Позже подошли мои одногруппники. Всего нас было пять человек: три парня и две девушки, включая меня. Я обрадовалась. Во-первых, не будет столпотворения, не придётся бороться за место рядом с композицией. Во-вторых, не нужно будет запоминать много имён. И, конечно же, вместе со мной в одной группе оказалась та самая девушка.
Мы сидели молча, пока в аудиторию не вошёл преподаватель. Он попросил нас представиться. Каждый сказал своё имя и старшую школу, конечно же, сопроводив это поклоном сенсею и однокашникам.
Первым решил рассказать о себе Акира Ямамото – невысокий парень худощавого телосложения с очень длинными руками и ногами родом из Токио. Глазки маленькие, волосы жиденькие. Голос высокий, да и говорил он ещё довольно громко, порой чуть ли не срываясь на крик. Было в его облике что-то такое, из-за чего хотелось его пожалеть.
Вторым стал Тадао Симидзу из Осаки, интересный персонаж. Выглядел он как оторва – непослушные высветленные волосы, зачёсанные назад, ободок на голове, два прокола в правом ухе, пирсинг на брови. Он смотрел на всех с каким-то вызовом и дерзостью, но во взгляде его не было ни капли злобы. Я сразу захотела подружиться с Тадао, но при этом чувствовала, что в общении с ним надо быть более внимательной и осмотрительной, чем с другими ребятами.
Третий парень – токиец Чикао Кикути. Он был самым высоким среди нас, носил круглые очки и стильно одевался: так, в первый день на нём были чёрные кеды, чёрные брюки, белая рубашка и синий шерстяной жилет, а в качестве аксессуара – массивная серебристая цепь на шее. От моего взгляда не ускользнули ухоженные руки и идеальная укладка. Он будто только что вышел из Пинтереста! В общем, Чикао можно было назвать метросексуалом, но вместе с тем этот парень не производил впечатление человека, который зациклен исключительно на своей внешности. Мне он показался очень умным, и не из-за очков (у нас всё-таки книга без дебильных стереотипов), а прежде всего из-за взгляда. Казалось, будто Чикао бесконечно думает о чём-то, постоянно рефлексирует, погружаясь в себя.
Девушку, которую я встретила за день до этого, звали Ран Сакамото. Она приехала из Киото. Красотой своей, думается, эта девушка могла сразить любого! Стройная, среднего роста, фигура по типу «песочные часы», покатые плечи, миниатюрные ступни и маленькие узкие ладошки, разлёт бровей, по изгибу своему напоминающий крыло птицы, длинные шелковистые волосы, отливающие серебристым блеском на солнечном свету, (прямо как в рекламе шампуня), прикрывающая лоб чёлка, ресницы, бросающие тень на огромные, чуть ли не на пол лица, глаза. В движении Ран напоминала горную серну – настолько она была лёгкой и грациозной. В общем, мне показалось, будто она – живое воплощение знаменитых японских красавиц, которых можно увидеть на гравюрах художников эпохи Эдо. Даже голос у Ран был такой, каким, казалось, может обладать только японка – немного слабоватый и спокойный. Говорила она тихо и медленно, почти так, как разговаривают, когда рассказывают кому-то сокровенные секреты. В моих глазах это делало её ещё более таинственной и загадочной.
Нашим преподавателем и по совместительству куратором оказался один из самых востребованных молодых токийских художников Арата Ёсикава. На момент нашей первой встречи ему только исполнилось двадцать восемь лет. С его творчеством я была знакома ещё до поступления в университет. Мне нравилось в его живописи то, что он сочетает традиции и новые веяния. В его работах соседствовали присущая старинному японскому искусству орнаментальность и более реалистичная трактовка лиц. Писал он в основном девушек, таких разных, таких не похожих друг на друга. Видимо, у Ёсикавы не было любимой музы или постоянной модели. Но главное, за что я полюбила его искусство – это камерность, интимность, деликатная чувственность, не переходящая в откровенный эротизм и тем более в порнографию.
Мало того, что он прекрасный живописец, так ещё оказался и симпатичным молодым мужчиной. Ёсикава-сан был на пол головы выше меня и обладал мускулистым телосложением. Глаза цвета тёмного шоколада с миндалевидным разрезом обрамляли прямые брови, концы которых совсем немного приподнимались вверх. Волосы коротко и аккуратно острижены. Да и одевался он просто, но стильно: обычно в широкие чёрные или голубые джинсы, кроссовки в духе ugly shoes и футболки свободного кроя, иногда с надписями на кириллице (что меня лично радовало и слегка забавляло одновременно).
Арата Ёсикава в классе всегда был довольно строг, но при этом понимал нас. В первый день он сказал: «Забудьте всё, чему вас учили в ваших художественных школах или секциях. Здесь это не поможет. Японская живопись отличается от европейской. Конечно, никто не говорит о том, что нужно отбросить достижения западного искусства по типу линейной перспективы. Но готовьтесь к тому, что нужно будет начинать всё сначала! Предыдущий опыт будет только мешать. Ведь легче научиться и научить с нуля, нежели переучиваться и переучивать. Курс, набранный в этом году, действительно уникален! Среди нас – две девушки, и одна из них – иностранка. Раньше на факультет японской живописи брали только парней, так как считалось, что традиционное изобразительное искусство – занятие исключительно мужское. Надеюсь, что это мнение ошибочно».
Мне было приятно услышать подобные слова, тем более что звучали слова сенсея искренне.
8.
Первые три пары по рисунку быстро пролетели. Как и сказал Ёсикава-сан, начинать всё пришлось буквально с самого начала: мы рисовали куб, цилиндр и сферу по отдельности, а затем тренировали различные виды штриха.
На большой перемене Тадао предложил купить что-нибудь перекусить и посидеть в университетском саду, чтобы пообщаться и лучше узнать друг друга. Мне эта идея пришлась по душе, тем более что в запасе был целый час, да и погода стояла ясная и тёплая.
Университетский сад – отдельное произведение искусства! Как оказалось, он стал дипломным проектом студентов с архитектурного факультета, которые выпустились пять лет назад. Сад был разбит в соответствии с традициями японского садово-паркового искусства и с учётом современных тенденций ландшафтного дизайна. Его устройство подчинялось принципам асимметрии. Он утопал в зелени, повсюду слышался приятный плеск воды, потому что в пруду обитали карпы. Казалось, что к нему не притрагивалась рука человека: настолько всё выглядело органично и естественно. Дорожки сада были выложены плоскими камнями. Освещали сад покрытые мхом каменные светильники тору. Необычный мост соединял два берега пруда: он был собран из хаотично примыкавших друг к другу узких вытянутых прямоугольников, состоящих из двух досок, и лежал на камнях, еле-еле показывавшихся из воды. Получалась дорожка причудливой зигзагообразной формы, прогуливаться по которой можно было только в одиночестве. Перила у моста отсутствовали.
– Ох, я устал! Давно не рисовал так долго такие скучные вещи… Ещё со школы это не люблю! – сказал Тадао.
– Мне, честно говоря, это тоже не особо нравится, но делать нечего, ответила я. – Тадао, а где ты учился до этого?
– Я ходил в школьный рисовальный клуб. А ты, Сакамото?
– Я самоучка. Для меня было в новинку то, что мы делали сегодня. Мне больше по душе рисовать людей, нежели неодушевлённые предметы и пейзажи.
– Честно говоря, удивительно, что девушек вообще взяли на этот факультет. Ведь даже в европейском искусстве великих женщин-художниц не так-то много, – произнёс Акира.
– Да, но это связано не с тем, что мужчины якобы более талантливые, нежели женщины. Основную роль здесь сыграла историческая несправедливость: женщин в Европе, как и в Азии, долго не допускали до занятий живописью. Конечно, этого уже не исправить, но имена современных художниц тоже не особо известны среди широкой публики. Даже на Западе. Из японских могу вспомнить только Йоко Оно, – сказал Чикао.
Удивительно, но оказалось, что у всех ребят хороший английский. Я поинтересовалась:
– Простите, что перескакиваю с темы на тему, но у меня вопрос: как так получилось, что у вас у всех такой крутой уровень английского?
– Я родилась в Америке, мои родители переехали туда по работе за несколько лет до моего рождения. В Японию мы вернулись девять лет назад, но с детства мне приходилось разговаривать на английском и японском языках, – объяснила Ран.
– Я люблю играть в онлайн-игры. Чтоб общаться с игроками из разных стран, пришлось выучить английский, – сказал Акира.
– Мне всегда нравилось изучать иностранные языки. Я говорю также на французском, корейском и испанском. Надеюсь, что пару слов на русском языке мне тоже удастся выучить, – ответил Тадао с добродушной улыбкой.
– Мой папа из Канады, а мама – японка. Я билингв. Так же, как и Ран, я с детства начал разговаривать на двух языках. До сих пор папа говорит со мной по-английски, а мама – по-японски. Ну а ты, Инна, как выучила английский? – спросил Чикао.
– Я начала активно заниматься английским в период карантина, когда постоянно сидела дома и нечем было заняться. К тому же для поступления требовалось сдать экзамен для подтверждения высокого уровня владения английским языком.
– А почему Япония? – сказала Ран.
– Не знаю, наверно, потому что меня покорило искусство эпохи Эдо. Линия… Японские художники, во-первых, умеют создавать объём при помощи линии, в то время как европейские мастера будто бы разучились это делать. Во-вторых, сама по себе линия у тех же японских граверов такая выразительная, свободная и упругая. Такая, какой она будет только в искусстве модерна, а модерн я обожаю! Пока Европа на протяжении нескольких веков лихорадочно примеряла на себя различные стили, а в XIX веке выдохлась и, как старуха, лишь ностальгировала по своему прекрасному прошлому, Япония будто уже в XVII веке вошла в эпоху модерна. Да и сама по себе японская культура мне очень нравится. Нравится традиционная одежда, еда, музыка, манга и аниме в конце концов. У меня к вам тоже встречный вопрос: почему вы выбрали именно этот факультет? Ведь сейчас, думаю, гораздо прибыльнее быть тем же художником-аниматором.
– С детства мне нравилось шить. В университете на нашем факультете, судя по учебному плану, нас также будут обучать основам ткачества, изготовлению парчи и росписи по ткани. В будущем я хочу создать свой бренд одежды, при этом используя традиционные технологии.
– Я просто не люблю аниме, поэтому и не горю желанием стать аниматором, несмотря на прибыль, – признался Чикао.
– Удивительно слышать такое! – изумился Акира.
– Да, прикинь, не все японцы любят аниме! Мне не нравится то, что большинство персонажей там выглядят нереалистично. Не нравится, что художники пытаются подогнать дизайн героев под европейские стандарты красоты, а порой рисуют их с глазами розового, алого или ядовито-зелёного цвета, даже когда этого, казалось бы, не требуется. Да, понятно, что это условности, но всё же… Конечно, я не говорю о фэнтези, мистике или фантастике, где есть вампиры, феи и так далее. Просто выходит так, что персонажи в японской анимации не похожи на японцев от слова совсем. Да и конкуренция в этой индустрии довольно высока. Единственное, что меня привлекает в аниме – это пейзаж. Ну и еда! Это там действительно красиво!
– А может тебя волнует то, что девушки всё чаще предпочитают 2D-парней настоящим? – ухмыльнувшись, спросил Тадао.
– Ну да, и это тоже!
– А вот я люблю аниме и мангу, – ответил Акира. – К тому же они, хоть это и не совсем очевидно, берут своё начало как раз-таки в традиционном искусстве.
– Да ты вообще на отаку похож. Наверно, у тебя весь дом завален мангой и видеограми! – ответил Тадао.
– А почему ты решил поступить сюда? – спросила я у него.
– Так хотели мои родители, точнее, мама. Она любила рисовать, хотела стать художницей, но её способностей оказалось недостаточно.
Говоря это, Тадао заметно погрустнел. Возможно, желание его матери реализовать собственные амбиции через ребёнка ухудшило их отношения. Но спрашивать о таком в первый день знакомства было по крайней мере неприлично. Вместо этого я поинтересовалась:
– А чем бы ты сам хотел заниматься?
– Сам не знаю… Мне всего восемнадцать лет. Некоторые люди до конца жизни не могут найти занятие по душе. Что уж говорить о тех, кто только окончил школу? Не знаю, как в России, но в Японии большинство выпускников старшей школы вынуждены делать выбор: в какой вуз поступать и на кого учиться. И это несправедливо! По сути, ты ещё ничего не знаешь об этой жизни, но уже должен принимать такие взрослые решения.
Я не нашлась, что ответить. Тадао говорил правду. Некоторые из моих одноклассников тоже не знали, где хотят учиться и уж тем более кем работать. Мне повезло, сама я с подобной проблемой не сталкивалась.
– Попробуй хотя бы доучиться до конца первого семестра. По сути, это не так уж и много, всего четыре месяца. Может, тебе понравится здесь, – ответила Ран. – Тем более ты прекрасно рисуешь! Не надо пытаться зарыть свой талант в землю раньше времени!
В её словах был смысл, но последняя фраза показалась мне лишней. Когда человек талантлив в том, чем не хочет заниматься – это трагедия. Но можно ли вообще быть талантливым в том, что тебе реально не нравится? Ситуаций, когда человек любит то, в чём у него нет способностей, я встречала много, но чтобы наоборот… Возможно, случай с Тадао стал бы первым, однако это покажет время.
Большая перемена подходила к концу. Настала пора возвращаться в здание.
9.
Занятия закончились ближе к шести часам вечера. Я, Чикао и Ран решили остаться в той аудитории, где проходили пары по рисунку. Для чего, как вы думаете? Правильно, чтоб порисовать ещё! Тадао вернулся в общежитие, Акира поехал домой.
Первые полчаса в аудитории только слышался звук, издаваемый карандашом, когда он соприкасается с бумагой. Я люблю этот звук! По нему всегда можно понять, какую линию или какой вид штриховки использует рисовальщик, насколько сильно рука его давит на карандаш. Тишину решила прервать Ран:
– Мне жаль Симидзу. Как вы думаете, он останется с нами до конца?
– Эх, надеюсь, что да. Может, ему здесь настолько понравится, что он изменит своё отношение к рисованию в принципе? – ответил Чикао.
– Честно говоря, мне кажется, что такое маловероятно, – усомнилась я. – Если тебя заставляют заниматься из-под палки чем-то, то не стоит рассчитывать, что тебе это когда-нибудь понравится.
– Думаю, что всё-таки он полюбит искусство. Пусть не сейчас, но когда-нибудь в будущем. Если даже он не станет художником, то, возможно, захочет быть архитектором, дизайнером, искусствоведом в конце концов. Иначе Бог не наделил бы его таким талантом, – сказала Ран. Её рассуждения заставили меня задуматься, хоть в Бога я и не верила.
Примерно в восемь вечера к нам зашёл Ёсикава-сан.
– Ребята, вы почему ещё здесь? Пары у вас давно закончились. Время видели? Университет скоро закроется. Идите домой, уже поздно.
– Я живу в общежитии, мне недалеко идти, а в комнате рисовать не очень комфортно, – призналась Ран.
– Я доеду на такси в случае чего, – ответил Чикао.
– Я тоже живу недалеко отсюда, – сказала я.
– Ты не живёшь в общежитии? – спросил сенсей.
– Нет, я снимаю квартиру поблизости.
– Ого! Ну ладно, смотри, осторожнее там. Может, Кикути тебя проводит, если что? А то на улице совсем стемнеет к тому моменту, как вы соберётесь выходить.
– Спасибо, в этом нет нужды, я сама дойду.
– Ладно. Тогда всем до свидания!
После этого Ёсикава-сан быстро ушёл, махнув рукой и улыбнувшись нам на прощание.
– Инна, тебе не будет страшно идти одной? – спросила Ран.
– Нет, не страшно.
– А одной в квартире тоже не страшно?
– Нет, совсем наоборот. Я давно мечтала жить отдельно от родителей одна. Жаль только, что квартира съёмная и питомца там не заведёшь. Сакамото, а тебе что, не нравится общежитие? Просто ты сказала, что тебе некомфортно там рисовать.
Я решила обращаться к ребятам по фамилии, как это принято в Японии при общении с почти незнакомыми или не очень близкими людьми. Для японцев называть человека по имени означает перейти на другой уровень отношений. Я же предпочла, чтобы одногруппники с самого начала обращались ко мне по имени, потому что обращение по фамилии звучало как-то грубовато. К тому же у меня получалось выстраивать нужную дистанцию в отношениях с ними. Никто из ребят и подумать не мог о том, что, называя меня по имени, можно стать ближе ко мне.
– Нет, мне нравится наше общежитие. Мы живём в комнатах по два человека. Там уютно и спокойно, прям как дома. А дома надо отдыхать, а не рисовать.
– А соседка тебе попалась нормальная? – вмешался Чикао.
– Ну, да…
Ран как-то замялась. Очевидно, что она не хотела отвечать на этот вопрос. Её ответ меня насторожил. Оправдание Ран показалось мне неправдоподобным. Предложить ей приходить ко мне и рисовать в квартире? Нет, не пойдёт. Предложить помощь в случае чего? Тоже нет, мы не настолько близки, да и излишним альтруизмом я не страдала. Ран мне сразу понравилась, но мне не хотелось допускать кого-либо в своё личное пространство. Я решила сменить тему:
– Кикути, мы так и не спросили тебя, почему ты сюда поступил?
– Я просто люблю традиционное японское искусство. Но не знаю, буду ли дальше развиваться в этом направлении. Художник должен учиться всю жизнь. По крайней мере пока душа лежит именно к японской живописи, поэтому я и решил поступить сюда.
– Ты самоучка или оканчивал художественную школу?
– Я посещал клуб рисования в средней и старшей школе. И там, и там мне повезло с учителями. Они не только научили меня рисовать, но и привили любовь к искусству, что, как мне кажется, гораздо важнее.
– Почему?
Он взглянул на меня. Видимо, ему впервые задали этот вопрос.
– Потому что искусство делает наш мир лучше. Я не понимаю людей, которых искусство не интересует. Вам может не нравится конкретный художник, стиль или вид искусства, но не любить искусство в целом, думаю, просто невозможно. Не любить искусство – значит не любить жизнь.
Я была согласна с ним. Оскар Уайльд как-то сказал, что жизнь больше походит на искусство, чем искусство на жизнь. Похожая по смыслу фраза принадлежит и Жорж Санд: «Жизнь чаще похожа на роман, чем наши романы на жизнь». Искусство… Оно пронизывает всё. Я бы немного перефразировала Чикао: «Не знать искусство – значит не знать жизнь».
В районе девяти вечера мы разошлись. После мы ещё не раз устраивали подобные сеансы рисования, называя их между собой салонами. Мы не только рисовали, но и общались, слушали музыку. Так мы узнавали друг друга и понемногу сближались.
10.
Ёсикава-сан постоянно подходил к нам во время пар по рисунку и что-то подсказывал или поправлял. Учил он прекрасно! Сенсей никогда не позволял себе засесть за мольберт своего подопечного и рисовать за него. Да и за своим столом он тоже никогда всё время пары не просиживал. С ребятами Ёсикава-сан общался на японском, со мной же переходил на английский. С одной стороны, это было оправданно, потому что на родном языке, даже с безупречным знанием иностранного, можно выразить гораздо больше и объяснить понятнее. Но это не давало мне возможности проверить себя на ошибки.
Ситуация осложнялась тем, что сенсей практически никогда не делал мне замечаний. Сначала я делала скидку на то, что мы рисовали простейшие геометрические фигуры и композиции с ними. Но со временем, когда задачи начали усложняться и первый месяц обучения подходил к концу, стало понятно: что-то тут не так. Выхода не было. Когда Ёсикава-сан подошёл ко мне во время пары и в очередной раз собирался уйти, не сказав ни слова, я решила спросить:
– Прошу прощения, почему Вы так редко делаете мне замечания?
– А что критиковать, если всё хорошо?
– В том-то и дело, что не всё хорошо. Вы же видите, что светотень на предметы падает так, будто их освещают разные источники света, что композиция не уравновешена? (Да, я специально сделала ошибки, чтоб проверить его).
– Ладно, скажу, как есть.
Он приблизился ко мне настолько, насколько позволяли приличия и при этом чтоб его могла слышать только я:
– Твоя манера слишком жёсткая и невыразительная. У тебя неплохая школа, но на этом всё. К тому же ты абсолютно не трудишься для того, чтоб достичь идеального результата, поэтому не вижу смысла тратить своё время на тебя. Да и чего-то особенного в твоём стиле я не вижу. Твой рисунок подобен ледяному замку, блестящему на солнце – красиво, но холодно. Я бы даже сказал, бездушно. Ты рисуешь так, будто ты уже состоявшаяся художница-звезда и будто тебе осточертело то, чем мы занимаемся, будто тебе надоело заново проходить основы. А теперь исправь ошибки, которые ты явно сделала намеренно.
Он улыбнулся своей самой лучезарной улыбкой и пошёл делать замечания дальше, оставив меня в смятении. Я сама не особо любила так называемых гениев, которые, сколько ни старайся, всё равно будут лучше. Перед моими глазами в один миг пролетели годы учёбы в художественной школе и месяцы подготовки к экзаменам. Думаю, что у меня есть талант, но чтобы чего-то добиться, мне всегда приходилось много работать над собой. Всё внутри сжалось от обиды! На миг мне захотелось швырнуть мольберт о стену и убежать из аудитории, однако я быстро успокоилась. Как мне нужно поступить, дабы доказать, что я выезжаю не только за счёт своих способностей?
На перемене, когда одногруппники разошлись, я подошла к Ёсикаве-сану:
– Извините за наглость, но я не согласна с тем, что Вы сказали сегодня утром.
