в надежде воссоздать твой лик.
Тогда ты не вернулась.
День
за днём и ночь за ночью мимо
мелькали краски, звуки, тень
времён, несущихся незримо
сквозь стены замка.
Колдовство
не помогало, и родство
сердец, отчётливое ране,
скончалось как-то поутру.
И, чувствуя себя на грани,
я знал, что вслед за ним умру.
Так и случилось.
В сопряженьях
миров сменилась параллель.
Мы возвратились отраженьем
самих себя.
И акварель
всё той же белой-белой жути
лежит меж нами перепутьем,
почти неодолимым.
Всё же,
с непогрешимостью совы,
гляжу в окно, в котором, может,
ты приближаешься.
Увы…
Часть 1
Всё те же три столетия назад
мне нравилось будить тебя.
Я помню
фамильный замок, анфиладу комнат,
возню служанок, двери залы, за
которыми в дремоте будуара
лежала ты, раскинувшись истомно
на шёлковых подушках, и глаза
ещё закрыты были. Звук удара
двенадцатого полдень означал,
и я касался твоего плеча.
Но ты не просыпалась. Мне порой
случалось ждать покорно, простодушно —
и, сидя рядом, забываясь, слушать
напев дыханья, гибельной игрой
волос волны изысканно забавясь,
одной ладонью милую макушку
лаская изумлённо, а второй —
батист лица. Засим влеченья завязь
выплёскивалась чисто: ты во сне
себя навстречу открывала мне.
Мы это проходили бездну раз,
распахиваясь пропастью друг в друга,
отождествляясь жадно, до недуга
безумия восторженного. Нас
одна лишь смерть разъять могла, хоть, впрочем,
она всегда шарахалась с испугом
от карих междузвучий наших глаз:
калика перехожий как-то ночью
тебе и мне уверенно предрёк
удел уйти, самим назначив срок.
И торопиться было бы смешно,
но, как ни странно, мы, увы, спешили
и с шалой одержимостью грешили
напропалую, дерзко. За одно
мгновенье страсти прожигали годы,
не веря в предсказанья чьи-то или
не научась умеренности, но
сие легко сходило с рук. Природа,
сведя нас вместе на Земле, никак
не осуждала столь безбожный брак.
И, видно, в упоении своём
мы, право, были истинно невинны,
как два комка той первородной глины,
что стала Человечеством. Вдвоём
мы были счастливы, а значит, были святы.
Обыденность с извечною рутиной
нас не касалась вовсе. Про неё
нам вспоминалось только на проклятых
официальных выездах: ведь в свет
обязывал являться этикет.
Тогда мы собирались. Сотня слуг
измотанно металась по феоду,
тряся оброк с вассального народа,
налоги изымая: недосуг
подобным заниматься было прежде.
И лишь через неделю скороходы
отборные, спеша, срывались вдруг
в дорогу, что тянулась долго между
столицею и замком, всякий раз
неся письмо с набором нужных фраз.
Часть 2
Ты не любила маеты карет.
Поэтому на тракт отправив ране
казну, возы с провизией, с дарами
в сопровожденьи челяди, вослед
обозу с незначительною свитой
и сами через сутки – вечерами,
