– Нооо! – тяну его обратно, но тут же просыпаюсь и понимаю, что уже утро и Руби тут.
Она походит к окну.
– ? aperto?[39 - Открыто?] – она закрывает створку и двигает туда-сюда ручку.
– Си, но закрывать, – отвечаю я и понимаю, что сейчас или… никогда мне не видать нового купальника. – Вьени фуори, – и я закрываю рот рукой в величайшем притворном изумлении.
Заворачиваюсь в одеяло и семеню к ней, щупаю отлив, словно и так непонятно, что он пустой.
– Фиить, – повторяю я ленкины звукосочетания, – туда, ветер, ууу, фуори мой купальник для пишина.
Руби вскидывает руки.
– Nooo! – она повторяет мой клич и оглядывается на комнату. Становится на коленки и смотрит под кроватью, потом снова подходит к окну и переваливается через раму, стучит по откосу, словно купальник вернется на ее призывную дробь.
– Туда, – показываю Руби на деревья, которые недавно срисовывала, – далеко-о-о.
И тут понимаю, что каким бы перышком не был купальник, перелететь террасу, дорогу, кусты и затеряться в деревьях он смог бы, только если бы Тор громыхнул своим молотом и вызвал смерч. Но деваться некуда, надо врать до конца.
Присаживаюсь на кровать.
– Но пишина.
– Ototto, – Руби садится рядом и смотрит на шкаф.
– Уно, – говорю я, – уно купальнико.
– Non piangere[40 - Не плачь. Сегодня Венеция!], – трясет одеяльный кокон она, – Oggi Venezia!
Точно сейчас заплачу, потому что все вышло глупо, и теперь у меня официально нет вообще никакой пляжной одежки, а в бассейн по-прежнему хочется. И, кажется, Руби не собирается бежать покупать мне новый. Придется притворяться перед девчонками и Митькой, что я не купаюсь из-за своей новой физиологии, которую Руби назвала «цикло». А перед Руби бубу строить великую нелюбительницу воды. У меня будет целая неделя, чтобы найти новый купальник или прожить остаток Италии в унынии, укоряя себя на глупость и излишнее доверие к гороскопам.
День Венеции, дорожной подруги
и первой книги
Делать нечего, надо ехать в Венецию. Надеваю белые велосипедки, которые Руби подарила мне в первый день. Одна штанина короче другой, ну да ладно, сверху белую футболку, которую, видимо, Макс носил десять лет назад – обтягиваю, чтобы обязательно прикрывала попу, нечего светить несовершенным швом. И распускаю волосы, пусть левый глаз будет под челкой, и завязываю фенечку на руку. Лёля ни за что бы не разрешила – а я сделала. Теперь я готова ехать. Венеция встречай меня.
Через полтора часа автобус остановился на совершенной суше без всяких каналов вокруг. Я чуть не заплакала: где же большая вода? Ирина собрала нас в кучку у дверей автобуса.
– Венеция во-он там, – указала она рукой куда-то в голубое небо.
И мы двинулись на него. Мы с Митькой шли рядом, ну прямо как парочка. Но что делать, если я никого больше не знаю так долго, как его. Повезло, что мы последними пристроились. Ирина дала Митьке оранжевый платок.
– Ты замыкающий! – крикнула она, убегая вперед.
– Да, сэр. Ой, сэра. Или как там?
И завязал платок банданой на голове.
– Да без разницы, она не слышит уже.
Мы подождали, пока толпа оторвется от нас и зашагали в ногу. Приятно вдруг получить совершенно своего человека за тыщи километров от наших соседних дворов. Даже рассказывать никому не хочется, что мне так свезло. А то поверят и будут меня в качестве талисмана в дворовые игры брать.
– Вчера мы были в кафе, – начал Митька. – Там были все, кроме тебя.
– Кто это все?
– Все новые знакомые. Мы бесплатное мороженое ели.
– А чего за мной не пришли? И бесплатного мороженого вообще-то не бывает.
– А как это сказать им, хозяевам, что тебя не хватает? И вообще-то бывает, даже шоколадное.
– Как? Жестами, воздушными знаками.
– Я не догадался. И остальные тоже.
– Так всегда, – буркнула я.
Снова выделилась, точнее отделилась. А что вчера вечер делала я? Ах, да, обдумывала и осуществляла великий план обмана. Ничего такой вечерок, а Митька с остальными в это время в кафе морожко лопал.
– А когда снова в кафе?
– Хозяйка сказала что оggi[41 - Сегодня.].
– Не хозяйка, а… как там ее зовут?
– Эрика.
– Вот значит Эрика и сказала.
– А мне и так норм.
– А мне нет. Давай договоримся и другим передай, что у ваших хозяев имена есть. Они же вам цып-цып не говорят.
– Эрика мне говорит. Только не цып-цып, а кари-кариссимо.
Я пырснула так, что сопелька вылетела из носа.
– Это значит милый-миленький!
Митька улыбнулся.
– Да, я такой, – и погладил себя по стриженным волосам.
Безводная равнина постепенно превращалась в город. Я особо ничего не знала о Венеции, кроме того, что она скоро затонет и я смогу втридорога продать фотки, которые сделаю тут.
– Мить, сфоткай меня, пока никто не видит.
– А я что не в счет?
– Ты другое.
– Что другое?
