Александр попытался поймать ее за руку, стряхнуть снег с шубки. Но она, не принимая его услуги, опять вырвалась и резко пошла вперед, бросив:
– Не надо!
– Ну, как знаешь… – послал ей вслед Александр.
Этот жест был последней каплей терпения. «Пусть идет куда хочет, а я сяду в троллейбус», – решил он.
Елена, пройдя с десяток шагов, остановилась, почувствовав, что ее сзади не догоняют. Оглянулась, увидела его, стоящего на остановке, нервно произнесла:
– Саша!
Он не среагировал, продолжая тупо стоять на месте. Подкатил троллейбус. Толпа пошла внутрь, он – следом. И тут краем глаза заметил, как Елена обиженно развернулась к нему спиной и уже не пошла, а побежала в сторону своей работы.
Он уже было занес ногу на подножку, еще секунда – и ступил бы, и внесла бы толпа его внутрь, и уехал бы он, и не звонил ей, не искал, потому как только что понял всю вздорность, глупость, невыдержанность ее характера – разве же можно найти с ней общий язык? – но в последний момент, увидев этот жест, жест человека, в общем-то, уже сожалеющего о том, что все так нескладно вышло, не выдержал, остановился. Перед самым лицом клацнули двери, и троллейбус, чуть побуксовав на скользкой дороге, тронулся.
Александр поспешил за Еленой… «Скандал скандалом, но ведь она же не желала, чтобы я уехал. Она же не хотела разрыва, я сам на него решился» – подумал он и мысленно добавил – почти по Достоевскому: «Решился, но не смог переступить…»
Он дал себе право пожалеть ее. Ведь только что все могло бы закончиться. Мгновенье – и события пошли бы по-другому. Их чувства не успели бы развиться, а они сами так и осталась бы непознанными друг для друга – а так легче расставаться, ведь не знаешь, что потерял.
В ее кабинете они долго сидели молча, постепенно успокаиваясь. Сотрудницы, заглядывающие к Елене с бумагами, чувствовали некое напряжение между ними, с любопытством посматривали то на нее, то на Александра, делая для себя какие-то выводы. Александр с Еленой тоже делали для себя какие-то выводы.
ВСЕ В ПОРЯДКЕ
– А я сегодня ночью плакала, – сообщила Елена ему на другой день при встрече.
– Чего это?
– Не знаю… Себя жалко.
Он попытался войти в это ее жалко. Вспомнилось, что ему тоже бывало когда-то себя жалко. Детский эгоизм. Приходят вдруг мысли, что ты такой несчастный, непонятый, обделенный – и оттого становится бесконечно тоскливо. Но все-таки есть что-то человечное в этом чувстве: это желание тепла, ласки, участия в твоем я. Это так согревает душу. Александр подумал: «Ведь она же как ребенок, раз ей присуще такое чувство… А разве можно не пойти навстречу ребенку?»
– И вообще, вчера все так глупо вышло. Я и сама не знаю, куда меня понесло… Я думала о тебе всю ночь. И пришла к выводу, что напрасно обидела человека.
– Да это я тебя обидел, – смущаясь, произнес Александр, чувствуя грех за собой и заодно стараясь снять вину с «осознавшего» человека.
«Ведь действительно, если разобраться, то я сам все начал… Женщина мне доверилась, а я вместо благодарности стал оскорблять ее, намекать на прошлое… Будто бы у нее не должно быть этого прошлого. Будто бы можно осуждать женщину за попытки создать счастье… Кто виноват, что ей жизнь подсовывала не тех мужиков? А ведь она просто, по-бабски, принимала их со всеми недостатками, стараясь наладить отношения, построить семейную жизнь. Все вполне понятно… И эта ее реакция на твои слова, в которых ты явно увиливал от обязанностей по отношению к ней, тоже вполне нормальна. Естественно, она испытала смущение. Отчего и поднялось наболевшее, и – как следствие – все то, что произошло. А сейчас… сейчас она очень переживает за вчерашнее – все правильно, такая реакция и должна быть у нормального человека; так что ты зря вчера все начал. Ко всякому человеку надо хорошо относиться, а к женщине – тем более…»
– А если бы я вчера уехал, что бы ты делала? – испытывающе спросил Александр.
– А ты надолго бы уехал?
– Навсегда.
Елена подумала с минуту, а затем произнесла:
– Я бы пришла к тебе… На третий день.
– А почему на третий?
– Чтобы ты слишком много о себе не думал!
И это ее откровение, и этот юмор были так приятны Александру. Он в каком-то чувственном порыве притянул Елену к себе и начал осыпать поцелуями. «Действительно, я дурак, – подумал он. – Все нормально». Затем в недоумении спросил:
– А ведь мы могли бы увидеться в секции?
– Не могли бы.
– Почему?
– Потому что я туда не пришла бы.
– Совсем?
– Да.
– Почему?
– Я бы не смогла быть с тобой рядом после всего этого.
И опять эти ее слова оказались по душе Александру, и опять он ощутил в себе что-то поросячье – словно бы насвинячил он в последний раз.
В общем, Александр посчитал их стычку простой и нелепой случайностью, которая пока ничем не подтверждалась, а наоборот, казалось, что Елена всей душой расположена к нему. Она опять была прежней: отзывчивой и внимательной, и особенно чувственной – в постели.
Елена разоткровенничалась и рассказала Александру историю своей жизни. А он, в свойственной ему манере додумывать, нарисовал в уме картины, уже почти с готовыми выводами.
В самом раннем детстве, еще до школы, Елена была оставлена родителями. Нашелся предлог – им некогда. Отец днем работает, вечером учится, мать – то же. Живут на съемной квартире. В общем, Леночка, едва оторвавшись от материной груди, перекочевала, образно говоря, к груди бабушкиной. Бабушка с дедушкой имели свой дом на окраине города. Дом стоял на склоне оврага, и сад, буйно разросшийся от обилия солнца и влаги, топил его в своей зелени.
Тут и прошло ее детство – среди простых людей, среди голенастых сверстниц с их нехитрыми забавами: скакалками, куклами, фантиками и бантиками. И ходила Леночка в обыкновенную школу, не подозревая о том, что есть школы для детей избранных родителей, и стояла та школа на краю города, и публика там училась всякая – от самой отъявленной шпаны до редких затюканных отличников. И все предпосылки были в девочке к тому, чтобы вырасти прилежной да разумной, но вот свобода от родительской опеки, да плюс ее симпатичная внешность очень мешали этому.
Впрочем, будучи школьницей, Елена не забывала о том, что надо хорошо учиться, вследствие чего была на хорошем счету у педагогов. Ее даже выбрали в актив школы. Еще тогда в ней проявились те качества, которые весьма нравятся людям: внешнее обаяние и умение ладить со всеми – со шпаной и с отличниками, с подругами и с учителями. Да и в ней самой зародилось стремление выделиться, и умение, как это сделать. Официально, в школе, она была хорошей, а на той, своей улице – кто знает?
Ребята за ней ухаживали такие, что оторви да брось. На окраинах жизнь развивается по своим законам, отличным от общепринятых – иначе и жестче. А красивая девочка на виду, и какой уважающий себя «блатарь» ее пропустит? (Елена не скрыла того, что у нее был покровитель, который потом «сел»). В общем, какой она была в детстве, Александр так и не разгадал – то ли чистой и непорочной, то ли уже прикоснувшейся к чему-то.
А потом – начало взрослой жизни, резкое, но, в общем-то, обычное: большая всесоюзная стройка, куда выпускница школы двинулась за романтикой, а скорее – просто для того, чтобы вырваться из своего полудетского однообразия, дабы познать жизнь. А стройка – это другая окраина, окраина страны, так скажем, только что название громкое, а действительность самая заурядная, если не того хуже.
И вот хрупкая девочка в резиновых сапогах и телогрейке бросает мастерком раствор на кирпичные стены и растирает его до гладкой поверхности. А начальницей над ней – «прожженная» бригадирша, которая раскрывает ей глаза на действительность, и этот учитель жизни добивается большего эффекта, чем все предыдущие педагоги вместе взятые, которые иным – словесным раствором – замазывали ей глаза.
А чему ее могли научить подруги по комнате, пускающие на ночь парней, покуривающие и умеющие выпить? Куда деваться? Если и были иллюзии, разве же не развеются? Конечно, трудовая закалка необходима, только под чьим руководством? Ни папы, ни мамы рядом нет (да и почти не было), а взрослая жизнь – вот она. На работе еще так и сяк, а вечером – что делать в общаге? Только в город на танцы, а там – знакомства. Все так живут, ей ли вороной белой быть? И вот раннее замужество. Отдалась сильному парню – то ли в знак протеста против заурядности жизни, то ли себе в досаду, то ли он взял ее так, как привык брать других. Беременность… Хотела аборт сделать, да он не отказывается.
Пошли в загс, зарегистрировались, и вот уже новая неустроенная семья повторяет путь родителей. Муж не отличается ответственностью, сама еще дитя – как жить? К тому же, в институт на заочное поступила. Все не ладится. Проблем много, а решения их не видно. Муж официально есть, а на самом деле – нет. Живут они по разным общагам, к тому же слухи о нем поползли. В общем, решили в ее город вернуться – к бабушке с дедушкой (к папе и маме нельзя – у тех лишь комната без удобств). Собрали вещи и заявились с новорожденным.
И опять она на прежнем месте, где каждый кустик знаком, где по дороге к дому за платье цепляются колючки репейника, а ягоды малины и вишни соблазняюще просовываются сквозь ограды. Но тут снова не заладилось. Муж попивать начал, стал поздно возвращаться. Ссоры пошли. Да и родным ее выбор не по душе пришелся. В конце концов, муж опять на стройку сбежал.
И снова – свобода. Правда, ребенок на руках, да учеба заочно. И возможность забыться в компании не обремененных семьей подруг (как забыться – Елена об этом не сказала, а Александр, конечно же, предположил по-своему). В общем, решила подать на развод. И развелась без особых хлопот. У мужа к тому времени другая семья образовалась. Вначале он платил алименты, а потом, когда у него двойня родилась, приехал, умолял, чтобы она отказалась, обещал, что будет переводить определенную сумму каждый месяц.
– В общем, я ему поверила… – продолжила Елена. – Но вскоре он написал мне, что Дениска не его ребенок… – Тут она замолчала.
– Так, можно же в суд подать, – предложил Александр, видя, как она переживает.
– Можно… Но я не хочу поднимать всю эту канитель. Думаю, что и так не пропаду… Хотя, сам знаешь, как женщине одной, да еще и с ребенком. А случись такое, чего, конечно же, я никому не пожелаю, но, предположим, мой бывший супруг тяжело заболел или стал инвалидом – я бы его взяла… – выдавила она чуть не со слезами.
Вот это заставило Александра с уважением подумать о ней. Это как-то характеризует – в жизни же чаще всего бывает наоборот.
– …А с Егором я от одиночества сошлась. Женщине только окажи внимание – она и рада. Он такой обходительный оказался, да и одевался «по фирме». Спортсмен, каратист. Против ребенка ничего не имел. Поначалу, во всяком случае. Да только нас, откровенно говоря, кроме постели, ничего не связывало. Он какой-то потаенный был – сам по себе. За все время для дома ничего не сделал, но себя не забывал. Жили мы уже в дедовской квартире – дед как ветеран войны получил. Потом, когда бабка умерла, он квартиру на меня переписал… А сейчас дед немощен, я его часто на зиму к себе забираю. С новым «мужем» тоже закончила отношения – зачем мне такой бездельник? Вот так мы и живем. Ты уж меня извини, что я в гости тебя не приглашаю, дед старенький – пахнет от него, сам понимаешь…
– Жизнь есть жизнь, – сказал Александр. – Я на такие вещи внимания не обращаю.
– Все равно, – произнесла Елена со слезами в голосе.
«Каково же ей живется, – сочувственно подумал Александр. – Приходиться ухаживать за старым да малым… Да и сама еще молодая. Работа тоже обременяет… А то, что у нее было два мужа – так это все ерунда. Они явно недостойны ее. Главное, что она человека в беде не оставит – вот это истинная мера души. А все остальное – так… устранимо. Однако же имя какое у него старообразное: Егор… Из деревни он, что ли?»
Раздался звонок в дверь.
– Мама?! – вздрогнула Елена и резко села в постели.
– Не должно быть… Она на работе, – ответил Александр, натягивая брюки и на ходу размышляя, кто бы это мог быть. Подошел к двери, открыл.
– О, гринго! Рад тебя видеть! – из коридора приветствовал его друг Гарри, широко раскинув руки. В общем-то, его звали Гера, но из-за склонности к американским манерам он получил такое прозвище. Вот и сейчас он имел вид бравого парня.
– Я тебя тоже, – ответил Александр. – Заходи. Раздевайся.
Гарри вошел, сильно потряс руку Александру, стал раздеваться.
– Давненько я здесь не был. Как поживаешь, старый хрыч?
– Какой же я старый?
– Ну-ну, не обижайся, – Гарри снисходительно похлопал его по плечу. – Ну, чего новенького? Не женился?
– Да как тебе сказать…
– Ну-ну! – Гарри с любопытством подталкивал его на откровение.
– Лена, – негромко позвал Александр.
Гарри переменился в лице:
– У тебя кто-то есть?
– Да.
– Ты извини, я не вовремя, – прошептал он.
– Ничего, все в порядке, – успокоил Александр.
Елена вышла, поздоровалась.
– Вот – Елена, – представил ее Александр.
– Очень приятно: Гера, – поклонился Гарри.
– Мы обедать как раз собирались, давай с нами, – предложил Александр.
– Нет, нет, я не буду, – поспешил он отказаться. – Я пойду.
– Не пойдешь, мы тебя не отпустим, правда, Лен?
– Да, конечно, пообедайте с нами.
– Нет, нет… – уже слабее сопротивлялся Гарри.
– Ну, хотя бы кофе попейте.
– Вот кофе чашечку выпью… – сдался он наконец. – Замерз как собака – ветер на улице.
– Ну и договорились, – подытожил Александр.
Он стал собирать на стол, а Гарри все косился на него, как бы говоря: все это из-за тебя, паршивец, это ты втащил меня к себе, ни о чем не предупредив, да еще и кофе теперь предлагаешь, и я по твоей воле вынужден остаться, терпеть двусмысленность своего положения.
С Гарри Александра связывала какая-то непонятная дружба, если этим словом можно назвать их отношения. Они сошлись как два пса, отколовшихся от стаи, с одной общей идеей, что жить так, как живут все, невозможно, а жить так, как хочется, нельзя. Впрочем, Александр расценивал эту идею как трагическую для всего человечества, Гарри же – в отношении себя.
Внешне он был, что называется, рубаха-парень. Всяк вступавший с ним в диалог чувствовал себя так, как будто знает его сто лет – настолько свободно он себя вел. Гарри мог говорить на любую тему. Причем говорил уверенно, громко, отчаянно жестикулируя и изображая на лице гримасы то большой радости, то невероятного изумления, а то и глубокого отчаяния. Социальные и политические темы были его коньком. По манерам Гарри можно было подумать, что у него много друзей и что все в порядке – чего еще можно ожидать от такого расхристанного парня? Однако… Если бы Александр не знал его. Впрочем, и другие люди со второго, с третьего раза начинали замечать некое несоответствие его образа словам и жестам, как будто бы чего-то не договаривает он, да и совсем не так развязан и весел, каким кажется.
Его позы это нечто вроде защитной маски, которая скрывает внутреннее состояние души. Можно бы сказать, что скрывает труд души, но уж слишком путанно она у него трудится – шарахается из стороны в сторону, что более походит на скачку неорганизованных мыслей. Гарри часто хмур, подавлен, расстроен – от тех же мыслей, которые так некстати забредают в его голову. При всем том он широкоплеч, строен, лицо мужественное, прическа ежиком «а-ля американский парень», в одежде подчеркнуто аккуратен. Женщины его замечают сразу и охотно идут на контакт. Но, когда они начинают требовать от него невозможного (например, взять их замуж), он тихо-тихо сматывает удочки и ведет себя совсем не как настоящий мужчина, явно не оправдывая выданные авансы и гарантии. Гарри мог бы преуспевать как ловелас, но почему-то не хочет. Почему-то предпочитает одиночество. Мама Александра зовет его на свой вятский манер: Гаря.
Пообедав, Елена заторопилась. Гарри, полагая, что это из-за него она уходит, сам поспешил к вешалке.
– Куда это вы все? – спросил удивленно Александр.
– Оставайтесь, Гера, – предложила Елена. – Я чувствую, что вы из-за меня уходите. Мне на самом деле надо идти. Я обещала после обеда на базу подскочить – там меня уже ждут. Саша, поухаживай за гостем.
– Гость подождет, пока я провожу тебя до остановки, – заявил Александр.
– Не надо. Я же бегом. Представляю, как мы будем бегом провожаться! – пошутила она.
– Ну, ладно, – согласился Александр, – уговорила. А ты, поросенок, давай опять раздевайся. Приходишь раз в полгода… Хоть расскажи, как работа, как в личном плане?
Между этих слов Александр поцеловал Елену, проводил на лестничную площадку и проследил, как она побежала по ступенькам, на ходу помахав варежкой.
Закрыв входную дверь, Александр вновь обратился к Гарри:
– Ну, чего скис? Дела не в порядке?
– В порядке, – ответил Гарри. – Обо мне потом. Ты лучше расскажи, где себе такую деваху отхватил?
