутовую высоту покрывали каштановые панели, а выше виднелись грубо обтесанные камни. В дальнем конце помещения возвышался огромный камин, облицованный резным камнем.
Вся мебель была древней, не считая разбросанных стульев и диванов, обитых по моде двадцатых годов. Там и сям на пьедесталах виднелись мраморные статуи. В дальнем углу стоял большой концертный рояль, а в центре зала – круглый стол диаметром более двадцати футов и вокруг него шестнадцать стульев с высокими спинками; над столом висела большая люстра. «Неплохое место, чтобы установить оборудование», – подумал Барретт. В зале, очевидно, к их приезду сделали уборку.
– Пойдемте поскорее, – сказал Барретт, опуская свечу.
Они покинули большой зал, еще раз прошли через вестибюль под нависающей лестницей и свернули направо, в другой коридор. Через несколько ярдов слева обнаружился ряд дверей из орехового дерева. Барретт толкнул одну и заглянул внутрь.
– Театр, – сообщил он.
Морщась от неприятного запаха, они вошли. Театр был рассчитан на сто человек, его стены покрывала старинная красная парча, а наклонный пол с тремя проходами – толстый ковер, тоже красного цвета. На сцене по бокам от экрана возвышались позолоченные колонны в ренессансном стиле, а вдоль стен – серебряные канделябры, в которых была скрыта электропроводка. Изготовленные на заказ кресла полыхали бархатом винного цвета.
– Этот Беласко был так богат? – спросила Эдит.
– Полагаю, перед тем как он умер, его состояние насчитывало свыше семи миллионов долларов, – ответил Барретт.
– Умер? – эхом отозвался Фишер.
Он придерживал одну из дверей, чтобы не закрылась.
– Если вы хотите что-то сообщить нам… – сказал Барретт, выходя в коридор.
– Что я могу сообщить? Этот дом пытался меня убить, и ему это почти удалось.
Барретт как будто что-то собрался сказать, но потом передумал и посмотрел вдоль коридора.
– Думаю, эта лестница ведет к бассейну и парилке, – сказал он. – Но пока нет электричества, идти туда не имеет смысла.
Он захромал по коридору и открыл тяжелую деревянную дверь.
– А это что? – спросила Эдит.
– Похоже на домашнюю церковь.
– Церковь? – Флоренс побледнела. Приближаясь к двери, она издала испуганный горловой звук, и Эдит с тревогой посмотрела на нее.
– Мисс Таннер? – окликнул ее Барретт.
Флоренс не ответила. Уже подойдя к двери, она вдруг отшатнулась.
– Лучше не надо, – посоветовал Фишер, но Флоренс покачала головой:
– Я должна.
Она попыталась войти, но со слабым непроизвольным вскриком опять отшатнулась. Эдит вздрогнула:
– Что там?
Флоренс была не в силах ответить. Она с шумом дышала и только трясла головой. Барретт положил руку на локоть Эдит. Взглянув на мужа, она увидела, как он проговорил одними губами:
– Все в порядке.
– Я должна войти, – словно бы извиняясь, повторила Флоренс. – Пусть не сейчас. – Она глотнула. – Эта атмосфера просто непереносима для меня.
– Мы на минутку, – сказал ей Барретт.
Она кивнула и отвернулась.
Войдя в церковь, Эдит собралась с духом, ожидая какого-то потрясения, но, ничего не ощутив, в замешательстве повернулась к Лайонелу и хотела что-то сказать, потом решила подождать, пока они отойдут от Фишера.
– Почему она не смогла войти? – прошептала она.
– Ее система настроена на психическую энергию, – объяснил Барретт. – Очевидно, здесь очень сильные поля.
– Почему именно здесь?
– Возможно, дело в контрасте. Церковь в аду – что-то вроде этого.
Эдит кивнула и оглянулась на Фишера:
– А его почему это не беспокоит?
– Возможно, он лучше умеет защищаться.
Эдит снова кивнула и остановилась, ожидая, пока Лайонел закончит оглядывать помещение церкви с низким потолком. Здесь было пятьдесят скамеек для посетителей, перед ними стоял алтарь, а над ним, поблескивая в свете свечей, виднелась фигура распятого Иисуса в человеческий рост.
– Это лишь похоже на храм, – проговорила Эдит и в шоке отшатнулась, увидев, что фигура Иисуса голая и между ног у нее торчит кверху огромный фаллос.
Глядя на непристойное распятие, она не удержалась от возгласа отвращения. Воздух вокруг словно сгустился и свернулся клубком у нее в горле.
Только теперь Эдит заметила, что стены церкви покрыты порнографическими фресками. Глаз выхватил справа одну, изображавшую массовую оргию с полуодетыми монахинями и священнослужителями, их безумные лица искажала маниакальная похоть.
– Опошление святого, – сказал Барретт. – Древняя болезнь.
– Он действительно был больной, – прошептала Эдит.
– Да.
Барретт взял ее под руку, и, пока он вел ее по проходу, Эдит увидела, что Фишер уже ушел. Они нашли его в коридоре.
– Она ушла, – сказал он.
Эдит уставилась на него:
– Как она могла… – Она прервалась, озираясь.
– Уверен, ничего страшного, – успокаивающим тоном произнес Барретт.
– Вы уверены? – со злобой проговорил Фишер.
– Я уверен, что с ней все в порядке, – твердо сказал Барретт. – Мисс Таннер! – позвал он. – Пошли, дорогая. – Он двинулся по коридору. – Мисс Таннер!
Фишер молча следовал за ним.
– Лайонел, с чего бы ей…
– Не будем делать скоропалительных заключений, – прервал ее Барретт и позвал снова: – Мисс Таннер!
– Я здесь!
Барретт улыбнулся Эдит и взглянул на Фишера. Напряжение на лице у того не исчезло.
Флоренс стояла в дальнем конце зала. Они поспешили к ней, и их шаги не в такт застучали по полу.
– Вы не должны были так поступать, мисс Таннер, – сказал Барретт. – Все встревожились из-за вас.
– Простите, – ответила Флоренс, но это было лишь формальное извинение. – Я услышала здесь чей-то голос.
Эдит вздрогнула.
Флоренс указала на испанский комод рядом с собой, в ореховое дерево был встроен граммофон. Нагнувшись к его диску, она сняла пластинку и показала им:
– Вот в чем дело.
– Но как он мог работать без электричества? – не поняла Эдит.
– Ты забыла: они пользовались заводными граммофонами.
Барретт поставил подсвечник на комод и взял у Флоренс пластинку.
– Самодельная, – сказал он.
– Беласко.
Барретт заинтригованно посмотрел на нее:
– Это был его голос?
Она кивнула, и он отвернулся, чтобы снова поставить пластинку. Флоренс посмотрела на Фишера, державшегося в нескольких ярдах поодаль, глядя на граммофон.
Барретт покрутил ручку, заводя пружину, тронул пальцем конец стальной иглы и поставил ее на край диска. Из раструба послышался треск, а потом голос.
– Добро пожаловать в мой дом, – сказал Эмерик Беласко. – Я счастлив, что вы смогли прийти.
Эдит прижала к груди руки; ее сотрясала дрожь.
– Уверен, за время вашего пребывания здесь вы многое узнаете.
Голос Беласко был тихим и мягким и тем не менее внушал ужас – голос тщательно контролирующего себя сумасшедшего.
– Печально, что я не могу быть с вами, – продолжал он, – но мне пришлось уйти до вашего прихода.
«Ублюдок», – подумал Фишер.
– Однако не тревожьтесь о моем физическом отсутствии. Считайте меня невидимым хозяином и верьте, что в течение вашего пребывания здесь душой я буду с вами.
Эдит отбивала зубами дробь. Этот голос.
– Я обеспечил все, что вам понадобится, – продолжал голос Беласко. – И ничего не упустил. Ходите куда хотите, делайте что хотите – это основополагающий закон моего дома. Чувствуйте себя свободными в любых действиях. Здесь нет никакой ответственности, никаких правил. Единственным правилом должно быть: «Каждый делает что хочет». И пусть каждый найдет ответ, которого ищет. Он здесь, уверяю вас. – Возникла пауза. – А теперь… auf Wiedersehen.
Игла на пластинке неприятно заскрипела. Барретт снял звукосниматель и выключил граммофон. В большом зале стало бесконечно тихо.
– Auf Wiedersehen, – повторила Флоренс. – До встречи.
– Лайонел…
– Запись не предназначалась для нас, – сказал он.
– Но…
– Это было записано добрых полвека назад. Посмотри на пластинку. – Барретт снял ее. – Это просто совпадение, что слова применимы к нам.
– В таком случае что заставило граммофон звучать? – спросила Флоренс.
– Это другой вопрос, – ответил Барретт. – Сейчас мы обсуждаем запись. – Он посмотрел на Фишера. – В сороковом году он играл сам по себе? В отчетах ничего об этом не говорится.
Фишер покачал головой.
– Вам что-нибудь известно об этой записи?
Казалось, Фишер не собирается отвечать, но потом он проговорил:
– Бывало, приходили гости и обнаруживали, что его нет. И тогда для них проигрывалась эта запись. – Он помолчал. – Беласко устраивал такие шутки. Пока гости были в доме, он тайно следил за ними.
Барретт кивнул.
