Валерий Павлович Рыжов "Былое"

погружение, но, когда с берега пошло откровенное улюлюканье и подначки, я набрал побольше воздуха и ногами вниз пошёл ко дну.

Омут оказался не таким глубоким как его расписы-вали, видимо, потому я достиг дна раньше ожидаемого и

ткнулся ногами в дно довольно резко.

Дно плёса оказалось заваленным топляками от мо-левого сплава леса, левая моя нога проскользнула между

брёвнами, правой я давнул на одно из них, брёвна ше-вельнулись и зажали мою левую. Первое впечатление, подогретое страхом, было такое, что кто-то внизу схватил

меня за ногу лохматой и корявою рукою! Я чуть было не

37

заорал благим матом! Но ума хватило не орать. Я ощупал

то, что подо мной находилось и быстро всё понял. Воздух

был на исходе, секунды страха тоже видимо съели часть

кислорода, надо было как-то вырываться из плена. Первая попытка успехом не увенчалась, толчковая правая со-скользнула с бревна, и выдрать зажатую левую не удалось. Воздуха в лёгких почти не осталось, и я сообразил, что шансов вырваться у меня всего один: если вторая попытка не удачна, я хлебну и……

Постаравшись устроить свободную правую ногу на

бревне понадёжнее, я присел пониже и что осталось сил

рванулся вверх, Ободрав шкуру на выступающих боковых

косточках, что выше стопы, до самой кости я всё-таки вы-рвался из тисков и, отчаянно загребая, стал всплывать.

Вдох вынужден был сделать у самой поверхности, в лёг-кие рванулся воздух пополам с водой, боль от такого

глотка в груди была неимоверная, но главное-то…– жизнь

продолжается!

Другой эпизод, относящийся к этому лету связан с

пьянкой.

В Вологодских деревнях, по крайней мере, в местах, где жили тогда наши родичи, праздновались все Совет-ские и все церковные праздники. Кроме них каждая деревня имела сугубо свои, только этой деревне присущие

праздники. Я толком не помню мотивации этих гуляний, но они были, и праздновал их народ с размахом, по-русски. На праздники деревни приглашались гости из со-седних деревень, и народу иногда собиралось раз в несколько больше, чем население именинной деревушки.

Вот на такой праздник, в соседнюю Зубариху нас и позвали. Позвали вообще-то парней и девушек Викторова возраста, но я, как гость и брат Виктора, был прихвачен при-стяжным.

До Зубарихи было километров пять, и мы влёгкую

одолели это плёвое расстояние пёхом.

38

Праздник начался с самодельного деревенского пи-ва. Потом были танцы, песни и показательные бои парней с кольями в руках. В пылу показухи кто-то кому-то

попал не по правилам, показуха тут же переросла в бой

реальный, но увечий, слава Богу, не состоялось. Горячие

головы поостыли, и парни пошли пить мировую. Не помню кто, но меня угостили этим самым пивом. Пилось оно

как добрый квасок, я с жажды припал и… приплыл! Всё

предыдущее происходило вечерком, очнулся же я уже

поздней ночью. Только встал на ноги, как мне стало до

ужаса дурно, я вывернулся почти на изнанку, но зато чуть

позже полегчало и я огляделся.

Оказалось, что нахожусь внутри недостроенного

сруба, на голой земле, среди здесь же ночующих овечек и

коз. Выйдя наружу, я понял, что глухая ночь, все спят и

где наши, возможно сам Господь не ведает. Далее я понял, что мне становится ужасно холодно и пора что-то

предпринимать.

Где искать своих, и в Зубарихе ли они, я не знал, поэтому после некоторых раздумий решил идти домой, в

Свертнево, тем более что ночная прохлада стала донимать всерьёз. Заблудиться я не опасался, дорога была од-на, закавык вот только было несколько: один…, в лесу…, тёмная ночь…! Слава Богу, в кармане у меня лежал фонарик по кличке «Жучок». Это была такая электромехани-ческая штучка, которая давала слабенький пучок света, пока ты усиленно работал рычагом её динамо-машинки.

И я пошёл, подсвечивая себе Жучком, по пустынной

лесной дороге.

Прошёл я примерно половину пути, как вдруг впереди, в слабом луче фонаря вырисовалась фигура, конту-рами напоминающая волка! Я в ужасе застыл как вкопанный!

Волк сидел и смотрел на меня горящими глазами, шерсть его переливалась мерцающими бликами в слабом

свете моего хилого фонаря, который я нещадно жал и

жал в своей ладошке, боясь, что, как только он погаснет, 39

волк тут же на меня и бросится. Однако рычаг фонаря с

каждой секундой нажимался всё тяжелее и тяжелее, и

хоть я и пытался перебрасывать его из руки в руку, силы

мои скоро иссякли, да и рычаг почти заклинило. Наступил час «Х»!

Сколько прошло времени, пока я стоял и уничтожал

перегрузками фонарь, трудно сказать – мне показалось, пролетела вся вечность.

Когда фонарь исчерпал себя вконец, и наступило

полное безмолвие, я стал озираться в поисках дерева, на

которое можно было бы взметнуться, но такового вблизи

не было. Не выпуская волка из вида, я стал медленно-медленно пятиться в сторону ближайших деревьев. К

этому времени короткая северная ночь пошла на убыль, проклюнулась сумеречная видимость, очертания деревьев и кустов стали понятнее, и я начал кое-что соображать.

Первое, что до меня дошло – волк за всю эту вечность

даже не пошевелился! Даже не вякнул, а просто сидел и

пялился на меня своими горящими глазищами! Я перестал пятиться, постоял какое-то время, пока рассвет не

набрал большую силу и тихонько пошёл вперёд.

Волк не двигался. Я сделал ещё несколько шагов в

его сторону и в свете всё разгорающейся зари вдруг увидел: да вовсе это и не волк! Это ПЕНЬ!

Обычный трухлявый обгорелый ПЕНЬ!! Его обгоре-лые чешуйки и давали те блики в луче фонарика, которые

я принял за переливающуюся волчью шерсть.

Как же я его пинал! Пинал до тех пор, пока не почувствовал, что ногам очень больно, а пенёк уже сравнял-ся с землёй! Тем временем стало совсем светло, я почувствовал громадное удовлетворение от созерцания обломков пня под ногами и, подпрыгивая, погнал свои ноги в

такое родное Свертнево!

С кем я приехал в Свертнево на следующий год, точно не помню, вроде бы с двоюродной сестрой Надеждой и её придурком мужем Колей.

40

Первым ярким эпизодом в той поездке был полёт от

Вологды до Тотьмы на самолёте. Это был мой первый в

жизни полёт, лететь пришлось на биплане АН-2, над Во-логодскими лесами и болотами.

Оговорюсь сразу же по поводу придурка Коли. Тогда

я, конечно же, не смел вслух так говорить, но видит Бог, такого идиота я в своей жизни больше и не встречал!

Бедной сестре моей пришлось прожить с этим мужиком, по-моему, почти кошмарную семейную жизнь. Правда, оценку такую я смог дать её жизни значительно позднее, когда вырос и стал кое-что соображать в вопросах семейной жизни.

Итак, о полёте. Конечно же, выигрыш во времени в

сравнении с пароходом был несомненен: пароходом –

сутки, самолётом – час! Но для меня по комфортности

поездки тогда всё произошло с точностью до наоборот.

Эти воздушные ямы на границах суша – болото через 15

минут из часового полёта начали меня так выворачивать

наизнанку, что выйти из аппарата самостоятельно после

посадки я практически не мог! Говорят, я был даже не

бледный – я был зеленее любого крокодила на планете!

Сто раз за этот полёт я вспомнил, что назван родителями Валерием в честь Валерия Павловича Чкалова из

расчёта, что когда-нибудь вдруг стану как он, лётчиком!

И двести раз сказал себе – Да ни за что! Да никогда!!

Помню, умолял двоюродную свою сеструху на обратном пути плыть! Плыть хоть на лодке, хоть просто

вплавь, но только не на самолёте!!! И она, глядя на мою

зелёную рожу, это торжественно и железно обещала. Забегая вперёд, скажу – обещание не было выполнено.

На пути назад они с мужем запаздывали с выходом

на работу и, не взирая на мои мольбы, затолкали, буквально, меня снова в самолёт. К удивлению моему, из ча-са обратного пути меня полоскало всего 15 минут и того

кошмарного состояния, что я испытал месяцем раньше, уже не было. Забегая ещё дальше, я скажу, что больше

никогда в жизни я не испытывал ничего подобного во