– Нет-нет, заходить я не стану. Хотел обменяться парой слов, Ингмар. Тороплюсь на заседание уездного совета.
– А мать хотела на кофе пригласить.
– Спасибо, конечно. Сам видишь – нет времени.
– Давненько господин депутат нас не навещал, – протяжно сказал Ингмар. Хотел еще что-то добавить, но его перебила появившаяся на пороге мать.
– Не собирается ли господин депутат риксдага нас покинуть, не выпив чашечку кофе?
Ингмар помог гостю расстегнуть полость на ногах.
– Если сама матушка Мерта приглашает, надо слушаться, – произнес гость с улыбкой, подчеркивающей совершенную невозможность отказа.
Высокий, стройный депутат спрыгнул с коляски и легко зашагал к дому. Он будто бы принадлежал к другой человеческой расе – не к той, что Ингмар и его мать. Ингмарссонов красавцами не назовешь: грубо слепленные лица, вечно полузакрытые, будто сонные глаза, неуклюжие движения. Но Ингмарссоны пользовались в уезде огромным уважением, и депутат охотно променял бы красивую внешность и легкую походку на честь принадлежать к этому старинному роду. Если между его дочерью и Ингмаром возникали какие-то разногласия, всегда принимал сторону Ингмара. Он не без опасений решился на этот визит, и, когда увидел, как гостеприимно его встречают, у него отлегло от сердца.
Мерта ушла на кухню. Депутат дождался, пока она вернется с подносом с дымящимся кофейником.
– Я вот что, – произнес он и откашлялся. – Надо поговорить… что вы думаете о Брите?
Руки у Мерты слега задрожали – выдала зазвеневшая в чашке ложечка. Ни она, ни Ингмар не произнесли ни слова.
– Мы решили отправить ее в Америку. Так будет лучше.
Опять сделал паузу. Выждал немного и вздохнул: какие трудные люди! Как воды в рот набрали.
– Уже билет купили.
– Но она же сначала домой заедет? – наконец-то подал голос Ингмар.
– Это еще зачем? Что ей делать дома?
Ингмар не стал перечислять подходящие для вернувшейся из тюрьмы дочери занятия. Закрыл глаза и замер, будто заснул. Вместо него заговорила Мерта.
– Ей одежда нужна.
– Все уже упаковано. Лежит в сундуке у купца Лёвберга. Будем в городе, захватим.
– А супруга господина депутата? Она же поедет дочь встретить?
– Хотела. Да, она-то хотела, но… лучше не надо. Лучше не встречаться.
– Вот оно что… ну ладно. Можно и так.
– И билет тоже у Лёвберга. И деньги. Все, что ей нужно… Я подумал, Ингмару надо знать, как и что. Все устроено, так что ему не о чем беспокоиться.
Матушка Мерта не сказала ни слова. Головной платок сполз на шею. Она покачала головой и уставилась на фартук.
– Так что Ингмар может подумывать о новой невесте. – Депутат решил, что лед взломан, и продолжил: – Матушке Мерте нужна помощь. В таком большом хозяйстве одной не управиться.
Теперь молчали все трое. Депутат не выдержал первым – ему показалось, до этих пусть и уважаемых, но, что уж там скрывать, туповатых хуторян не дошли его намеки.
– Мы с женой решили устроить так, чтобы всем было хорошо.
Ингмар в начале разговора приложил немало усилий, чтобы скрыть радость. Вопрос решился: Брита уезжает в Америку, ему совершенно не обязательно жениться. Детоубийца не имеет права командовать в таком большом хозяйстве, как у него. А молчал потому, что посчитал недостойным открыто выказать удовлетворение. Теперь ему начало казаться, что молчание затянулось.
А депутат риксдага тоже замолчал. Надо дать этим тугодумам время переварить сказанное.
Матушка Мерта прокашлялась и потерла подбородок.
– Да… что ж, Брита свою вину искупила. Теперь наша очередь.
Прозвучало многозначительно, хотя все было гораздо проще: матушка Мерта хотела выведать, сколько они должны заплатить депутату за такое мудрое и всех устраивающее решение. Но Ингмар не разгадал намека. Вернее, разгадал, что это намек, но придал ему совершенно иной смысл. Он словно проснулся. Теперь наша очередь…
А что бы сказал отец на его месте? Вот услышь он все, что я услышал, – что бы он сказал? Отец сказал бы: не играй в кошки-мышки с Господним умыслом, Ингмар. Если ты позволишь Брите взять на себя всю вину, без наказания не останешься. Ее отец так легко выкидывает дочь из дома только ради того, чтобы занять у тебя денег. Это его дело. А ты? Разве ты вправе сойти с тропы, указанной Господом? Нет у тебя такого права, младший Ингмар Ингмарссон.
И еще вот что подумал этот самый Ингмар Ингмарссон-младший: наверняка отец за мной приглядывает. Подослал депутата, чтобы еще раз дать понять: подло взваливать на Бриту всю вину.
Он встал, плеснул в кофе коньяку и поднял чашку.
– Спасибо, что заехали, господин депутат, – и поднял чашку, будто и в самом деле провозгласил торжественный тост.
III
Занялся Ингмар березками на въезде – и провозился до полудня. Поставил две стремянки, на них пристроил доски – получилось нечто вроде строительных лесов. Несколько раз проверил, устойчивы ли, запасся прочной веревкой и начал пригибать верхушки молодых деревьев друг к другу – получалось нечто вроде арки. Дело оказалось не таким простым – тонкие, но упругие стволы раз за разом вырывались из удавки и выпрямлялись, возмущенно потряхивая блестящими ярко-зелеными листьями.
– И что это будет? – спросила матушка Мерта.
– Думаю, пусть так порастут. Пока.
Вроде бы и ответил, а что сказать хотел – неизвестно.
В полдень пообедали. Работники устроились спать прямо на дворе, в тени сараев и амбаров. Ингмар Ингмарссон тоже пошел передохнуть. Не спала только матушка Мерта, присела в гостиной с вязаньем.
Дверь из сеней с протяжным скрипом отворилась, и тихо вошла старушка с двумя большими корзинами на коромысле. Спокойно поздоровалась, поставила корзины на пол, присела на стул у двери и сняла плетеные крышки. Одна корзина доверху набита сухариками и крендельками, другая – свежеиспеченными хлебами. Хозяйка тут же бросила вязанье и подошла к гостье. И мы ее понимаем – глядя на такие сухарики, мало кто удержался бы. Особенно если представить, как ты макаешь их в горячий кофе.
Пока матушка Мерта перебирала хлеба, разговорилась с гостьей. Та, как и многие разносчицы, легко вступала в разговор – по-другому и быть не может, если ходишь с утра до вечера по хуторам.
– Ты, Кайса, умная женщина, тебе можно доверять, – на всякий случай подольстила хозяйка, вызывая на разговор.
– О, да… если бы я начала выбалтывать все, что слышу! Не приведи Господь. Весь приход давно бы перессорился. Лучше помалкивать.
– А мне кажется, иной раз ты чересчур уж молчалива. Одно дело помалкивать, другое… – Она задумалась, подбирая слово. – Другое дело – перепомалкивать.
Старушка глянула на нее и сразу поняла, что хозяйка имеет в виду.
– Господи, прости меня, – сказала она и неожиданно прослезилась. – Поговорила с хозяйкой в Бергскуге, а надо было к тебе идти.
– Вот как! Значит, уже и с риксдагдепутатшей поговорила…
Нелегко передать словами всю гамму чувств, вложенных матушкой Мертой в это сочиненное ею длинное слово.
А Ингмар Ингмарссон проснулся оттого, что дверь в гостиную открылась. Никто не вошел, не вышел, а дверь открылась. Странная история. То ли толкнул кто-то, то ли открылась сама по себе, хотя сквозняков вроде нет. Хотел было заснуть опять, но услышал разговор в соседней комнате.
– А скажи, Кайса, с чего ты взяла, что Ингмар Брите не нравился?
– Что ж, с чего взяла… не я взяла, все так говорили.
– Давай начистоту, Кайса. Со мной-то зачем хитрить? Я правды не боюсь.
– Ну что там – начистоту… А по совести, матушка Мерта, – тогда еще, три года назад: как ни приду в Бергскуг – у нее глаза на мокром месте. Так и ходит заплаканная. Как-то, помню, остались мы одни в кухне, я ей и говорю: жених у тебя, Брита, – позавидуешь. Шикарный жених. А она глянула на меня, будто я за дурочку ее считаю. И говорит: «Можно сказать, да. Шикарнее не бывает. Красавец писаный». Сказала она так, а я сразу Ингмара представила. Ну да, красавцем его не назовешь, но я-то никогда и не думала про это. Да и никто не думал. Красавец… Ингмарссонов все уважают, это да. А как услышала ее слова, как вспомнила Ингмара – что греха таить, не хотела, а улыбнулась. А Брита глянула на меня этак, повторила: шикарнее, мол, не бывает, – и убежала. Слышу – опять плачет. А когда уходить мне, подумала я вот что: все равно хорошо будет. Перемелется. У Ингмарссонов всегда все хорошо и как надо. А родители ее – чему удивляться? Будь у меня дочь на выданье да Ингмар Ингмарссон сделал бы ей предложение – ого-го! Сна бы не знала, пока та не согласится.
Ага… вот и секрет. Матушка схитрила: сама приоткрыла дверь. Вроде бы нечаянно, а на самом деле хотела, чтобы и он слышал этот разговор. Ей покоя не дает, что я завтра в город собрался. Подозревает, что привезу Бриту. Зря подозревает… не такой уж я герой.
– В следующий раз я ее видела, Бриту то есть, когда она уже сюда переехала. А спросить, каково ей у вас, никак – народу кругом полно. Посмотрела я на нее этак… со значением, и пошла к рощице. Смотрю – она за мной. «Кайса, – говорит, – когда вы последний раз были в Бергскуге?» – «Позавчера», – отвечаю. «Господи… а мне кажется, я уже год не была дома». И что на это скажешь? Что ни скажи, опять в слезы ударится. «Девочка моя, – говорю, – почему бы тебе не навестить родителей?» – «Нет, – говорит, – мне кажется, я уже никогда домой не вернусь». – «С чего бы это? Сходи. Там так красиво, в лесу полно ягод, а брусники, брусники! В заброшенные милы[2 - Мила – яма для выжигания угля.] будто крови налили». – «Неужели и брусника уже поспела?» – аж глаза вытаращила. «Пойдешь в Бергскуг, – говорю, – еду не бери. Ягод по дороге наешься досыта». Подумала-подумала Брита. «Нет, – говорит. – Не пойду я домой. Все равно сюда возвращаться, так в сто раз хуже будет».
«Только и слышу, – это, значит, я теперь ей говорю. – Только и слышу, – говорю, – какие хорошие люди Ингмарссоны. Замечательная семья». – «Да, – говорит, – хорошая семья». – «В приходе таких, пожалуй, и нет. Справедливые, честные люди». – «Ну да. Взять девушку силой у них за несправедливость не считается». – «И умные, как мало кто». – «Наверное… только как узнать, умные или нет, если молчат все время?» – «Так уж и молчат? Все время?» – «Говорят только то, что уж никак нельзя не сказать. Да и то могут промолчать».
Тут уж я и уходить собралась, да вспомнила: «А свадьба-то? – говорю. – Свадьба где будет? Здесь или в Бергскуге?» – «Здесь места больше». – «Гляди, чтобы не тянули со свадьбой». – «Через месяц», – говорит. А я вспомнила и аж вздрогнула: урожай-то – кот наплакал. И предупредила: не думаю, что в этом году свадьбу сыграют. Где деньги-то брать, ничего не уродилось. «Что ж, – говорит, – тогда утоплюсь».
А через месяц и я узнала: откладывается свадьба. Думаю, далеко ли до беды. Пошла к депутатше в Бергскуг. Нехорошо там, у Ингмарссонов, говорю. Беда может случиться. А она мне: «Какая еще беда? Мы Бога благодарим, что дочку так хорошо пристроили».
И с чего это мать так всполошилась? – подумал Ингмар Ингмарссон. Никто и не собирается ехать в город встречать Бриту. Понятно, за честь хутора беспокоится. А я-то что? Я, как говорится, сделал все, что мог. И перед лицом Господа скажу: хотел как лучше.
– А последний раз видела я Бриту зимой. Снегу тогда нападало, ужас. Помню, по тропинке шла в лесу. Тяжело – не приведи Господь. Оттепель как раз началась, скользь неимоверная, того и гляди в мокрую кашу свалишься. Присела отдохнуть – гляжу: не одна я в лесу. Еще кто-то сидит, прямо в сугробе. Встала, подошла поближе – Брита. «Что же ты, – говорю, – одна в лес-то собралась в такую погоду?» – «Собралась, как видите…» Вроде ответила – и не ответила; а я гляжу на нее и думаю: что ж ее и вправду в лес-то понесло? А она мне: «Присматриваю горку покруче». – «Золотце мое, что ты надумала? С горы, что ли, решила броситься?» Так и спросила, потому что вид у нее такой… короче, по всему видно: собралась бедняжка с жизнью расстаться. «Да, говорит. Надумала. Вот только найду горку повыше и покруче».
Я прямо обомлела, матушка Мерта. «Как тебе, – говорю, – не стыдно! У тебя все так устроилось, а ты вон что…» – «Злая я стала, Кайса». Что да, то да. И вправду злая. А она продолжает: «Того и гляди кого в грех введу, так уж лучше сама». – «Болтаешь, девочка, сама не знаешь что». – «Нет, нет… злая. А как переехала к ним, так что ни день, то злее и злее».
И поглядела на меня… а глаза дикие, совсем безумные.
«Они, – говорит, – только и думают, как бы меня мучить, а я только и думаю, как бы отомстить». – «Брита, опомнись! Хорошие, достойные люди!» – «Нет, они хотят меня опозорить». Я прямо обомлела. «Ты им так и сказала?» – «Я с ними вообще не разговариваю. Только и прикидываю, как бы им насолить. Дом поджечь? Он же души не чает в этом хуторе. Или коров отравить? Они все безобразные, будто родня ему». – «Говори, говори, Брита. Собака коли лает, не кусается». – «Не успокоюсь, пока что-то с ним не сделаю». – «Сама не знаешь, что несешь. Пока, вижу, не с ними, а с собой ты собралась что-то сделать».
Старушка взяла кренделек, пожевала и одобрительно кивнула.
– И знаете, матушка Мерта, из нее будто воздух выпустили. Обмякла вся и давай рыдать. Говорит, сама не знаю, что мне с этими мыслями делать. Проводила я ее домой. Обещала образумиться, только просила никому не рассказывать.
Просила и просила… а мне-то не по себе. Неладно с девушкой. С кем же, думаю, поговорить-то? С вами, Ингмарссонами? Вроде неудобно тревожить таких уважаемых людей по пустякам, а я…
Зазвонил колокольчик на крыше конюшни: дневной отдых кончился, пора за работу. Матушка Мерта воспользовалась случаем остановить разговорившуюся старушку и вставить слово:
– Послушайте, Кайса… как вам кажется, может у них когда-нибудь наладиться? У Ингмара с Бритой?
– Как это? – удивилась разносчица.
– Ну, я имею в виду… если она не уедет в Америку, захочет она с ним жить?
– А что я думаю? Ничего я не думаю. Вряд ли.
– Она же уже ему отказала.
– Да. Было такое. Отказала.
Ингмар сел в кровати, опустил ноги на пол и обратился сам к себе:
– Вот так, Ингмар. – Подумал немного и повторил, стукнув кулаком по краю кровати: – Вот так, Ингмар. Теперь ты знаешь все, что тебе нужно знать. И мамаша, значит, думает – послушаю эту болтовню и никуда завтра не поеду? Нашла простака. Услышит, мол, Ингмар, что он Брите не нравится, – и останется дома? Как же…
Он все сильнее колотил по краю кровати, будто гвозди забивал в непослушное дерево.
– А я хочу проверить. Проверить хочу! Еще раз! Мы, Ингмарссоны, если что не получается, начинаем сначала. Вот как мы делаем! Подумаешь – какая-то девка так его ненавидит, что чуть с ума не сошла.
Никогда раньше не испытывал Ингмар-младший такого унижения. Теперь он просто горел от желания поставить все на свои места.
– Быть такого не может, чтобы я не заставил Бриту полюбить наш хутор.
Стукнул в последний раз по кровати, подул на кулак и решительно встал. Пора за работу.
Наверняка эту Кайсу послал Большой Ингмар. Чтобы Ингмар-младший перестал сомневаться.
– Вопрос решен. Завтра еду в город.
IV
Ингмар Ингмарссон направлялся к внушительному зданию тюрьмы, гордо расположившемуся на холме на самом краю города. Шел, не оглядываясь и полузакрыв глаза. Медленно, как старик, и с таким трудом, будто тащил на спине колесную пару. Яркий крестьянский наряд оставил дома. Черный сюртук и белая крахмальная рубашка – ну, рубашка-то, само собой, успела измяться. Под стать рубашке и настроение: почти торжественное поначалу, но по мере приближения к цели все более подавленное. Проще говоря, страшновато было ему, Ингмару Ингмарссону.
Пересек усыпанный гравием двор и подошел к констеблю.
– Брита Эриксдоттер. Ведь у нее нынче заканчивается срок? Я не перепутал?
– Кого-то сегодня выпускаем. Вроде бы.
– Детоубийца.
– А, точно! Есть такая. До полудня выйдет.
Ингмар подошел к дереву, оперся спиной и стал ждать, не спуская глаз с тюремной проходной.
– По доброй воле мало кто сюда пойдет. Беда привела. Но тут, конечно, вот что, – продолжал он размышлять. – Тут еще, думаю, другое. Может, ей и не так тяжко, как мне. Отсидела – вышла, да и забыла помаленьку. А я-то что здесь делаю? Нечего и спрашивать. Большой Ингмар, кто ж еще? Это он приволок меня в город. Невесту забирать, надо же! И не откуда-нибудь – из тюрьмы… Из тюрьмы!
Поворчав, он представил, как мать Бриты выходит рядом с ней и передает ее руку ему, Ингмару. И они едут в церковь, а за ними еще десяток колясок. А вот еще картинка: Брита в свадебном платье, красивая и гордая, улыбается ему из-под венца.
Двери тюрьмы открывались и закрывались. Сначала вышел священник, потом начальник тюрьмы с женой; поглядели по сторонам и двинулись в город.
Когда двери открылись в очередной раз, он уже знал: это она. Зажмурился, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но все же собрался, поднял голову – так и есть. Брита стоит на крыльце. Сорвала головной платок и широко открытыми глазами смотрит по сторонам, поворачивая голову то направо, то налево. Тюрьма, если вы помните, на холме, с крыльца открывается вид на весь город, на пригороды, а если приглядеться, непременно различишь похожие на тучи тени родных гор на горизонте.
Постояв немного, она словно потеряла силы. Опустилась на ступеньку и закрыла лицо руками. Всхлипы были слышны даже с того места, где он стоял.
Ингмар Ингмарссон отлепил спину от дерева, подошел поближе и опять остановился.
