Лев Аскеров "С миссией в ад"

Был спрошен:

Говорил ли когда обвиняемый, будто чудеса, творящиеся Иисусом Христом и апостолами были мнимыми?

Ответил:

В этой Вселенной я мыслю существование вселенского провидения, волей которого каждая вещь растет и движется в соответствии с ее природой. И, как я понимаю, для этого есть два способа: один из них – когда в теле присутствует душа, во всем теле и в каждой его части; другой – неизъяснимый, когда сам Бог присутствует во всем, но не как душа, а таким путем, который трудно постигнуть. Для нас, землян, в постижении природы своей и в понимании самих себя и таится неисчерпаемый кладезь всевозможных чудес…»

– Закончил? – спросил прокуратор.

– Да.

Внимательно просмотрев написанное, епископ после некоторого раздумья, произносит:

– Можешь быть свободным.

Тополино сдуло с места, как пыль. Он бежал в таверну «Морская качка», а сам то и дело возвращался к тому, что сейчас ляжет на стол Его Святейшества папы Климента VIII.

Ноланец был всегда осторожен в ответах. Каждую фразу произносил с замедленностью опоенного дурманом человека. Явно, обдумывал. А вот сегодня едва не проговорился. Правда заметили это только он, Доменико, кардинал Беллармино и дознаватель Кордини. Джузеппе, аж, вздрогнул. Но все обошлось.

Это случилось, когда один из судей спросил действительно ли он считает чудеса Христа мнимыми? На что Ноланец сказал:

– В этой вселенной я мыслю существование вселенского Часо…

Еще бы чуть-чуть и у него вырвалось бы слово «часовщик». Но во время спохватившись, он тут же нашелся:

– Вселенского провидения,– заключил обвиняемый.

Кто он, тот загадочный Часовщик? В записях, предположил нотарий, о нем, наверняка, что-то есть. Ведь кардинал тоже среагировал на оговорку Ноланца. У него глаза полезли под брови. И он еще нервней забарабанил по бумагам, обвязанным розовой лентой…

…Резкий порыв ветра с доброй жменей снега наотмашь ударил по глазам. На какое-то мгновение нотарий ослеп. А когда протер глаза, увидел, что стоит перед самой вывеской «Морская качка».

Кордини сидел в дальнем темном углу. Один. Перед ним стояло полдюжины опорожненных бутылок. Он тупо смотрел в налитый до краев бокал и, кажется, что-то нашептывал. Доменико решительно (куда только подевалась робость перед этим страшным человеком?) сел напротив.

– А, это ты, парень? – нисколечко не удивившись его появлению, не то спросил, не то принял как само собой разумеющееся, Джузеппе.

Взгляд его был трезв. Голос тверд. Язык не заплетался.

– Я совсем не пьян, парень… А встать не могу. Не пойму, что за пойло? Ноги отказали… Не поможешь подняться?

По февральскому мглистому Риму шел, опираясь на мышь, Человек-гора. Будь то днем, люди надорвали бы животики. Тополино обливался потом, задыхался. Каждая косточка была в неимоверном напряге. Вот-вот какая-нибудь треснет. Джузеппе понимал, каких трудов этому хлипкому юноше стоило его волочить. И он из всех сил старался помочь ему. Ноги же слушаться отказывались. Дознаватель кряхтел, скрипел зубами и то и дело сокрушенно причитал: «Ах, Джорди, Джорди…»

Пробирающий до кишок ветер и лютые компрессы мокрого снега, наконец, возымели своё действие. Конечности понемногу отходили.

– Ну вот, парень, мне полегчало… Теперь я могу сам, – сказал он.

– Меня зовут Доменико, – напомнил нотарий.

– Знаю. Это ты был в лекарской. Мне «сукин сын» сказал… Ведь ты брал ключ у него.

Тополино отнекиваться не стал. Не затем он шел к нему в таверну… Почувствовав подходящий момент, Доменико коротко изложил суть дела. Джузеппе оказался на редкость понятливым. Не дав договорить, он сказал:

– Хорошо. Помогу. Я пришел. Ариведерчи… Ты тоже ступай домой.

Сказал и, грузно развернувшись, зашагал к такому же громадному и мрачному дому, как он сам. Ошарашенный, столь неожиданным финалом разговора, Тополино, растерянно хлопая глазами, смотрел ему вслед. Доменико хотелось грубо, так, чтобы эта человекоподобная гора застыла, как истукан, заорать: «Ты, мясник чортов», стой!.. Как?!.. Как поможешь?!..» И, словно услышав его, Джузеппе остановился. Полуобернувшись, он поманил нотария к себе. Доменико обрадовано подбежал и… повис в воздухе. Ухватив за грудки, дознаватель поднял его на уровень глаз и четко процедил:

– Завтра у костра горбуна из виду не упускай. Не отходи от него ни на шаг… Я что-нибудь придумаю… Попробуй, зевни.

Пальцы его разжались, и Тополино плюхнулся задом в лужу. Джузеппе усмехнулся, махнул рукой, и, как ни в чем не бывало, пошёл дальше.

9.

Аббат Карл Бильдунг из монашеского ордена Святого Бенедикта, по кличке «Жгучий брюнет», явился на тюремный двор прежде, чем проснулись петухи. В четвертом часу пополуночи. Он носился по нему, как взбесившаяся собака. Злой. Не выспавшийся. А главное – не протрезвевший.

Всполошенные кондотьеры разбегались от него, что куры в птичнике, до которых дорвался перегрызший цепь дворовый пес. Сталкиваясь между собой, они с площадной бранью накидывались друг на друга, обвиняя один другого непонятно в чем. Дошлые, пытались спрятаться в укромных местечках, где было темно и не холодно. Но не тут-то было. Огненно-рыжая копна волос Бильдунга пылала на ветру как косматый факел. Всё, стерва, высвечивала. А два постных пятна, зыркающих по сторонам, могли видеть даже в такой кромешной тьме. Оттуда, из спасительных щелей, куда забивались ушленькие, аббат гнал их пинками да тумаками…

Кличку, столь не вяжущуюся с его внешностью и, вызывающую смех, дал аббату сам Его Святейшество. А случилось это так.

Сразу после восшествия на святой престол Климент Восьмой, рекомендуя Бильдунга прокуратору Святой инквизиции, сказал, что этот жгучий брюнет лучший в христианском мире церемониймейстер по устройству публичных казней воинствующих безбожников. Он-де и педантичен, и изобретателен, и исполнителен…

– Каждый костер для нашего, любящего зрелищ, пополо он сделает праздником, – тоном, предупреждающим какие-либо возражения прокуратора, заключил понтифик.

Увидев впервые Бильдунга, прокуратор от удивления потерял-таки дар речи. Едва сдерживая всклокотавший глубоко в горле смех, он выдавил:

– Это вы?.. Вы аббат Карл Бильдунг?..

И не выдержал. Ударив себя по ляжке, громко расхохотался. Бенедиктинец, как не странно, не обиделся. Он все понял.

– Вы, синьор, представляли меня мавром? – расплывшись добродушной улыбкой, кротко спросил он.

Не в силах произнести ни слова, прокуратор закивал.

– Это шутка Его Святейшества. Он за глаза называет меня «Жгучим брюнетом», а когда я появляюсь…, реакция у всех такая, как у вас.

Не прошло и трех месяцев, как кличка аббата стала звучать отнюдь не смешно. Он жег людей и устраивал по этому поводу грандиозные шабаши. И пополо, веселясь и беснуясь, в экстазе проклинал заживо горящих в кострах еретиков. И если в их обезумевшем сознании зарождалась жалость, то связана она была с быстротечностью происходящего действа… Пополо ждал с нетерпением следующего костра. Звона церковных колоколов, возвещавших римлянам об очередном поражении дьявола, забравшегося в тело выродка…

В такие дни, едвали не спозоранок, по улицам города ходили хоры священников, самозабвенно поющих жизнерадостные молитвы. А за хорами тащились повозки с бочками вина, доставленными сюда из самых разных италийских монастырей. Горластые монахи наперебой расхваливали свое вино. Одни до хрипоты орали, что оно у них самое крепкое. Другие кичились букетом напитка. Третьи, надрывая горло, доказывали, что глоток их вина убережет тело христианина от бесовского вторжения, ибо оно приготовлено по секретнейшему рецепту, выработанному Святой Инквизицией… А все вместе они, по строжайшему приказу Жгучего брюнета, никому в питие не отказывали. «Пей!.. Пробуй!.. Сравни!..» – зазывали они и, подмигивая, щедро наполняли протягиваемые им кружки дешевым, но убойным хмелем.

И пьяный пополо, распевая скабрезные песни, валил на Кампо ди Фьоре (2), где уже наготове стояла пирамида из хорошо просушенных поленьев, внутри которой, для «ехидны в образе человеческом», возвышался постамент . Сновавшие в толпе монахи зорко следили за буйствующими и, подбирая среди них наиболее крикливых и наглых, сбивали их в группы, а затем вели к воротам тюрьмы. Там, на всем пути до Площади цветов, вдруг оказывались овощные лавки с гнилыми овощами, фруктами, яйцами. Это тоже было делом рук Жгучего брюнета…

Ближе ко времени казни в храмах начинались торжественные богослужения, предававшие анафеме бесовское семя. Начинались они с божественной литургии в храме Святого Петра, когда с протяжным скрипом открывались тюремные ворота и вслед выступившим оттуда монахам, облаченным с ног до головы в черное, и, держащим перед собой кресты, выезжала повозка. В ней, трясясь всем телом, в стальной клетке покачивался бледный призрак безбожника.

Поднимался рев. Вопил опоенный Ватиканом Рим. В узких прорезях монашеских капюшонов метался первобытный страх. Дикое скопище могло раздавить, растоптать, разметать… Но и здесь у Жгучего брюнета было все схвачено. Монахи, за ночь, поставившие здесь на каждом шагу лавки с гнильем, умело орудуя, оттесняли наиболее взъярившихся людей…

Под этот рев, который докатывался до Кампо ди Фьоре и приводил в жуткое оцепенение собравшихся, на специальное каменное возвышение с чинным

спокойствием выходил весь состав Святой инквизиции. Именно в тот самый момент. Не раньше и не позже… Так положено было по сценарию Жгучего брюнета. Поговаривали, что одеяния, в коих выходили к пополо инквизиторы, предлагал и рисовал портным все тот же Жгучий брюнет.

В представлении, которое ставил аббат, он продумывал каждую мелочь. И становился невменяемым от гнева, если что могло как-то испортить его спектакль… Как сейчас, когда Бильдунг носился по двору косматым факелом, раздавая направо и налево затрещины.

10.

Джузеппе, наблюдая за ним со стороны, едва сдерживал улыбку.

– Что случилось, Карл?! – наконец выкрикнул он.

_________________

2.Кампо ди Фьоре – в Риме Площадь цветов

– А, Кордини! – обрадованно кинулся к нему аббат.– Хорошо, что ты здесь. Помоги!… Посмотри на повозку. На ней везти Ноланца, а она без двух колес… Вчера еще стояла целенькая. Сам проверял… Воры поганые!

– Бестии! – пробухтел дознаватель. – Не беда, Карл. Сейчас я их заставлю…

– Сделай милость. Возьми на себя… Мне надо на площадь… Потом посмотреть, готово ли вино, лавки…

Закончить, однако, аббат не успел. Он снова взвился, словно кто шилом ткнул ему в зад.

– Рогоносцы!.. Недоноски!.. Бочка с маслом… Она до сих пор здесь. Ну, вот видишь, Джузеппе, – жаловался Бильдунг. – Ее еще вчера должны были перебросить на площадь, к штабелям… Какой олух забыл?!…Разорву! Пущу по миру!…

Кордини покачал головой. Он хорошо понимал разгневанного церемониймейстера. Не облей доски тем маслом, костер может не заняться. Потлеет, а при такой ледяной измороси с ветром возьмет и погаснет. Позор выйдет. Люди начнут судачить, мол, небеса были против приговора Святой инквизиции.

– Иди, Карл. Я позабочусь обо всем, – успокоил он церемониймейстера.

– Вот спасибо! Вот выручил…

Бильдунг развернулся, чтобы удалиться, но невнятное бормотание дознавателя остановило его.

– Что?! Что ты сказал, Джузеппе?

– Да странные, говорю, вещи творятся. Колеса, масло… – и взяв под руку аббата, Кордини зашептал:

– Вчера в таверне люди болтали, что кто-то из наших хочет облегчить смерть Ноланцу… Может, кто выстрелит со стороны. С крыши, например… Может, проломит камнем череп, а может, что другое…

– Да ну!? – вскинулся Бильдунг. – Ты уж смотри в оба, Джузеппе.

Кордини начал свою игру. Он хорошо знал дотошного аббата. И постарался подкинуть ему такое, что тот до конца представления будет как чесоточный ерзать. Подозрения загрызут бедолагу. Сейчас, наверняка, он подумывает об усилении охраны по пути следования кортежа от тюрьмы до Кампо ди Фьоре. Расшибется, но сотню монахов пригонит… В общем, загрузит себя работой. Джузеппе это знал и именно этого добивался…

Озадаченно почесывая гриву, Бильдунг вышел со двора. Спустя пару минут вернулся.

– Джузеппе, – позвал он,– ты когда станешь надевать Ноланцу намордник?

– Дождусь тебя.

– Вот хорошо. Дождись! – сказал и вприпрыжку выбежал вон.

Подозвав капрала, Джузеппе, тяжело глядя ему в глаза, вполголоса распорядился:

– Колеса достать хоть из-под земли. Думаю, часа хватит поставить телегу на ход…

– Хватит, синьор! – гаркнул капрал, ринувшись выполнять отданный без рукосуйства приказ.

– Стой, капрал! – не повышая голоса, остановил его Кордини. – Ты смотри у меня. Не справишься – будешь иметь дело со мной… И еще вот что. Бочонок с горючим маслом подкатите вон к той стене… Все понял?!.. Командуй!

Оставив кондотьеров, Джузеппе направился к сторожевому помещению, где оставил, принесенную им из дома сумку. Она сейчас ему понадобится. В нее, украдкой от жены, он запихал две непочатые банки с темно коричневой, густой жидкостью. Супруга частенько покупала ее у аптекаря, посоветовавшего мазать этой тягучей массой ноющие ревматизмом суставы хозяина. На удивление Джузеппе странное снадобье помогало ему. Называлось оно нафитью(3). Его привозили издалека. И стоило

____________

Нафить – доставляемый всему миру из Азербайджана, лечебная нефть ,нафталан.

оно кучу денег. Имело оно и другое любопытное свойство…

Однажды, он по ошибке вместо горючего масла дал соседу нафити, чтобы разжечь печку. А тот не посмотрев все содержимое выплеснул на дрова. Поленья вспыхнули мгновенно, зато поднялся такой чад, такой повалил дым, что всем показалось: начался пожар. Злополучная нафить закоптила весь дом.

Джузеппе вспомнил о той истории, когда пообещал нотарию что-нибудь придумать и помочь. Нафить, сообразил он, напустит столько дыма, что Доменико воспользуется этим.

Отомкнув затычку, Джузеппе выплеснул из бочонка немного чистого горючего масла, а вместо него влил всю имеющуюся у него нафить.

Час спустя, улыбаясь до ушей, капрал докладывал:

– С телегой все в порядке. Как новенькая.

Осмотрев ее, Джузеппе заставил кондотьеров прокатиться на ней. И остался доволен работой.

Светало. Шел седьмой час утра. Бильдунг все не появлялся. «Теперь забот у него по горло», – подумал дознаватель.

Тюремный двор заполняли все новые и новые люди, назначенные в сопровождение повозки с приговоренным. Среди них расхаживал и Паскуале. И тут Джузеппе осенило.

– Как вовремя ты пришел, – подозвав его к себе с неподдельной радостью воскликнул Кордини. – Аббат приказал этот бочонок поручить доверенному человеку. Его надо доставить на площадь.

– Всегда к вашим услугам, синьор Кордини, – польщенный дружеским расположением грозного дознавателя, откликнулся он.

– Прекрасно! Бери кого хочешь и действуй!

Бильдунга все не было да не было. На это, в сущности, Джузеппе и рассчитывал. Положив руку на плечо капрала и крепко сдавив его, дознаватель тихо и жестко сказал:

– Когда придет Жгучий брюнет, скажешь: я только-только пошел к Ноланцу. Когда бы ни пришел – только-только. Понял?!