– Спасибо, что пригласила на день рождения, – произносит Павел хрипло. – Было приятно стать твоим гостем.
– Спасибо за шоколадку, – парирую я. – Было бы неловко после такого подарка отказать.
– Ненавижу эту заправку.
– Паш, – произношу загадочно. Потом серьезнею. – Ты должен кое-что знать, только…
Я делаю паузу, наблюдая за тем, как пьяная беспечная улыбка сползает с его лица. Медленно и неминуемо.
Глаза вновь прищуриваются то ли от попавшего дыма, то ли от раздражения. Хватка рук становится сначала сильнее, затем значительно слабнет.
– У тебя есть мужик, угадал? Конечно, у такой славной. Как иначе? Вы поругались в хлам, но все равно потом помиритесь. Или он в какой-нибудь ебучей командировке?
Ауч. Но забавно, что Адомайтис об этом беспокоится.
– Не совсем. Я тебя обманула. Это не подруга перепутала ресторан, а я. Иногда я бываю рассеянной. Это злит и бесит окружающих людей.
– Фоу! Как на качелях вверх-вниз!
Я пожимаю плечами, скромно потупив глазки.
– Все умные люди бывают рассеянными, – быстро обнадеживает он.
– Вот как. Даже ты?
– Мне-то откуда. – Павел закатывает глаза. А потом улыбается. Снова легко, пьяно и просто обалденно.
Это один из самых лучших дней рождения в моей взрослой жизни.
Сигарета одиноко тлеет в его руке. Я снова приковала к себе все его внимание. Павел наклоняется, и мне хочется, чтобы он сделал это. Поцеловал меня. Коснулся губами, лизнул, опалил дыханием. На его языке смесь слюны, алкоголя и никотина. Взрослый вкус. Я хочу его попробовать.
Прямо сейчас… И правда качели. Фоу!
Вдалеке проносится та же самая машина, из которой басит так, что перепонки едва не лопаются: «Твоя сука хочет…»
Я испуганно вздрагиваю и отворачиваю голову в сторону. Павел обнимает крепче. Я чувствую его дыхание на виске. Потом ниже.
Вцепляюсь в его пальто и закрываю глаза.
Павел убирает мои волосы за спину и касается горячими губами холодной щеки.
Мир качается.
Губы скользят по коже.
Я чувствую поцелуй рядом с мочкой уха. А следом – как позорно возбуждение простреливает низ живота, концентрируя все внимание именно в той области.
Мои пальцы сжимают ткань его пальто до белых костяшек. Я невольно подаюсь вперед грудью.
Его губы опускаются ниже. Павел шумно втягивает в себя мой запах.
После чего срывается и начинает целовать шею. Трогать языком и губами одни из самых чувствительных точек на моем теле. Целовать жадно, смело и нагло. Послабляя самоконтроль. Капитулируя и признаваясь, что он тот еще варвар. И что ему до одури сейчас нужна я.
Он обхватывает губами, лижет, прикусывает. Оставляя после себя леденеющий на холоде влажный след. Я прижимаюсь теснее.
Павел втягивает в себя мою кожу, касается ее зубами. Я привстаю на цыпочки.
Мир переворачивается опять и опять. Я на какой-то карусели, бешеном секс-аттракционе. Чтобы не упасть, держусь за Адомайтиса, а он, видно, расценивает это как положительный ответ.
Удовольствие заполняет изнутри – в области шеи концентрируется жаром и растекается по телу. Внутри от нетерпения становится больно. А еще влажно там, внизу живота.
Павел просто ласкает мою шею, а я готовлюсь к нему. К его вторжению. Каждой своей клеточкой. Округляю глаза от осознания происходящего. Но это слишком приятно, чтобы останавливать.
Адомайтис находит руками мои пальцы. У него ладони тоже горячие. Он засовывает мои руки в свои карманы и греет. А сам все еще целует. Шею. Нравится ему, что ли? Маньяк, уже нет сомнений.
Павел… Паша обхватывает губами мочку уха. Лижет ее языком, господи.
– Я хочу тебя, – шепчет. – Дурею.
Рядом останавливается машина. Он отрывается от меня.
– Прости, – говорит быстро. И смотрит в ожидании. Глазами не то пьяными, не то безумными.
Это кажется наглым, я ощущаю, что растерялась. Адомайтис считывает мою реакцию абсолютно правильно. И моментально врубает заднюю:
– Я зря. Диана, извини, пожалуйста. Я не собирался.
Я качаю головой и иду к машине. Шея горит огнем. Она пропитана его слюной, его похотью.
В ушах бахает тихое: «Я хочу тебя».
Максимально сексуальное, что я только слышала в своей жизни.
Глава 7
Трель айфона в семь утра насквозь прорезает сознание тупой бритвой. А затем лопает нервные клетки, как игла – шары воздушные.
– А-а-а! Ненавижу! Да чтобы тебя бактерии сожрали, чудовище! – ругаюсь я, выключая будильник. – Ни винтика не оставили!
Утыкаюсь лицом в подушку и разрешаю себе жалобно застонать. Ударяю кулаком по матрасу.
Маньячелло-Адомайтис словно стоп-кран сорвал. Мало того что домой я вернулась за полночь и пьяная, так еще и оставшиеся для мирного сна часы о нем думала.
Помыться как следует сил не хватило. Я наскоро приняла душ, почистила зубы, разумеется, сделала трехступенчатый уход для лица, а потом завалилась спать.
Мои волосы пахли им. Резкой туалетной водой, которая, если привыкнуть, начинает нравиться. А еще никотином.
Я всю ночь купалась в этом запахе и вспоминала, как целовал. Его похоть покалывала мне кожу, давила на грудь, грела низ живота. Я кружилась на карусели с беспечной улыбкой, предвкушая продолжение. Безумие.
Когда твой бывший мужчина, человек некогда самый родной и близкий, предает, черту переступая. Когда затем ваши общие знакомые на тебя смотрят с легкой и едва различимой навязчивой улыбочкой. Когда в университете студенты отвешивают комплименты. А твоей маме якобы подружки наперебой звонят и сочувствуют…
Сдохнуть хочется.
Папе-то, конечно, не осмеливались вякнуть. Там за один намек можно кулаком в глаз получить. Но не могла же я остаток жизни за спиной папули просидеть? Даже с учетом того, что он был бы только рад этому.
Мысли в голове тогда начали бродить, что никогда, никому, ни за что… Я на самом деле очень стыдливая девушка, хоть и в себе уверенная. Эти два качества прекрасно сочетаются, хотя многим данный факт может показаться сомнительным.
Студенты в университете, если начистоту, отнеслись лучше всего. Да, глазки строили и намекали, комплименты щедрые отвешивали, но это была хотя бы естественная реакция. Коллеги же на кафедре тайком шушукались и посмеивались – вот что действительно гадство.
Воспоминания будят получше будильника. Их, увы, даже в отдаленном будущем не сожрут голодные микроорганизмы. Память сама может сожрать своего носителя. Запросто.
Я милостиво прощаю айфон и проверяю сообщения – пусто. Последнее от Вики: «Ок, пьянь». В ответ на мое: «Дома, жива и здорова».
Паша вчера довольно невозмутимо сел в мое такси. Я гордо – на переднее сиденье, он позади. Я тут же пожалела: можно было еще минут пятнадцать смело флиртовать и глазки строить.
Адомайтис проводил до подъезда, номер телефона взял. Рыцарски постоял у машины, пока я не написала, что в безопасности. После чего уехал. И пока тишина.
Что ж… Только начало восьмого, может, он еще спит?
Я отрываю голову от подушки и плетусь в ванную. Будущее химии и медицины само себя к экзаменам не подготовит.
В начале девятого я уже выхожу из дома, чтобы глотнуть морозного воздуха и чуть не поскользнуться на крыльце.
Пару минут стою возле засыпанной снегом «Ауди» и размышляю, что лучше: поднатужиться и почистить крошку сейчас или же взять такси, чтобы потом страдать вечером, дожидаясь машину бесконечно долго. Может быть… меня заберет с работы хирург?
– Дианка, привет! – доносится до меня приветливый голос Жени, прерывая цепочку размышлений.
Я прикусываю губу и опускаю глаза. Этого еще не хватало!
Евгений Воронов – еще один мой сосед, который по совместительству является двоюродным дядей Вики. У нее мы и познакомились однажды.
Жене тридцать пять, у него три овощных магазинчика, стрижка под ноль, располагающая улыбка и легкий нрав. Ужасно, просто невыносимо неуютно, когда он начинает за мной ухаживать! Ответить взаимностью не получается, а дурить хороших парней – не в моих правилах. Вика передала ему, что после тяжелого разрыва я не готова к отношениям. Женя отступился. Но дружить у нас не выходит. Навязчивая идея, что он ждет знак, не отпускает.
– Привет, Жень! – отвечаю весело. – Ты сегодня рано.
Довольно долго я работала во вторую смену, и мы выходили из дома в одно и то же время. Каждый божий день. Было некомфортно. Пришлось поменять расписание.
– Да, много дел. Помочь? – спрашивает он, кивая на щетку. Улыбается.
– Я, наверное, такси возьму… На ней прям шапка.
– Дай мне минуту и отойди подальше, женщина, – командует Женя, забирая у меня щетку и приступая к работе.
Сметает под ноги снег, а вместе с ним и мои робкие планы вечером вновь погреться в тачке хирурга.
Появляется неприятное чувство, что я что-то должна Жене. Начинает щекотать совесть. В последний раз я испытывала подобное, когда он взялся приносить мне свежие дорогие фрукты. Было так вкусно и так неудобно!
– Как дела? Как день рождения? Вика говорила, у вас девичник.
– А, да. Типа того. Было довольно весело. Но утро оказалось жестоким.
– Мне помогает пивко, а потом крепкий кофе.
– Я не могу пивко, я же в школе работаю.
– А я могу. Плюсы работы на себя.
Следует пауза. Я переминаюсь с ноги на ногу.
– Снега столько ночью выпало! – нарушает молчание Женя.
– Да, не говори, – продолжаю интересный разговор, теперь о погоде.
– Представляю, какие колеи. Как бы не занесло в повороте тебя. Могу отвезти. А потом забрать. Напиши только заранее время.
– Спасибо, Жень, я хочу еще в пару магазинов заехать. Ты очень мил.
Сажусь в машину, прогреваю. Когда Женя показывает знак, что готово, искренне благодарю его, посылаю мысленно сто очков в карму. И давлю на газ.
Припарковав машину у школы, вновь беру мобильный. Провожу по экрану. Пусто.
«Лонг-Айлендами» Адомайтис меня напоил, а про самочувствие наутро спросить, видимо, постеснялся. Что ж, жаль. Он действительно мне понравился.
Семерка тает, съеживается. Трансформируясь в пятерку.
Снова пятьдесят на пятьдесят, в общем.
Ближе к обеду я беру тайм-аут и уединяюсь в комнате отдыха с чашкой капучино и печеньем. Спать хочется страшно. Листаю сообщения – новых нет. У меня закрытый аккаунт в соцсети. Со вчерашнего дня никто в друзья не добавился.
Настроение почему-то стремительно портится. Капучино с сахаром имеет какой-то не тот вкус, а печенье и вовсе остается нетронутым.
Я откладываю мобильный экраном вниз. Делаю глоточек. Веду пальцем по шее. Там, где Павел целовал. Глаза закрываю. Приятно ведь было. Так приятно, что голову потеряла! Стояла на морозе и позволяла. Дышала жарко, прерывисто. Чувствовала, как сильно он хочет, и млела.
Качаю головой. Утром Адомайтис не написал ничего. Вообще.
Потираю несчастную шею. И впервые думаю о том, что, может, ни я, ни шея моя ему просто… не понравились?
В этом, конечно, нет ничего страшного. Тысячи людей каждый день ходят на первое свидание, и далеко не всегда оно удачное. Я давно не в строю, вот и расклеилась. Павел вчера ухаживал, старался очень, иногда даже слишком. Это было мило, мне казалось, что искра пробежала.
Или нет.
