– Ну, любила. Вздыхала. А он меня после выпускного вздрючил и укатил в Лос-Анджелес, красивой жизни искать. Вот и вся любовь. А ведь ходили вместе, за ручку держались. В кино, и все дела…
Салли махнула рукой, в глазах ее блеснули неожиданные слезы.
– Нет, я ни о чем не жалею. С Джоном мне хорошо, спокойно. И детки у нас пригожие получились.
Дети у Джона и Салли были славные: красивые и покладистые мальчики. Я часто думала, что если бы у меня были детки, я бы хотела именно таких сыновей.
«Ну и пусть, – думала я, – у меня никогда не будет детей, но я же могу любить чужих».
Мальчишки, Майк и Рой, полюбили меня с первой встречи. Честно говоря, в джинсах, бейсболке и при короткой стрижке они сперва приняли меня за парня. Но потом, когда Салли обрядила меня в платье, стали звать «занавесочная фея». Это потому, что простенькое платье, которое сшила Салли, было из той же ткани, что и занавески в детской.
«Занавесочная фея…» – что ж, мне нравилось.
Платье я надевала только по выходным, когда мы всей семьей ходили в церковь. Со временем я начала считать Джона и Салли своей семьей. Мальчишки висели на мне и называли «тетя Летти», я с удовольствием возилась с ними.
В отличие от меня, дети не обращали внимания на ссоры родителей, и скоро я тоже научилась воспринимать их как легкий дождь при ясном небе. Через некоторое время я поняла, что буйные ссоры необходимы супругам для последующего, такого же бурного, примирения.
Но чем больше становился живот Салли, тем тише и нежнее становились эмоции. В редкие минуты отдыха Джон и Салли сидели, обнявшись, и я завидовала им. Их отношения нельзя было назвать романтичными, но они жили простой бесхитростной жизнью, которая приносила удовольствие им обоим.
Зеленые фермерские поля Калифорнии принесли мне успокоение. А может быть, тяжелая работа, от которой поначалу болело все тело. Работы было так много, что на мысли, переживания и размышления просто не оставалось времени. И только вечером, глядя в бескрайнее и глубокое небо Калифорнии, я думала о себе и своем месте в жизни. Мне казалось, что я наконец-то нашла хрупкое равновесие.
Я говорила с Богом не молитвами, а своими собственными словами.
«Спасибо, Создатель, что ты у меня есть», – говорила я и проваливалась в сон. Это был хороший сон: свежий и чистый, без сновидений. Я так боялась и сновидений, и предсказаний, и предчувствий. Они словно погружали меня в тяжелый мир денег, власти и похоти. В том мире не было любви. А есть ли она вовсе? Я закрывала глаза, слушала цикад, вдыхала запах травы, улыбалась и думала: «Есть. Всё вокруг – это любовь. Только надо научиться чувствовать ее. Надо вернуться к истокам. И быть как дети».
Так я и жила, возрождаясь с каждым днем.
2. Перец
Через три месяца, в начале декабря, Салли родила прелестную девочку, которую назвали Евангелина. Когда я первый раз взяла ее на руки, то просто заплакала от радости, от какого-то несказанного счастья.
Мне вспомнилось то, что я почувствовала однажды, еще в Рио, до свадьбы с Диего. Тогда, в своем видении, я держала на руках крошечную девочку и была наполнена любовью. Это видение подтолкнуло меня к замужеству. Я тогда очень захотела ребеночка. Доченьку. Но больше, чем ребеночка, я хотела любви. Я захотела наполниться ею до краев. Но тогда этому не суждено было исполниться, я не получила ни ребеночка, ни любви.
А теперь это видение сбылось. Только теперь! Сколько же мне пришлось испытать, чтобы, наконец, получить эту неземную любовь? И я плакала и плакала от счастья, осторожно прижимая к своей груди малышку. Я вдруг почувствовала себя счастливой. Словно открылись огромные синие небеса Калифорнии и это счастье хлынуло на меня, окутало, проникло под кожу и наполнило всю. Это нельзя было объяснить логически. Та же самая работа, то же самое окружение, тот же самый пейзаж, а меня словно подхватило и вознесло.
«Ты полетишь! – говорила мне когда-то мама. – За нас всех полетишь!»
И я – летала. Словно снова погрузилась в безмятежное детство.
Я вдруг поняла: чтобы любить, не обязательно, чтобы любили тебя. Вспоминала мою сестренку Стейси и чувствовала, что тоже люблю весь мир. И весь мир любит меня.
Еще одна трансформация произошла со мной: я стала посещать церковь вместе с Джоном и Салли. Это была методистская церковь, с дружной общиной, и я тоже стала частью этой общины. Простые молитвы, на привычном зыке, никакой торжественности, никакого органа и белых одежд, но Бог вдруг стал мне ближе. Я прямо чувствовала его поддержку и заботу каждый день, каждую минуту. Хотя я продолжала считать себя католичкой, воскресные службы доставляли мне радость. Без разницы, какой храм использовать для разговора с Богом: католический, греческий или синагогу. Бог слышит тебя, даже если ты молишься в поле, без возможности остановиться и перевести дух.
В церковь я ходила в своем единственном «занавесочном» платье. Салли настаивала на том, чтобы сшить мне новые, но я была против. Мне казалось, своим неброским нарядом я меньше привлекаю внимания.
Но я ошиблась.
В один из дней, оказавшись в городке, я зашла в небольшой магазинчик, торгующий фруктами. Я смотрела на сочные авокадо, вспоминая их вкус, на золотые персики и спелые плоды манго. У меня не было денег, чтобы купить, я хотела просто насладиться видом и запахом, вспомнить то время, когда я ела вдоволь. На ферме Джонсонов из фруктов в изобилии росли лишь лимоны. Мне порой казалось, что я вся пропахла ими и других запахов уже не будет.
Я взяла с витрины персик, понюхала его. Он источал сладкий аромат солнца.
Неожиданно с витрины упал и покатился к моим ногам еще один персик. Я присела, чтобы поднять его, и тут очередной персик попал прямо мне по макушке.
– Ой! – я потерла ушибленное место.
Из-за витрины показался сухонький старичок, владелец магазина.
– Вы пострадали, мисс? Простите, я так неловок!
– Ничего страшного, – улыбнулась я. – Расценивайте это как стихийное бедствие – персикотрясение.
Старичок захихикал.
– Но все равно, мисс, получается, что я ударил вас. Персиком.
Я тоже смеялась.
– Зато есть шанс, что теперь мне в голову придет какое-нибудь гениальное открытие, как Ньютону.
Старичок подошел ближе и протянул мне руку, помогая подняться.
– Может быть, стоит поцеловать, чтобы не болело? – игриво предложи он.
Смотреть на «старичковый» флирт было забавно. Хозяин лавки молодел прямо на глазах. Я решила подыграть ему.
– О, нет! Боюсь, тогда из моей головы исчезнут все мысли, не только гениальные. Вы слишком горячи!
Тут я заметила, что старичок так и не отпустил мою руку.
– Итан. Меня зовут Итан Пеппер*.
Я смутилась. И от такого имени и оттого, что снова приходится врать и называть имена своих бабушек:
– Летиция Маллан.
– О, Лэтис! Или Летти? – старый перец явно перешел в наступление. – Откуда вы? Мне казалось, я знаю все население округи. За исключением так называемых сезонных рабочих. Но это просто грязный скот…
Он снова захихикал. В этот раз его хихиканье показалось мне неприятным.
– Я как раз из «так называемых», – сказала я, и Пеппер перестал хихикать. – Работаю на ферме Джонсонов.
– Неужели Джонсоны так разбогатели, что могут себе позволить наемных работников? Сколько же они вам платят?
Я пожала плечами.
– Меня все устраивает, мистер Пеппер.
– Зовите меня просто Итан.
– Нет, – я покачала головой.
– Почему? – глаза старичка продолжали игриво блестеть.
– Не хочу, чтобы вы называли меня Летти.
– Хорошо, мисс Маллан.
– Миссис Маллан. Я была замужем.
Зря я сказала это. Во взгляде Итана произошла перемена, словно я вытащила красную тряпку перед быком.
– В разводе? – переспросил он заинтересованно.
– В процессе, – поправила я.
Я вспомнила эту встречу, когда спустя неделю Пеппер привез на нашу ферму целый ящик персиков. У Джона чуть челюсть не отвисла.
– С чего ты так расщедрился, мистер Скрудж? – спросил он, а я даже сразу не сообразила, почему он назвал Итана этим именем.
– Девочке надо хорошо питаться, – смущенно хихикал старичок. – Она такая… тоненькая. Вы, верно, плохо ее кормите.
У Салли глаза побелели от гнева. Я заметила это и постаралась смягчить ситуацию.
– Я хорошо питаюсь, мистер Пеппер, – поспешно сказала я.
– Но на ферме такая тяжелая работа! Я могу предложить работу в моем магазине.
Тут к Салли вернулся дар речи.
– Торговать твоими гнилыми овощами?
Итан поджал губы.
– Салли, милая, не надо… – пробормотал Джон.
– Ах, ты забыл? – накинулась на него Салли, – в тот год, когда у нас рухнула водонапорная башня и весь наш урожай высох. Он же ни цента нам в долг не дал! И потом…
– Джон, уйми свою жену! – предупредил Итан, но Салли было не остановить.
– Да ты все годы обдирал Джона как липку! А теперь приехал сманивать наших работников?
– Работников! – передразнил старичок. – Да я уверен, что вы ей и заплатить-то не можете! Вы просто позорите звание калифорнийских фермеров!
Итан мягко обратился ко мне:
– Летти, девочка, когда тебе надоест этот рабский труд, переезжай ко мне. Я дам тебе хорошее место и оплату…
– А за то, что лапать ее станешь, бонус выплатишь?
Пеппер разозлился, сел за руль и тут Салли добила его окончательно:
– Перчик-то, небось, засох уже, а все хорохоришься!
Салли добавила еще что-то, кажется не вполне пристойное, но я не расслышала. Рев мотора перекрыл ее слова.
Когда пыль от машины рассеялась, я сказала.
– Надо было вернуть персики.
– Конечно, вернуть! – резко сказала Салли. – В целости и сохранности. Джон, иди за ключами!
Но вернуть персики оказалось непросто. К ящику с золотистыми фруктами подбежали дети и с радостным визгом схватили их.
– Не получится вернуть, – засмеялся Джон.
* * *
Я не знала, что за давняя вражда у Джонсонов с Пеппером. Лишь однажды Салли упомянула, что Итан хотел выдать свою дочь за Джона и таким образом прибрать к рукам ферму. Когда же это не получилось, начал планомерно разорять Джона, чтобы купить ферму с торгов. Облапошить Джона было легко, но с тех пор как здесь появилась Салли и дела Джонсонов начали выправляться, Итан Пеппер стремительно терял надежду стать когда-нибудь хозяином фермы.
Теперь же в эти непростые отношения между Джонсонами и Перцем встряла еще одна фигура. Я почему-то понравилась Итану, но мне от этой мысли было неприятно. Он хотел заполучить меня. И здесь речь вряд ли шла о сексе. Если у Диего в его пятьдесят было так все плохо, то что может быть у семидесятилетнего Пеппера? Итан хотел получить меня, чтобы досадить Салли. Несколько раз он делал мне предложения, которые раз от раза становились все определеннее, настойчивее и гаже. Меня от них тошнило, но рассказывать Салли я не стала – ей хватало забот и без меня.
Я чувствовала себя яблоком раздора.
*pepper – перец
3. Цветение
В феврале зацвел миндаль, и это было прекрасно. Миндальных деревьев у Джонсонов росло не много, зато сады соседей поражали своей красотой. Невысокие, усыпанные белоснежными цветами, они напоминали спустившиеся с небес облака. Из красноватой пустыни, которая была для меня адом, я попала в рай. Именно такими я представляла себе райские сады. И у меня была Ева – маленький ангел, которому я посвящала все свое свободное время.
На весну пришелся невероятно большой урожай артишоков, так что Джонсонам пришлось озаботиться наймом рабочих. Работа кипела вовсю, Джон и Салли трудились целыми днями, как рабы, мне было их жалко, но по Салли было видно, что она довольна результатами, а значит дела налаживаются. Артишоки удалось выгодно продать. Еще осенью Салли, по словам Джона, «ошивалась в городе». Оказалось, в то время она договорилась с покупателями и урожай купили весь.
– Куда ты его пристроила? – спрашивал Джон.
