Светлана Козлова "Страницы минувшего будущего"

Наоборот.

Возле окна и стояла Агата, рассматривая воздушного змея, вившегося над детской площадкой. Занавески едва заметно колыхались из-за приоткрытой форточки, и их края то и дело задевали своими легкими прикосновениями плечи.

Взгляд Марка просверливал дырку где-то под лопаткой. Беззвучно и монотонно.

Они жили вместе вот уже четвёртый год, однако пообщаться удавалось лишь по выходным. Марк работал, Агата же сначала училась, а теперь тоже пополнила ряды трудоустроенных граждан, коих, однако, с каждым днём становилось всё меньше.

Впрочем, сегодня разговор получался не слишком радостным.

Марк всегда очень тонко чувствовал малейшую фальшь и не скрывал своего ненавистного к ней отношения. Человеком был непростым, и в том заключалось огромное сходство, создававшее время от времени неудобные моменты. Марк жаждал откровенности и честности по отношению к себе; Агата не любила вываливать свои проблемы на других, и даже на него.

– За дурака меня, значит, держишь.

Каждое слово – острое, словно льдинка – больно впилось меж лопаток, заставив на автомате расправить плечи и напрячь не самые сильные мышцы. Поморщившись печально, Агата как можно незаметнее потрепала тонкий тюль и тихонечко вздохнула.

Змей вновь запутался и рухнул в траву.

Льдинки сказанного проникли под кожу и обозначились колкими мурашками.

В словах слышался смешок, однако преисполнен он такими досадливыми нотками, что становилось противно. Марка Агата любила безмерно, больше всех на свете, но откровенничать, жаловаться было ниже её достоинства. Да и потом, что, своих у него проблем мало? Зарплату урезали, задерживали – только две недели назад выплатили обещанное ещё в марте. Вечные переработки, вечный недосып…

Ну, зачем ему ещё и её допытываться?

Пёстрый хвост взмыл в воздух.

Отвернувшись от окна, Агата подошла к буравившему её взглядом Марку, и, обвив его руками, села рядом. Положила голову на плечо. Не помогло, хмурый взгляд не стал другим.

– Ну, что ты от меня услышать хочешь?

Марк угрюмо поковырял ложкой кусочек курицы – суп давно уже остыл, да и аппетита явно не было, равно как и настроения. Такие моменты Агатой искренне не любились, но разве приходилось ей выбирать?

– Узнать хочется, почему ты терпишь это всё. Ни работы нормальной, ни практики, а ты одно долдонишь: «всё нормально, всё нормально», – на последней фразе Марк позволил себе тонким голосом передразнить Агату, отчего та тут же нахмурилась. – Десять раз бы уже перевелась. Велико удовольствие, до ночи бумажки перебивать. Вон, руки не отмываются уже, думаешь, слепой я?

Односторонние объятия разорвались. По-прежнему угрюмый взгляд упал на ладони, во все мало-мальски видимые линии которых прочно забилась краска от лент для пишущей машинки. Вычистить чернила не помогала даже мочалка с мылом, так прочно они въелись в кожу. Надо бы ещё раз спиртом попробовать…

– Почему не переведусь? – Агата запрокинула голову чуть назад, отчего волосы, кое-как завязанные в подобие хвоста, неприятно закололи кожу – даже через майку почувствовалось. – Потому что я упрямая. Как и ты, между прочим.

– Упрямство и глупость – вещи несравнимо разные.

– Может, и так. Но я просто самой себе поставила цель: сделать карьеру именно в этой программе и именно в этой команде. А путь к цели – он, знаешь ли, всегда интереснее, и, чем он извилистее, тем лучше.

Марк закатил глаза, словно показывая, как высокопарно прозвучали слова, но в ответ получил лишь заискивающую улыбку.

Всё, что сказала Агата, являлось правдой. Природное упорство из комы вышло очень быстро, и теперь, когда цель стала чёткой и ясной, очень прочно закрепилась на подкорке одна мысль: ни за что не отступать. Отношения с Володей крепли с каждым днём, он вёл себя по-настоящему открыто и приветливо, и такое дорогого стоило. Работалось от того ощутимо легче, и даже не так обидно было за бесполезность выполняемых поручений.

А поручения и впрямь отличались бессмыслицей.

Перепечатать тексты репортажей чуть не годовой давности. Рассортировать старые пленки по датам. Перебрать кассеты. Оббежать все близлежащие магазины в поисках конкретной марки кофе. И сделать ещё кучу подобного рода глупостей.

Денис Кравцов с завидным хладнокровием и энтузиазмом придумывал всё новые и новые поручения, по своей дурости превосходящие одно другое.

Агата терпела. Молча сжимала кулаки, выслушивая очередной список дел, стискивала зубы, но продолжала упорно глотать рвавшиеся периодически наружу колкие замечания.

Рано или поздно ему надоест. Тогда-то всё и встанет на круги своя.

Иногда казалось даже, что не особенно они в человеке и нуждались. По крайней мере, заниматься приходилось сущей ерундой, в то время как ни у Володи, ни у непосредственного начальства работы не уменьшалось.

– Ну, Маркуша, – Агата вновь прильнула к сильному плечу и заглянула в светлые глаза, – не дуйся. Ну?

И она напела какой-то простенький отрывок из песни, судя по всему едва-едва появившейся, слова которой буквально на днях услышала по радио, которое включал Владимир в моменты отсутствия Дениса – точнее, Дениса Владимировича, – в их кабинетике. В остальное время на включенный приёмник обрушивались гневные замечания о невозможности работать «в таких условиях». Потому-то, когда в помещении находились все трое, тишина прерывалась лишь короткими односложными фразами, шорохом бумаг или плёнки. Иногда по десять раз пересматривался один и тот же ролик, служивший основой будущего репортажа, и круге на седьмом Агату начинало ощутимо подташнивать. Но комок она мужественно глотала, зная, что надо привыкать – сама же цель себе поставила, а процедура сия являлась одной из необходимых при подготовке материала.

– Поёшь ты, конечно, отвратно, – Марк выразительно поморщился, но в глазах его всё же затеплились лучики нежности. Притянув Агату к себе, он коснулся губами макушки и зарылся носом в сожжённые краской волосы.

Иногда казалось, что у них на двоих одна душа.

Агата была младше на три года, а потому считалась несмышлёнышем. Даже сейчас, когда за двадцать перевалило уже относительно давно, а в наличии имелась корка о высшем образовании и открытая трудовая книжка. Забота Марка была ненавязчивой, несмотря на неумение подбирать слова и говорить высокопарные речи. Нет, он вовсе не слыл неотёсанным мужланом, наоборот даже, но мешала пресловутая прямолинейность.

Агата любила брата безоговорочно.

И в ответных чувствах сомнений не возникало ни разу.

– Лучше расскажи мне, как у тебя с Ксюшей дела?

Надёжный способ сменить тему не дал осечки и сейчас. Лицо Марка разгладилось, на губы набежала лёгкая улыбка, полная света и нежности. Одно лишь упоминание о девушке с глубокими карими глазами безошибочно заставляло сердце брата трепетать – уж то Агата даже почувствовать могла.

Родные ведь.

Отношениям с Ксенией исполнилось недавно уже два года, и, наблюдая со стороны, Агата трепетала: настолько всё складывалось гладко, нежно и искренне. Даже суровые времена, гнувшие страну, словно ураган сухую ветку, Марк с Ксюшей переживали с присущими им обоим юмором и упрямством. Съезжаться вот только не спешили. Отдельно выживать было как-то полегче. Да и причин для ссор, которые сейчас приходились особенно не в кассу, сожительство влекло обыкновенно приличное количество.

А они друг другом дорожили.

– Нормально дела. Отпуск обещали в октябре, думаем вот, куда бы вырваться. Если деньги соизволят выплатить, – на последней фразе Марк ухмыльнулся.

Агата фыркнула.

– Дожить ещё надо до тех времен. Ешь давай, зря я у плиты торчала?

Готовила Агата неплохо, правда, простенько. Изысков не получалось, да и не из чего их делать. А, впрочем, гастрономических шедевров никто не требовал – главное, чтобы имелось хоть что-то, и чтобы это «что-то» было съедобным.

Уж с тем справиться не так сложно.

– Не хочу. Всё вкусно, правда, просто аппетита нет.

Агата тут же демонстративно надулась и придвинула тарелку к себе.

– Ну и ну тебя.

С улыбкой лёгкой Марк наблюдал за процессом поедания остатков уже давно остывшего супа. Этот тёплый и немного хитрый взгляд Агата чувствовала, и от него становилось приятно и уютно. Совсем по-домашнему. Совсем по-семейному.

– К нашим-то когда поедем?

Суп тут же встал поперёк горла, а услышанное вызвало досадливую гримасу.

С родителями отношения складывались напряжённые, в частности, с отцом. Отличавшийся характером тяжёлым, Матвей Олегович привык всё держать под своим контролем. В том и заключалась беда для Агаты, которая, по мнению отца, профессию себе выбрала крайне глупую и нелепую. Поначалу стремления заниматься журналистикой воспринимались безразлично – мол, что взять с девочки-подростка? Однако намерения оказались серьёзными, и тогда-то отношения между Агатой и отцом дали неплохую трещину.

То ли дело Марк – хоть и взбрыкивал временами, но профессию выбрал, по словам отца, солидную – экономист-технолог. И даром, что зарплату задерживали месяцами, главное, что предприятие было крупным.

В гости ехать надо, но перспективы не радовали: обязательно начались бы разговоры про бесполезную трату времени в Останкино, намёки на Агатино глупое упрямство, которое ей в жизни якобы ещё сослужило бы недобрую службу… и ещё куча всего, что так или иначе выслушивать пришлось бы.

Родителей и Агата, и Марк, конечно, любили. Но разве существовали в природе отношения совершенно без подводных камней?

– Давай через неделю?

Все мысли, должно быть, столь явственно отразились на лице, что Марк просто не мог не заметить их, потому улыбнулся понимающе и мягко.

Вообще, выходные всегда имели одну прозаичную особенность – пролетать совершенно незаметно. Обычно понедельники вызывали у Агаты традиционную нелюбовь, так свойственную, наверное, львиной доле населения. Всё изменилось совсем недавно, даже несмотря на определённые нюансы.

– Бери лучше борщ. Он хотя бы с мясом.

Не самый весёлый смешок сорвался с губ, на что стоявший рядом Владимир лишь плечами дёрнул. Очередь двигалась медленно, но в едином темпе. Обширный ассортимент столовой отличался особенностью – наесться не представлялось возможным, настолько всё оказывалось не сытным. А, впрочем, с чего бы ситуации быть иной, если финансирование для подобного рода «предприятия», по слухам, ничтожно мало?

– Мне вот интересно, – Агата поскребла пальцами висок и искоса глянула на Володю, – вам вроде как всё человек нужен в команду был, говорили, мол, вдвоём не очень справляетесь. А в итоге что? Я уже третью неделю какой-то чушью занимаюсь, при этом у вас работы не особенно уменьшается.

В том крылась чистая правда. Поручения не становились серьёзнее, казалось, ещё немного – и мысли насчет мытья полов материализовались бы.

Выручал Владимир, который всё же умудрялся время от времени показывать что-то из своей работы, рассказывал специфику и доверял даже помогать с обработкой отснятого материала для грядущих репортажей. Всё делалось, правда, лишь в моменты, когда нигде поблизости не маячил Кравцов. В противном случае становились неминуемыми стычки между давними друзьями, чьи взгляды на работу новенькой разнились слишком сильно.

– Ты же сама понимаешь, что вопросы эти не мне надо адресовать, – Володя схватил два стареньких подноса и протянул тот, что оказался покрепче. – Я всё, что могу, делаю. Но сама понимаешь, что специфика совершенно не та – я же оператор.

Ситников ассоциировался со всем самым светлым и радостным в работе на должности помощника корреспондента. Искренне сопереживая, Владимир не раз уже пытался воздействовать на оказавшегося просто непробиваемым Кравцова, однако раз за разом терпел сокрушительное фиаско.

Иногда хотелось просто рвать и метать. Рявкнуть бы разочек на непосредственного начальника, показать зубы, чтобы он соизволил понять, наконец, что распихивание старых текстов репортажей по папкам в хронологическом порядке – не то, чем хотела Агата заниматься. Но, едва отдаваясь мыслям подобным, тут же вспоминала собственную радость, когда ей честно сказали не рассчитывать в первое время на работу серьезную и готовиться кофе носить да под ногами не мешаться. Тогда она готова была в ладоши хлопать от подобных перспектив, а сейчас что?

Дура ты, Волкова. Прикуси язык и радуйся: у тебя хоть работа есть.

Хоть какая-то.

Агата уже ставила пиалу с салатом из капусты на поднос, когда рядом вихрем материализовался Денис Кравцов. Словно почуял, что о нём говорили. Молча схватив протянутый Ситниковым поднос, пристроился прямо за Агатой и, не говоря ни слова, начал нахватывать всё подряд, даже не особенно глядя на ассортимент.

И тут случилось нечто странное.

Такое Агата уже замечала пару раз, но как-то отмахивалась, думая, что показалось. А, как известно, креститься надо, когда казалось.

Когда Кравцов оказывался рядом, у неё словно парализовывало конечности, а внутри заполошно вздрагивало что-то. Так, должно быть, чувствовал себя обыкновенно кролик, повстречавшийся с удавом. Денис – Владимирович, между прочим, – всегда был крайне собран, скуп не то, что на эмоции – на слова даже, и смотрел неизменно холодно, отстранённо и равнодушно. В том и скрывалась причина, ибо Агата, привыкшая к иному совершенно, каждый раз, сталкиваясь с этой стеной, холоднее и твёрже, чем бетон, совершенным образом терялась.

Интересно, а улыбаться он умел вообще?

Не фыркать, не криво усмехаться на очередную хохму, принесённую Володей от многочисленных знакомых, а именно улыбаться. Это же совсем несложно! Однако, шла третья неделя, а такой простой эмоции на лице Кравцова так и не появилось ни на миг. Конечно, работа работой, но что он, не человек, что ли?

– Хоть бы поздоровался, эй! – Володя, сделав большие глаза, ткнул Кравцова под ребро. Тот даже не моргнул.

– Я тороплюсь.

– Да-а? И куда ещё?

Очередная плошка с пюре перекочевала на уже порядком заставленный поднос.

– Мельников с температурой свалился, меня к Воскресенскому на выездную пихнули.

– Ну ты и дрянь, Кравцов, конечно! А сказать? – неудивительно, что Владимир тут же взвился. Даже отвернувшейся Агате стало обидно, хотя уж, казалось бы!

Впрочем, одно она уже успела усвоить достаточно прочно: Дениса не пробить попытками воззвать к чему-то, походившему на совесть.

– Я сам час назад узнал. – Вот такое объяснение – коротенькое, сухое. Сказал, словно отрезал, и краем глаза Агата заметила, как скорчил мину стоявший позади Кравцова Володя.

– Тогда плати. Компенсация, давай-давай.

– Испугал, – Денис закатил глаза и вытащил из заднего кармана брюк кошелек.

Пристальный взгляд обжёг левую лопатку, отчего Агата невольно поёжилась. Обернувшись, поймала вопросительный взгляд и изогнутую тёмную бровь. Вот так вот – не говоря ни слова, не снисходя до вопроса даже. Одним взглядом, одной бровью, чуть приподнятой.

И безмолвие оказывалось яснее самых конкретных слов.

Заправив самую непослушную и самую пересушенную прядь за ухо, повела плечом и опустила голову.

– Нет, спасибо.

– Как хочешь.

Надо же, ответил, уже прогресс! Она даже удивилась мысленно, хоть и вида не подала, и ставшими отчего-то рваными движениями придвинула поднос ближе к кассе. Захотелось поскорее уйти.

– Эй, ты что! От халявы отказывается, посмотри! – через плечо Кравцова на неё изумленно смотрел Володя, одновременно наощупь отыскивая блюдце с огромным песочным пирожным и добавляя его в свой сегодняшний обеденный рацион.

– Моё дело предложить.

– А моё – отказаться, – улыбка далась очень нелегко, и, скорее всего, напомнила гримасу, однако хоть как-то отреагировать всё же стоило. Рассчитавшись, Агата схватила поднос и поспешила ретироваться.

Два взгляда ощутимо упёрлись в спину.

– Волчок!

Знакомый голос прозвучал спасением. Покрутив головой, Агата улыбнулась, и на этот раз улыбка вышла открытой и искренней, и маску вряд ли напоминала.

Лёлька Митрохина махнула рукой, и, дождавшись, пока поднос грохнется о столешницу, обхватила за плечи, попутно чмокнув в щёку.

– Ну, ты! Куда пропала? Три недели тут уже почти, а не то, что в гости не зашла – я тебя даже в коридоре ни разу не видела! И здесь тоже, ты святым духом питаешься, что ли?

– Как видишь, нет. – Агата пальцами кое-как зачесала волосы назад, чтобы не лезли в суп, и повертела меж пальцев чуть погнутую кем-то не в меру усердным ложку. – Работы много просто.