– Ты – свой.
Я сняла рюкзак и достала из него «Полароид».
– Ух ты, вот это штука.
– Моментальный результат, – и я прижала камеру к груди.
Эдик, конечно, хороший дядя, но ему, видимо, этого мало, поэтому на новый год он подарил мне этот фотик. То ли не выдержал моих уговоров, то ли действительно порадовать захотел и стать моим супергероем, раз папы нет. Не важно. Главное, что я разбогатею, когда Венеция затонет.
– Первый кадр пробный, – объяснила я Митьке и сфоткала асфальт с кусочком разметки.
Снимок вылез с жужжанием.
– Держи, – подала я его Митьке, – и смотри на волшебство.
На черном квадратике начали проступать очертания желтой полоски.
– А теперь меня.
Я оглянулась. Ракурс был не очень. Кажется, что в домах только начали капремонт. На одном висели строительные леса, другой – слишком серый, даже на июльском солнце. Ладно, какая уж есть, эта Венеция. Все равно недолго осталось. Я подняла руку вверх и сложила из пальцев латинскую «V». Митька поднял камеру и сразу прокричал «три».
– Ура! – вместо спасибо сказала я и спрятала еще не проявившейся снимок в рюкзак.
– …оненко, …равина! – наши исковерканные фамилии иринимым громкоговорящим голосом врезались в нас.
Митька развернулся и побежал, а у меня как назло рюкзачный карабин словил глюк и никак не застегивался. Пришлось приспособить рюкзак спереди и на двойном ходу догонять группу. Ирина начала отчитывать Митьку. Он щурился, и было непонятно, то ли он ухмыляется, то ли слезы сдерживает. Жалко друга. Но делать нечего: мальчики всегда впереди, и в беге, и в виноватых. Я пристроилась рядом с незнакомой девочкой, пытаясь вернуть карабину его законное место.
– Давай я, – хронически-ангинным голосом сказала она и за полсекунды вытащила и защелкнула все откуда не надо куда нужно.
– Спасибо, – выдохнула я.
Рюкзак словно бы даже стал легче. Я накинула его на плечи.
– Рита, – представилась «больная».
– Кэт, – представилась я, ее, вероятно, будущий лечащий врач.
– Вы вместе? – она кивнула на Митьку, который стоял рядом со Ириной, записывающей что-то в блокнот.
– Мы из одного города, вроде вместе, да.
– А я с Ромой, – и она показала пальцем на мальчика в носках почти до колена. – Будем дружить семьями.
– За мной! – скомандовала Ирина, и я не успела возразить, что мы с Митькой не того, не так сильно вместе. – Травина, не отставай! Здесь тебе не дом. – Ирина держала Митьку за плечо. Он повернулся ко мне и сжал кулак за ирининой спиной. Молодец, в обиду себя не даст.
Я опустила голову.
– Она теперь со мной! – крикнула Рита, подхватила меня под руку и потянула за собой.
Я смотрела на свои ноги в черных босоножках. Я шагала по Венеции, где только что чужая девочка спасла меня от мегеры-переводчицы.
Группа остановилась, сбилась в кучу и ждала указаний переводчиц. Пока Рита рылась в своем рюкзаке, я рассматривала детей. Такие разные, но странно похожие друг на друга. Мы стоим на причале и ждем неизвестно чего. Не толкаемся, но все равно касаемся друг друга. Иногда только взглядом. Но и этого достаточно, чтобы дать знак – «я понимаю тебя». У одного из мальчишек, худого и неправильно стриженого, скрипучий голос. Это Костя. Он вещает громче всех, а разобрать что именно – сложно.
– Эй ты, фьиить, – это он Рите, – воды дай.
– Да ну тебяяя, Костян, – тянет Рита, – и так полбутылки выпил.
И все равно выуживает из рюкзака бутылку. Она идет по рукам через всю толпу, но никто не зарится на нее: то ли из-за Костяна, то ли правила такие сиротские: без спросу не брать. Ирина мечется от причала к причалу, ныряет в кучу, что-то спрашивает и снова теряется. Ее все слушают, но мало кто слушается. Такие законы. Если ты сам по себе, то никакой взрослый тебе не указ, пока ты сам не решишь как быть. Я тоже решаю не отставать от всеобщей самостоятельности. Скоро окончательно на другую сторону перейду, в оппозицию, к Костяну.
Не знаю, зачем я привязалась к Рите. У меня Митька есть, да и Тата с Ленкой и Олькой. Но странно, что когда собирается вся группа, девчонки будто бы чужими становятся, будто знают обо мне больше, чем надо для этих общих вылазок в большой мир из нашего маленького Раццуолло. А еще я вроде как пятая лишняя оказываюсь.
Рита одета во все розовое и усыпана веснушками. Когда она начинает говорить, все замолкают, когда смеется – затыкают уши. Она словно маленькая взрослая тягает на плечах пухлый розовый рюкзак, но никому не показывает, что в нем.
– Ета мааё, – тянет она и все соглашаются и ржут.
Еще полчаса ожидания, и мы, всей тридцатиголовой группой, снова идем не известно куда. Достаточно того, что нас ведут, а остальное – само собой определиться.
Риту с Ромой здесь считают братом и сестрой. Но Рита мне шепнула, что они даже не целовались. Так все запуталось еще больше.
– Мы с Ромой в Козе живем, это да вашего Раццуолло городок. Уже третий раз, – говорит Рита.
– Что, прям в одной семье? – смотрю на нее сверху вниз.
Пробор на голове у нее неровный, точно заплеталась впопыхах. Радуюсь, что не заплела хвост. Рядом с ритиными мои волосы выглядят как с рекламы шампуня. Она хихикает, словно какой секрет собирается рассказать.
– Да нет, конечно, в разных. Просто мы из одной деревни.
Смотрю на идущего впереди Рому. На нем белоснежная футболка, кепка и теннисные туфли или что-то на них похожее (никогда не видела вживую теннисных туфель).
– Никогда бы не подумала.
– Что мы вместе?
– Что из деревни.
Я причмокнула и Рита хихикнула. Она в своем новом ношеном розовом костюме совсем не похожа на приезжую. Веснушки слились с загаром, и вот она уже совсем как среднеевропейка, не отличишь.
– Счас поплывем, – говорит она, – в настоящую Венецию.
Я приподнимаюсь на цыпочки, перед нами все синее, словно небо растянулось до самой земли. И тут как подуло! Ветер прижал Риту ко мне, вытянул из хвоста ее длинную челку, задрал мои волосы, снес чей-то голос влево, врезал в стену желто-облупленного дома, обдал запахом морской капусты.
Слышу иринины «девятнадцать, влюбленный, марко».
– Сколько было влюбленных в Марко? – машинально связываю в предложение то, что услышала, и делаю из этого вопрос.
– Не влюбленных в Марко, – поправляет Рита, – а город влюбленных и площадь Святого Марко, туда и поплывем.
Вся покрываюсь попурыжками. Ирина делит нас на три группы, куча располовинивается, затем троится. Через зеленый канал та самая площадь Святого Марка – так написано на табличке у причала. Дети столпились у самого края. Ирина вещает что-то про то, где мы будем сегодня есть.
– …берите по три блюда.
– А кетчуп можно?
– Мне нужно в туалет, – кряхтит Митька.
– Никаких туалетов, вода кругом!
Ребята рогочут, Митька опускает голову.
Ирина покупает билеты, а для нас наступает время фото для программы. Мы снова сбиваемся в кучку под расписанием движения гондол. Нас снимают итальянские сопровождающие с нескольких сторон, кричат и машут то слева, то справа. Не знаю куда смотреть. Рита закинула руки на плечи рядом стоящим и встала на носочки, чей-то итальянский сын, улегся прямо на пирс и застыл, держа козырек кепки, чтобы ту не унесло. У него слишком длинные и волосатые ноги. Первому я завидую, второго – стесняюсь. Как здорово быть настолько бесстрашным, чтобы вот так показывать себя, да еще и лежа на венецианском бетоне. Тата и Реня, вторая старшая девочка в группе, в завязанной под грудью рубашке совсем придавили меня, в углу меня не будет видно, поэтому я смело щурюсь и не улыбаюсь. Солнце-вспышка делает нас всех немного бледнее и злее.
