– Да подожди ты! – рявкнул Володя. – Мне надо переварить информацию. Я, черт возьми, не ужинал еще, голоден как волк, и тут вдруг – здрасьте-пожалста! – ты вываливаешь на меня такие новости.
– Чего ты на меня кричишь? – возмутилась Юля. – Я предлагаю тебе спокойно – слышишь, спо-кой-но! – поговорить о нашем будущем, о нашем ребенке… Что тут непонятного?
– Успеем еще поговорить. Девять месяцев впереди.
– Примерно семь с половиной, – автоматически поправила Юля. – Срок шесть недель.
– Шесть недель?! Твою ж мать, а! А где ты раньше была? Че, специально мне не говорила, что у тебя там, эта самая, задержка и все такое? Мол, потянуть подольше – потом он никуда не денется, да?
– А ну, прекрати! – выкрикнула Юля, по ее щекам покатились слезы. Она отвернулась к окну и закрыла лицо ладонями.
– Мне надо… Надо прогуляться! Скоро вернусь! – раздраженно рыкнул Горбунов и схватился за дверную ручку. Замок щелкнул, и внезапно за дверью послышались торопливые удаляющиеся шаги. Он быстро повернул ключ на два оборота, выглянул в плохо освещенный коридор, но там никого не оказалось, только у дальнего окна какой-то долговязый парняга курил в форточку. Захлопнув за собой дверь, Володя почти бегом спустился в холл общежития, где сварливая пожилая комендантша, Валентина Михайловна, о чем-то шепотом судачила с подругой-кастеляншей – тощей, сухой теткой с лошадиными зубами. Увидев Горбунова, они прыснули друг от друга, как мячики, и одновременно спрятали глаза.
Он выскочил на улицу, грязно, долго и с чувством выматерился, пошарил в карманах брюк, – черт возьми, оставил курево в кителе! Володя стрельнул папироску у прохожего, нервно затянулся несколько раз; успокаиваясь, он выдохнул и мешком рухнул на давно не крашенную скамейку у въезда во двор общежития.
Солнце уже почти село, пыльная улица окрасилась багровым закатным заревом, словно залитая вулканической лавой; в темных углах уже собирался туман. Володя смолил вонючий, слишком крепкий «Беломорканал» и, ковыряя носком форменного ботинка засохшую грязь под лавкой, пытался понять, почему он так вспылил, что вывело его из себя. Конечно, он не был готов к тому, что Юля вот так, с наскоку, объявит его новоиспеченным отцом и начнет настаивать на походе в ЗАГС, но вообще-то это было бы очевидным и естественным развитием их отношений, которые длятся уже больше полутора лет – достаточный срок для того, чтобы понять, хочешь ли ты продолжать их дальше. Да, я хочу их продолжать, – согласился он. Я люблю Юлю. Люблю же? – спросил он себя, и ответил – да, конечно. Уверен? Уверен, – вновь подтвердил он, но, кажется, это прозвучало как-то натянуто.
Так что же не так? Володя и прежде, когда находилась свободная минутка, задавал себе этот вопрос – задолго до сегодняшнего вечера, когда Юля сообщила о… О переменах в их жизнях, назовем это так. Вот и сейчас она рассердилась, взвилась, и в этот момент Горбунов заметил, что она до жути похожа на Нинель Васильевну, свою мать. Знакомство с родителями Юли состоялось около года назад и, откровенно говоря, прошло ужасно. Если Петр Аркадьевич, отец Юли (и мой будущий тесть, отметил про себя Володя) оказался мужчиной довольно спокойным и молчаливым, то мама-будущая-теща была его полной противоположностью – острая на язык, язвительная и горластая тетка. С первого же момента знакомства она, неприязненно оглядев парадную форму, надетую Володей по случаю такого важного события, поджала губы и процедила что-то вроде «Та-ак, еще один матрос – ухо-горло-нос», демонстративно отвернулась и начала курлыкать над дочерью: «Ой, что ж ты, Юлькин, такая тощая-то стала», – не забывая вставлять подколы в адрес Горбунова – «совсем, наверное, твой морячок тебя не кормит. Оклад-то, видать, копеечный, много ли им, рыбарям, платят». Все четыре дня, проведенные в Петрозаводске, Володя вспоминал как одну отвратительную картину – он сжимает зубы, стараясь не послать Нинель Васильевну куда подальше, а та, словно дразня его, то и дело сыплет подколками и саркастическими замечаниями, причем, никогда не обращаясь к нему, Володе, напрямую, а так, словно между прочим: «Юлькин, пойдем на пару в кино вечером, на „Нежного зверя“? А твой зверь пусть дома посидит, он все равно ни черта в кинематографе не смыслит, только полтинник зря потратим». Юле было и неловко отказывать матери, и стыдно за ее злой язык, но она, бросая испуганно-извиняющиеся взгляды на Горбунова, все же не смела ей прекословить. Когда его терпение наконец лопнуло, он круто отматерил Нинель Васильевну, схватил Юлю за локоть и чуть ли не силой вытащил из дома. Они молча дошли до автобусной остановки, сели на маршрут до вокзала, купили два дорогущих билета на ближайший ночной поезд – и все это без единого слова. Уже в купе, забравшись на верхние полки, они наконец встретились взглядами в полутьме, и Юля сказала, чуть шевеля губами: «Вовкин, мне так… Так стыдно!» – и тут ее прорвало, она плакала, не останавливаясь, почти час подряд.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69287875&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
