– Хартис?..
– Прости, Лу. Нами пойдет с ним. Так надо.
– Идем, Намира, – требовательно повторил горбун.
Нами склонила голову и накинула капюшон. Лу ошарашенно смотрела, как она нетвердой, деревянной походкой, словно приговоренная к казни, идет к своему новому хозяину.
– Поживее, – нетерпеливо поторопил тот.
– Что значит… Что значит – так надо? – снова в отчаянии повернулась к Хартису девчонка, отказываясь верить, что все это происходит на самом деле. На лице хозяина застыло пугающее, словно каменная маска, выражение. – Почему? Хартис, что он тебе сказал?
Не получив от него ответа, Лу сбежала со ступеней и бросилась к горбуну, который вместе с Нами уже выходил на дорогу. Девчонка бы ни за что не осмелилась прикоснуться к кому-то из каурских аристократов, даже к самым лояльным – это считалось верхом непочтения; но, наверное, из-за того, что незнакомец был белым, а еще из-за душившей горло безысходности, Лу схватила его за локоть.
– Господин, прошу, скажите, куда вы направитесь?
Горбун обернулся, глянув на нее сверху вниз – на удивление не высокомерно, а, скорее, устало. Увидев узкоглазое, веснушчатое лицо вблизи, Лу нашла свое предположение верным – скорее всего, незнакомец был по возрасту ближе к ним с Нами, чем к Хартису. Спокойно высвобождая руку, тот сказал:
– Его могущество тебе объяснит.
– Чье могущество?.. – непонимающе тряхнула головой Лу. – Молю, скажите, вы разрешите Нами хотя бы отправить письмо?
– Она не сможет отправить оттуда письмо, – покачал головой горбун. – Если есть, что сказать, говори сейчас.
Он отвернулся и отошел на десяток шагов, предоставляя им последнюю возможность поговорить друг с другом. По другой стороне улицы проследовали два патрулирующих стражника, которые принялись оглядываться и перешептываться, увидев его, но он не замечал этого: откуда-то из домов выбежала лохматая собака и изучающе его обнюхивала, а он чесал ее за ухом кончиком своей трости – видимо, из-за горба ему было тяжело наклоняться. В окрестных домах, хотя солнце едва начало вставать, уже слышались голоса и хлопанье ставен: жители торгового квартала поднимались рано. Лу обернулась на крыльцо лавки тканей, но хозяин с него уже исчез – а вместе с ним и надежда, что эта ситуация разрешится в лучшую сторону.
– Нами, я… – Девчонка растерянно поежилась: от смятения, в котором она пребывала, и от долгой бессонницы ей стало зябко. – Я не понимаю, что происходит, я не знаю, почему… Я бы так хотела что-то сделать, но что?..
– Все в порядке, Лу, – слабо улыбнулась Нами. Лавандовые глаза, как это порою бывало, лучились недосягаемой печальной мудростью. – Рано или поздно это должно было случиться. Мы с тобой обе забыли, кто мы есть, и зря. Мы ведь просто рабы и делаем то, что нам говорят хозяева. Но даже если так, я верю… Я буду верить… Может я всего лишь наивная дурочка, начитавшаяся книжек, пусть так; но я буду верить, что мы с тобой больше, чем это, что мы способны на многое, что впереди ждет что-то хорошее… Ты ведь сама всегда в этом убеждала меня, разве нет?
Ощущая, как в глазах щиплет, девчонка стыдливо прикрыла их рукой и кивнула. Да, она действительно так говорила, а ее подруге наверняка нравилось в это верить; но это были всего лишь мечты, и у Лу разрывалось сердце, когда она представляла, как они разобьются вдребезги прямо перед взором доброй, невинной, хрупкой Нами.
Усмирив эмоции, Лу отняла руку от лица и поглядела на горбуна: после некоторых колебаний стражники все же решили к нему подойти, и теперь они о чем-то говорили, и он показывал им какие-то документы. Уловив ее взгляд, подруга сказала:
– Да, его кнуты выглядят грозно, но почему-то мне не кажется, что он плохой человек. Если задуматься… У него была такая сумма, но он идет пешком в одиночестве, и у него нет поклажи… Кто он? Что ж, думаю, скоро я узнаю правду. И если только приведется шанс, обещаю – я обязательно тебе сообщу. Но сейчас я хочу сказать… Хочу, чтобы ты знала – хотя я и общалась с другими в питомнике, только ты одна всегда относилась ко мне, как будто со мной все нормально, и у меня никогда не было друзей, кроме тебя.
Лу хотела сказать, что и у нее тоже, но только сглотнула и стиснула зубы, понимая, что голос предательски дрогнет. Она вдруг вспомнила про картину, которую ей оставила Нами, и сняла со своего ошейника небольшую подвеску в виде крупного когтя. Как-то раз девчонка откопала ее среди хлама в сундуке Хартиса и попросила разрешения забрать. Простая безделушка, но им с Нами нравилось фантазировать, будто на самом деле это мистический оберег, который может защитить своего владельца от любых бед и сделать его невероятно сильным.
– Вот. Это, конечно, ерунда, но… возьми. На память.
Нами часто заморгала, глядя на предмет, который подруга вложила ей в ладонь, прижала коготь к груди и с улыбкой возразила:
– Это вовсе не ерунда, это же тот самый, знаменитый талисман из когтя дракона! Спасибо, Лу! Я обещаю беречь его…
– Пора идти, – холодно скомандовал горбун, нетерпеливо постукивая тростью; стражники, видимо, удовлетворенные проверкой, оставили его в покое и уже удалялись по улице.
Нами подалась вперед, заключая Лу в прощальные объятия. Потом отстранилась, низко надвинула капюшон и пошла за своим хозяином, не оборачиваясь. А девчонка бессильно смотрела ей вслед, и продолжала еще долго стоять и смотреть, даже когда горбун и его рабыня окончательно скрылись за поворотом на другую улицу.
Хартиса она обнаружила в спальне – тот стоял к ней спиной возле открытого нараспашку окна, и в его позе читалось крайнее напряжение.
– Что происходит? – с порога накинулась на него девчонка. – Почему ты… Почему ты расстроен? Разве это не я должна быть расстроена? Разве это не мою единственную подругу забрали неизвестно куда?
– Лу, оставь меня, – хрипло бросил Хартис, не повернувшись, продолжая бесцельно крутить кольца на своих темных пальцах. – Мне нужно подумать.
Его отстраненность была пугающей, но Лу не могла уняться и отступить. Подошла ближе, настойчиво дергая мужчину за локоть, требуя объяснений:
– Почему ты так поступил? Ты ведь знаешь, как важна Нами для меня… Что тебе стоило выкупить ее?
Какой-то отдаленной частью себя она понимала, что говорить подобные вещи недопустимо, и не только потому, что это было крайним неуважением к хозяину; даже если бы ей позволялось разговаривать с ним в таком ключе, она не вправе была требовать большего от человека, который и без того дал ей слишком много. Но девчонку захлестывали отчаяние и опустошение, которыми теперь, когда худшее уже случилось, сменилось мучавшее ее предчувствие беды. Однако мужчина никак не реагировал на ее настойчивые дерганья, и даже когда Лу от бессилия начала толкать его в бок ладонью, не повернулся и не остановил ее.
– Хартис! – воскликнула девчонка, будто сражавшаяся с покрытой вечными льдами каменной горой. – Что такое с этим горбуном, что ты стал таким? Что он сказал тебе?
– Я не готов сейчас говорить об этом, Лу, – процедил тот сквозь зубы. – Молю, оставь меня.
Лу вдруг остро ощутила, что каким-то образом лишилась не только Нами, но и второго дорогого себе человека: ведь тот, кто стоял перед ней, был вовсе не Хартис – это был кто-то чужой, незнакомый и очень жестокий. Натянутые подобно струне нервы звенели так, что девчонка слышала этот звон в своих ушах, в горле застрял тугой ком зарождавшейся истерики.
– Я не уйду, пока не объяснишь мне все! Можешь бить меня, можешь силой выталкивать за дверь, мне все равно!
– Хорошо, если я скажу тебе, что это даст? – наконец-то повернулся к ней хозяин, оставив в покое свои кольца, и покачал головой. – Мы только поссоримся.
Выражение его лица было под стать голосу, но за холодностью и бесстрастием нечто пряталось – боль, тревога, мучительные раздумья, а, может, даже страх? Прояви он сейчас сочувствие к Лу, та, возможно, ответила бы ему тем же… Но этого не произошло; безжизненная маска ни на секунду не покинула его лицо, и Лу, ощетинившись, бросила:
– Если не скажешь, считай, мы уже поссорились!
– Так значит, в любом случае, да? – криво усмехнулся Хартис. – Ну, слушай. Там, откуда пришел этот человек, сейчас война.
Лу отшатнулась, переваривая услышанное. Ей доводилось беседовать с Ашей и другими окрестными рабами, да и от их владельцев-торговцев она часто слышала сплетни о наиболее крупных событиях городов юга, в том числе о стычках, волнениях и забастовках… Но ни о каких войнах в последнее время речи не шло, а значит край, куда горбун собирался забрать Нами, был далеко за пределами известных Лу земель.
И, если с ее подругой что-то случится, девчонка, скорее всего, даже не узнает об этом…
– Я должна остановить их! – воскликнула она, не в силах вынести этой мысли. Но не успела она броситься к двери, как Хартис грубо схватил ее за предплечье и бескомпромиссно отчеканил:
– Нет, ты никуда не пойдешь, ты останешься здесь. Это приказ.
– Приказ?! – взвилась девчонка, пытаясь вырваться, но державшая ее хватка была железной. – Что с тобой случилось, я не узнаю тебя! Почему ты позволил ему забрать Нами, если знал, что там война? Ты всегда был добр к Нами, почему же сейчас ведешь себя так, словно у тебя совсем нет сердца?!
– Потому что речь и о моей родине тоже!
Убедившись, что Лу слишком ошарашена, чтобы пытаться снова убежать, мужчина отпустил ее. Присел на подоконник, скрестив руки на груди.
– Дело в ее альбинизме, – сухо продолжил он. – Я ведь как-то говорил, что на моей родине альбиносов высоко ценят? Это действительно так. Все из-за одной их выдающейся способности, которой больше ни у кого нет. Об одном можешь не волноваться: этот, как ты его называешь, горбун, Найри, не станет обижать Нами – ему это не нужно. Сказать, что с ним Нами в безопасности, я тоже не могу – это было бы ложью… Но я был не вправе останавливать его. Будь это кто-то другой, я бы вмешался. Но то, что Нами пошла с ним, возможно, спасет жизни многих людей, и их нельзя лишать такого шанса.
– О чем ты таком говоришь? – Лу отупело помотала головой. – Какая способность?
Хозяин поджал губы, туманно глядя в сторону – верный признак того, что отвечать он не намерен. Лу едва сдержалась, чтобы не наброситься на него с кулаками.
– Хартис, мать твою, говори! Какая способность? Какие люди? Как называется это место? Как далеко они уедут?
– Как далеко – неправильный вопрос. Правильный вопрос – куда.
– Иди к черту! Хватит говорить загадками! Прояви хоть каплю милосердия, если не к Нами, то хотя бы ко мне!
Видимо, в дрогнувшем голосе девчонки сквозило то, что она балансировала на грани, потому как во взгляде Хартиса наконец промелькнуло хоть какое-то участие. Тяжело вздохнув, мужчина привычным усталым жестом потер переносицу и сказал:
– Я все объяснил тебе уже давно, Лу, лучик мой, еще год назад.
– О чем ты?
– Человек, который купил Нами. Его лицо. Черты. Они ведь показались тебе знакомыми, не правда ли? Подумай.
Не было нужды напрягаться, чтобы вызвать в памяти лицо горбуна – иноземное, непривычное, оно все еще отчетливо стояло у девчонки перед глазами; однако она была совершенно уверена, что видела подобного человека впервые.
– Я не понимаю, – пробормотала она.
– Понимаешь, – вздернув подбородок, возразил Хартис тоном, которым обычно спорил с нею во время уроков, когда девчонка притворялась глупой, лишь бы ничего не учить. – Он – люмер.
– Кто… Что?
Люмер… Лу нахмурилась. Слово звучало знакомо, но она не сразу вспомнила, где слышала его: из-за длительной бессонницы соображалось с большим трудом. Она склонила голову, бегая глазами по ковру комнаты, словно в его потертом узоре мог быть сокрыт ответ.
– Это… из твоих сказок? – неуверенно спросила она, поднимая взор. Да, теперь она вспомнила что-то такое: люди с веснушками и раскосыми глазами, которые умеют исцелять других своим волшебным даром. – Ты… шутишь?
– Нет. Мир, про который я тебе рассказывал, настоящий. Обратная Сторона. Реверсайд. Этот человек пришел оттуда.
С той самой ночи, как они стали близки, это случалось время от времени: на Хартиса накатывало вдохновение, и он рассказывал Лу истории о волшебном мире. Девчонка слушала их вполуха: она никогда не жаловала сказки, да и считала себя слишком взрослой для них. К тому же, в исполнении хозяина они бывали странные – зачастую нескладные, без завязки и конца, в них было слишком много непонятных слов и явно недоставало сражений на мечах, кладов и драконов. И все-таки, наверное, Лу любила их, насколько могла – ведь она всей душой любила их автора, чей ласковый голос нашептывал эти истории ей перед сном.
Но теперь знакомое название, слетевшее с уст хозяина, звучало жутко – жутко оттого, что для него это перестало быть выдумкой и стало былью; и то, что он искренне верил в сказанное, без труда читалось по его лицу.
– И, кстати, я тоже пришел оттуда, – после минутного молчания добавил Хартис так, словно это была какая-то малюсенькая, незначительная деталь. Поколебавшись, указал на свой сундук у изножья кровати. – Ты говорила, все эти вещи кажутся тебе странными. Немудрено – я принес их из другого мира.
Внутренне закипая, Лу отчаянно сжала зубы и стиснула кулаки. Воцарилась долгая, гнетущая тишина. В глубине души девчонка до последнего ждала, что хозяин возьмет свои слова назад, скажет – это всего лишь неудачная, жестокая шутка, или странная попытка утешить, или еще что-то…
– Ты издеваешься?! – взорвалась она в итоге, когда ничего этого не случилось, а Хартис продолжал взирать на нее со всей серьезностью. – Горбун забрал мою единственную подругу, а ты издеваешься надо мной?!
– Я рассказывал тебе о шаотах, помнишь? – хладнокровно произнес хозяин, не обращая никакого внимания на ее всплеск эмоций, точно не желал потакать капризам маленького ребенка. – О Даре Феникса, который позволяет им воскресать после смерти… Но я никогда не говорил, как именно они определяют, сколько у них жизней. Тебе интересно? Хочешь знать, как? У каждого шаота на руке есть татуировка с треугольниками. Каждый треугольник – это одна жизнь…
Он закатал правый рукав и хотел повернуть руку внутренней стороной к Лу, словно в этом была какая-то необходимость, словно девчонка без того не знала, что за татуировка красуется на запястье у ее господина… Кинувшись к нему, Лу остервенело дернула его рукав вниз, так, что раздался звук рвущейся материи, и несколько раз отчаянно и сильно ударила его ладонями в грудь, и закричала:
– Я ни за что не поверю в эту чушь! Ты выжил из ума или притворяешься?!
– Я и не прошу тебя поверить! – повышая голос в ответ, оттолкнул ее Хартис. – Я прошу тебя оставить меня и уйти, потому что мне нужно подумать, черт подери!
– Думай, – огрызнулась Лу, – сколько влезет.
Ей вдруг стало все равно. На нее накатила ужасная слабость, и Лу показалось, что она вот-вот рухнет на пол. Демонстративно забрав с кровати подушку, она ушла в свою старую комнату и свернулась калачиком в постели, где не ночевала уже очень давно.
У нее не осталось сил гадать, что из сказанного хозяином правда, а что нет, и поэтому она просто забылась глубоким, желанным сном.
5 Вслед за хозяином
Лу не доводилось бывать в бедных кварталах так давно, что она успела позабыть об их существовании. Теперь, скача верхом на Дымке по ухабистой дороге, она очень живо вспомнила, как оказалась в Кауре впервые – ее везли в клетке под крики работорговцев, закованную цепями среди собратьев по несчастью, а местные – в основном босоногая детвора – глазели на процессию с обочины, свистя и выкрикивая издевки. Тогда Лу была очень взволнована – то ли из-за шумного водоворота из людей, верховых животных и телег, который брал начало на подступах к городу, то ли от того, что уже замышляла очередной побег. Она столько раз пыталась сбежать и лишь сегодня утром осознала, что со свободой приходят не только новые возможности, но и новые обязанности. Главное отличие раба от свободного человека крылось в отсутствии необходимости думать: тебе дают распоряжения, а ты им следуешь – что может быть проще? А когда ты свободен… Да, ты волен пойти куда пожелаешь, делать, что тебе заблагорассудится. Но что именно ты должен делать, куда именно ты должен идти? Как быть, когда ты просыпаешься и осознаешь, что вынужден принимать решения, которые никогда прежде не принимал?
На какой-то улице пара тощих псов увязалась следом, учуяв запах съестного в заплечном мешке Лу. Она пыталась их шугануть, но они отчаянно путались у лошади под ногами и отстали, только когда из дверей одной из скученных приземистых хижин вышла женщина, чтобы плеснуть в канаву ведро помоев. Собаки бросились ей наперерез, отчего та, чуть не упав с лестницы, разразилась потоком брани; наблюдавший за этим старик, без стеснения справлявший нужду на стену, гнусно захихикал. Лу смогла наконец ускориться; она гнала вперед, не останавливаясь, пока в высокой стене, все это время маячившей впереди, не стали различимы очертания каменной кладки.
У ворот в расслабленной позе нес караул сонный стражник. Заметив приближавшуюся всадницу, он с недоверчивым прищуром взял прислоненную к стене алебарду и приосанился. Спешившись, Лу в обход всех вопросов сразу предъявила документ. В первый раз она волновалась, но этот был уже восьмым или девятым за время пути, и поэтому рука, протягивающая заветный свиток, не дрогнула.
Стражник, пробежав глазами по строчкам, удивленно вскинул брови, но ничего не сказал. Возвращая бумагу, лишь вопросительно глянул на девчонку.
– Я ищу одного человека, – произнесла Лу медленно, потому что теперь, прежде чем сказать или сделать что-то, ей приходилось мысленно это взвешивать. – Могу я узнать, не покинул ли он город через эти ворота?
– Когда?
– Сегодня. Предположительно ранним утром, но может и позднее.
– Я недавно заступил на дежурство. За это время никто через ворота не выходил.
– А тот, кто дежурил до вас? Можно с ним поговорить?
– Сундар? Он торчал тут всю ночь, и сейчас дрыхнет.
– Вы можете разбудить его? Прошу, это очень важно.
– Я не могу покинуть пост, я один тут, как видишь. Вон казарма – топай туда, если хочешь, сама его буди.
Казарма, оказавшаяся такой же приземистой хибарой, как и другие постройки в округе, располагалась неподалеку. Привязав лошадь к колышку на углу, Лу подошла к двери и слегка замешкалась, не уверенная, должна ли постучать.
– Входи, входи! – бросил ей в спину стражник у ворот.
Небольшой коридорчик вывел ее в зал, уставленный грубой деревянной мебелью. У окна, настолько пыльного, что через него с трудом пробивался уличный свет, сидели за столом трое мужчин и резались в карты на деньги.
– Оба на, кто это тут нарисовался? Ты кто такая, да что забыла здесь?
– Добрый день. Я ищу шена Сундара.
Тот, кто спрашивал, широкоплечий и грузный, поднялся, пристально всматриваясь Лу в лицо.
– Разве ты не рабыня?
Все стражники, кроме патрульных с центральных улиц, где девчонка уже примелькалась, считали своим долгом остановить ее, чтобы задать этот вопрос. Их можно было понять – среди темнокожих коренных жителей она, светлокожая и русоволосая, выделялась как чужеземка, что в подавляющем большинстве случаев означало принадлежность к невольникам. В очередной раз Лу достала из-за пазухи свой документ.
– Подь сюда живо, – грозно потребовал верзила, уперев руки в бока. – Давай, резвее!
Двое его товарищей, продолжая держать веера из карт, наблюдали за происходящим. Один свободной рукой поднял кружку, на дне которой плескалось темное пойло, и с шумным звуком осушил. Второй, смачно чавкая, обгладывал индюшачью ножку. Пока Лу мешкала, растерянно вытянув перед собой свиток и раздумывая, повиноваться ли приказу, верзила подскочил к ней сам и взял за подбородок, заставляя поднять голову.
