– Ни-ни-ни! – замахал руками сотник. – Рудка цэ не к нам, цэ не у нас! Цэ Нежинский полк, ихнее дело!
– Ежели мы сейчас судить начнем, чьей вины в том более, то как бы не вышло, что ты, сотник, по всем статьям виноватым окажешься, – оборвал его капитан. – Речь не о том идет. А что душегубы и на Носовском, и на Нежинском шляху безобразили, да повсюду от Прилук до Золотоноши, так что мне – всех сотников Переяславского, Лубенского да Нежинского полков объезжать теперича?
Замолк сотник да принялся быстро поедать галушки из глиняной миски, густо поливая их сметаной, богато сдобренной чесноком, отчего вокруг разлился незабываемый его аромат.
– Слушай, сотник, что потребно мне. Десяток-другой казаков.
– Сделаем, – ответствовал сотник, жуя галушки со всей тщательностью, кою вряд ли можно ожидать было в таком простом деле.
– Чтобы на добрых конях и при оружии.
– Само собой.
– А еще мне знать надобно, где искать лиходеев.
Сотник икнул, последняя галушка выкатилась в миску прямо изо рта его.
– Знал бы я такие вещи, ваш благородие, думаешь, сидел бы тут в сотниках?
– Ты всё ж таки подумай, сотник, а то сидеть ведь можно не токмо в сотниках, а и в местах куда более дальних и куда менее приятственных, – капитан Кобылин видел этих всех сотников насквозь. – Не бывает так, чтобы в местечке каком разбойники орудовали, а никто про них там и слыхом не слыхивал. Так что ты лучше сам поспрошай у людей – а то ведь мне придется, и неизвестно еще, что выспрошу.
На другой день, пока решалось дело с казаками, капитан Кобылин дал людям своим, а такоже коням долгожданный отдых, а то ведь гнали они с Глухова, как проклятые. Под началом подпоручика Мякишева отправлен был отряд на озерцо, дабы помыться хорошенько да коней искупать. Сам же капитан, окунувшись да наловив вожделенных карасиков, откушал вечерком оных, а к ним – запеченного целиком гуся, коего приготовила для него самолично сотниковская жёнка Мотря. Главным достоинством ее была фигура, одинаковая в обхвате что вдоль, что поперек. Ширша як довша. И от горилки не отказался капитан, а опосля прилег на лавку в комнате, выделенной ему для постоя в просторной сотниковой хате.
И готов был уже признать капитан Кобылин, что всё ж таки были и в житии казаков малороссийских свои приятности навроде простоты жизни их и вкуснейшей свиной колбасы с галушками, а такоже свободы в платье и обращении. Жизнь офицера российского полна была всяческих неудобств и ограничений. И камзол неудобный на себе таскай – да чтоб все пуговицы и галуны блестели. И шарф с кистями, шляпу и перевязь со шпагой. И манжеты полотна тонкого, шириною в два пальца, кои крахмалились и сбирались в мелкие складки. И сапоги с раструбами высокими да с каблуком. А еще заплети волосья в косу с пуклями да мукой напудри. Вязать ее надлежало черной шелковой лентой, чей бант должен был приходиться на воротник камзола, причем коса та в толщину, под бантом, должна быть в большой палец шириной, а в длину нижний её конец на два вершка должен не доставать до верхнего края портупеи шпажной. Да еще и фузею тебе в зубы. И как в таком виде прикажете с турком воевать аль в поход идти? Хорошо еще, денщик ему справный попался, тезка, Ивашка, а то ходил бы капитан Кобылин в грязном камзоле да помятой шляпе, даром что третьего дня случайно наступила на нее лошадь копытом.
Сон начал смыкать веки капитановы, темнело. Ветви яблонь в небольшом, открытом по случаю жары оконце, едва видны были на фоне темного неба. Высыпали звезды. И тут послышалось капитану, будто кто-то шуршит сухой травой под окном его.
– А ну прекратить! – грозно рыкнул он на ночного пришельца.
Под окном что-то охнуло.
– У меня пистолет заряжен, дырку проделаю, хуже будет.
Под окном раздался вздох. И едва капитан поднялся с лавки да начал всматриваться в еле видный проем окна, из яблоневых веток донесся до него шепот:
– Не верь сотнику. Всё ведает он про разбойников.
– А раз ведает – что ж сидит, ничего не делает?
Ответа на то не последовало. Но капитан не унимался:
– Раз ты знаешь про разбойников, то скажи хотя бы, где искать их?
В окне опять замолчали, но после голос, теперь уже с ощутимой дрожью, сказал:
– Говорят люди, шо на Тэлепне они сидят. На Тэлепне ищи.
Капитан привстал да высунул голову в оконце, но там уже ночного пришельца, а точнее – пришелицы, ибо шепот был женским, и след простыл.
* * *
Наутро Георгий проснулся бодрячком, несмотря на вчерашние злоупотребления. Цой надрывался:
Доброе утро, последний герой!
Доброе утро тебе и таким, как ты.
Георгий сорок раз отжался, принял прохладный душ, привел себя в порядок. Пользуясь инструкциями своего соседа по комнате – тот был откуда-то из аппарата Уполномоченного по правам человека Новороссии – он самостоятельно преодолел путь по темному утреннему городу до здания СК, по дороге еще и прикупив вкусных плюшек с корицей. Интересно, как они их пекли без электричества?
У Васька его напоили чаем (плюшки пришлись очень кстати) и отвели по инстанциям. Уже совсем скоро Георгий, еще вчера – дефективный недоменеджер из какой-то левой конторы, типичный лузер и представитель племени офисного планктона, стал уважаемым человеком, с пушкой и ксивой в кармане, охотником за головами, как их называли на Диком Западе. На не менее Диком Востоке, как оказалось, дела обстояли не шибко лучше.
Мама чуть не плакала в трубку и просила поскорее вернуться, работать «без фанатизма» и никуда не встревать. Пашка протрезвел и собирался в Челябинск за своей Катюхой. А гадина Светка вообще не позвонила. Судя по всему, ей было решительно наплевать, что творится с ее бойфрендом на сопредельных территориях, некогда называвшихся Украиной, а ныне ввергнутых в ад гражданской и других всевозможных войн. Ну и пошла она… Очень надо!
Ты хотел быть один,
Это быстро прошло,
Ты хотел быть один,
Но не смог быть один…
Георгий быстро забыл о ней, переключившись на мысли о ловле упыря с мачете – так он для себя обозвал искомого преступника. Полдня ушло на хождение по разного рода кабинетам, пока, наконец, Георгий не попал в архив и не получил вожделенные тома дела судьи Трегубова. Работа следствием была проведена колоссальная, тут даже нечего возразить: допрошено более сорока тысяч человек (!), проведены те самые восемьсот экспертиз, пересмотрены видеозаписи шестидесяти камер наблюдения, проведены почти пятьдесят обысков. Правда, Георгия не покидало ощущение, что чем больше работало следствие, тем дальше оно удалялось от истины по этому делу. Вот знать бы только, в чем она?
Дело на руки не давали, изучать его пришлось в архиве весь следующий день, отлучаясь только в столовку – впрочем, кормили там контингент хорошо и почти бесплатно. Георгий чувствовал себя каким-то следователем из старых советских фильмов, которые он так любил в детстве. Типа майора Знаменского, инспектора Томина и криминалиста Кибрит из «Следствие ведут знатоки». Если кто-то кое-где у нас порой… Да, Георгий был именно из тех, кто в детстве мечтал быть следователем. Впоследствии он отчего-то стеснялся этой своей детской мечты. Но именно поэтому и пошел в свое время на юридический. Однако эпоха к тому времени уже успела сделать кульбит, и юрфаки всей страны заполонили соискатели должности корпоративного юрисконсульта крупной компании, гонящей на Запад российские нефть и газ, пределом мечтаний которых был малиновый пиджак и подержанный БМВ. Да и работа следователя, как оказалось, в реальности была лишена того романтического флера, коим окутывало ее неокрепшее детское сознание. Поэтому на уголовку теперь шли специализироваться либо совсем никчемные студиозусы, которых не брали на другие кафедры, в то время как на гражданское и коммерческое право народ валил валом, либо совсем уж экстремалы. Георгий по скромности себя к экстремалам не относил, посему на уголовку тоже не пошел, а пошел внезапно на конституционку. И ни разу об этом не пожалел, хотя и были потом проблемы с работой – с его специализацией надо было идти на госслужбу, но с ней он как раз был малосовместим по причине институциональной тяги к свободе.
– Ну ты как, живой? – голос Васька в трубке был бодрым и жизнеутверждающим.
– А як же ж! – Георгий напряг все свои познания местных диалектов.
– Сегодня я загружен под завязку, – извинился Васек, – в ночь придется работать. Так что посидеть не получится.
– Данивапрос, – ответил Георгий. – Уж найду, чем заняться.
И нашел. Как только вечером он добрался до общаги, сразу завалился на кровать и отрубился. Сон – это самое лучшее из развлечений. Знающие поймут.
На другой день продолжилось изучение материалов дела. Оно и впрямь оставляло странное впечатление. Такое громкое, резонансное убийство, среди бела дня, можно сказать, СМИ просто разрывались от гневных репортажей. Казалось бы – поймать преступников должны были сразу, по горячим следам, но… На выходе был пшик. Гора родила не то, что мышь – она родила таракана. Чем дальше, тем больше Георгий грешил на СБУ – все-таки, не бывает таких случайностей, чтобы следствие топталось возле открытой двери и никак не могло в нее зайти, и никому это не было нужно. Но что-то было в этом деле еще, что очень сильно диссонировало с главной версией, и вследствие чего как раз и возникла версия ритуального убийства. Вот эти вот головы, упыри, мачете и вспоротые животы. СБУ много чем нехорошим занималось, но вся эта чертовщина не гармонировала с топорной и грубой работой украинских особистов. Не потому, что там трудились мальчики из церковного хора – от этих «мальчиков» миллионы людей пострадали – а потому, что это было похоже на СБУ примерно так же, как сам Георгий походил, скажем, на балеруна из Большого театра. Как будто два несовместимых пласта бытия пересеклись хмурым декабрьским днем в квартире судьи Трегубова. Ведь одно дело – подчищать какие-нибудь темные сбушные делишки, и совсем другое – вот так инфернальничать. Не зря Георгий мысленно обозвал этого… даже непонятно, кем его считать… не человеком же? – упырем. Было в нем что-то такое… нечеловеческое. Или, напротив, человеческое, ведь звери себя так безобразно не вели.
На другой день с утра Георгий опять околачивался в кабинете у Васька. На сегодня у них назначен был визит к некоему Панасюку, который с десятого по четырнадцатый год был прокурором области. Правда, потом он попал под люстрацию, но как-то выжил в новой системе и даже трудился на благо Незалежной где-то в городской полиции. Сейчас он был извлечен сотрудниками СК НФР из какой-то трансцендентной дыры, в которую попрятались служители нацистского государства, не давшие дуба в процессе дебандеризации и не успевшие добежать, что называется, до канадской границы, и активно давал показания на всех подряд. По словам Васька, это был просто кладезь полезной информации, хотя, конечно же, все слова неуважаемого нетоварища Панасюка нуждались в тщательной проверке.
– Ну как, Ван Хеллсинг, осилил дело? – спросил Васек, игриво подмигивая.
Георгий усмехнулся такому сравнению.
– Тот еще из меня Ван Хеллсинг!
А с другой стороны, если подумать – вай нот? Раз он ловил сферического упыря в вакууме, значит, если мыслить логически, становился охотником на вампиров, как они описаны в разного рода ужастиках и анимэ.
– Дело изучил, насколько это возможно.
– Ну и как?
– Как говорится – читал пейджер, много думал.
– Это хорошо, что думал. Думать иногда полезно.
– Ты же знаешь – из меня тот еще мыслитель.
– А вот это, Гошка, ты зря. Ты всегда был умным, только отчего-то не хотел эту свою способность монетизировать. И что ты надумал?
– Надумал, что неплохо бы нам все-таки выяснить, какими делами этот судья занимался по спецсуду. Кого и как он там зацепил за хвост.
– В правильном направлении идете, товарищ, – улыбнулся Васек. – Только тут проблемка есть одна. Все архивы СБУ были уничтожены. И не кем-нибудь, а самим Наливайко. Он даже, когда наши входили, системники собрал в контейнеры, облил бензином и сжег. А с покойника теперь не спросишь.
Георгий, уж на что был «чайником» в области укрополитики, а и то помнил тот эпизод с бравым сбушником Наливайко. Во время гуманитарной операции по дебандеризации Днепропетровска он собрал каждой твари по паре (были там и сбушники, и правосеки, и обычные полицаи), они заняли здание областного СБУ, заминировали его и отказались покидать объект. На штурм выдвинулся российский спецназ. Но тут в здании произошел взрыв и сильный пожар, многие из тех, кто там засел, погибли, спецназ уже по сути сработал пожарной командой, МЧС и скорой в одном флаконе. Наливайко погиб при взрыве, труп его показали по всем каналам в весьма неаппетитном виде. Тогда он числился врио главы СБУ, потому как сам глава к тому момент успел доскакать до пресловутой канадской границы. Правда, ему тоже не повезло – в Канаде он поехал на рыбалку и провалился под лед. Как говорится в таких случаях, «он слишком много знал».
Почему произошел тот взрыв в Днепропетровском СБУ, до конца так и не разобрались. Вся неполживая мировая пресса взорвалась рыданиями на тему убиения злобными москалями героических защитников Украины. Только как раз москалям это нафиг не сдалось, Наливайко и K° нужны были им живыми и здоровыми, потому штурм так долго и откладывался. Формально в здании случился подрыв гранаты, а потом сдетонировали мины и хранившиеся там боеприпасы. Оставалось реально два варианта. Первый – доблестные воины невидимого укрофронта решили самоубиться путем самоподрыва какого-нибудь пьяного правосека на гранате. Как вариант, рассматривался и выстрел по идущим на штурм москалям из гранатомета, но то ли его неправильно зарядили, то ли не в ту сторону прицелились, то ли гранатомет был особо качественно собран доблестным укроборонпромом. Второй вариант был сложнее – вашингтонские засланцы устроили взрыв в здании, чтобы, во-первых, зачистить лишних свидетелей, а во-вторых, списать всё на москалей. В общем, сплошные выгоды со всех сторон. А москали в результате лишились так нужных им источников информации, о чем впоследствии весьма сожалели. Ну и оправдываться пришлось.
– Ну что, пойдем, что ли? – спросил Васек как-то обреченно.
В комнату с зарешеченными окнами, располагавшуюся в местном СИЗО, ввели уже не слишком молодого, грузного и на вид довольно-таки неопрятного человека. Он сразу отчего-то вызвал у Георгия острую неприязнь, вплоть до тошноты. Васька этот человек узнал и приветливо закивал, став при этом еще омерзительнее:
– Гражданин начальник, давненько вы ко мне не заглядывали!
– Работы много, Олег Николаевич, – ответил Васек сухо и официально. – Вы и ваши коллеги так хорошо потрудились, что нам еще полвека завалы разгребать.
Панасюк заржал, как сивый мерин:
– А я-то думаю, шо это вы запропали совсем! А тут вона шо! Хоть какая от меня польза-то.
– Пользы – вагон и маленькая тележка, – съязвил Васек. – Нам от вас, гражданин Панасюк, нужна информация. Как всегда.
– Ну, я готов, готов подсобить, як же не подсобить хорошим людям да взамен на освобождение из мест, где я незаконно содержусь.
– Я уже говорил, что решение данного вопроса не в моей компетенции. Но сотрудничество со следствием…
– Та знаю, знаю. Давайте уже, что вам там надо?
– А надо нам, дорогой Олег Николаевич, информацию по делу судьи Трегубова.
Выражение лица (Георгий бы сказал – хари) «дорогого» Олега Николаевича резко изменилось. Из омерзительно-подобострастного оно стало каким-то кислым и по-детски капризным, маленькие темные глазки так и бегали по сторонам.
– И что это уважаемые паны-следователи из, страшно подумать, Следственного комитета самой Новороссийской Федеративной Республики, вдруг интересуются такими малозначительными делами?
Георгий хмыкнул:
– Интересно вы тут живете. Четыре трупа без голов, один из которых – со вспоротым животом…
– Ой, ну таки можно подумать, что в России вашей такого не бывает.
– С федеральными судьями – не бывает, – отрезал Васек. – Ты нам голову-то не морочь. Рассказывай, что знаешь. А то долго тут просидишь.
Панасюк насупился:
– Ну вот, чуть шо – так сразу угрожать бедному человеку, всю жизнь положившему на алтарь борьбы с преступностью. Ну добро-добро! Шо конкретно вас интересует?
– Следствие по делу было заведено в тупик. Кто конкретно давал указание завалить его?
– Эмммм…
– Кто давал указание завалить дело? У меня мало времени, Олег Николаевич, сейчас я встану и уйду.
– Ну сверху давали, сверху… – Панасюк подобострастно облизнул губы.
– Сверху – кто конкретно?
– Из СБУ областного. Ну а Пшонка вроде подтвердил, шо да мол, усё нормально.
– И чем же бедный судья так насолил СБУ и Пшонке?
– А мне почём знать? У них и спросите. Шо-то у них там по спецсуду проходило, но шо – меня не информировали.
– Положим, у Пшонки мы спросим. А кто тогда был начальником харьковского СБУ?
– Наливайко и был.
Георгий опять хмыкнул:
– И тут этот вечный Наливайко!
– Молодой человек, – Панасюк перешел на дидактический тон, как школьная учительница, – Наливайко был во многих отношениях личностью выдающейся…
– Выдающейся сволочью он был! – не вытерпел Георгий.
– Эх, молодежь-молодежь! – Панасюк на удивление не разозлился, а перешел на мечтательный тон. – Вы слишком глупые и наивные. У вас сплошная романтика в голове.
При этом Георгий почуял, как этот урод рассматривает его, причем с таким интересом, что это даже вызвало беспокойство – он случаем не того? Не по нижним этажам специализируется?
– Оставим романтику, – сухо прервал их беседу Васек. – Мне нужно знать еще, какие факты не попали в дело.
– Да там по мелочи, в основном мы всё отразили.
– И что это за мелочь, конкретно?
– Ну, шо-то припоминается, вроде там баба еще была изнасилована. Это которая жена сына судьи. Мы не стали тогда особо это светить, а то все заорали бы: «Аааа! Чикатило!!!»
– Что еще?
– Ну, еще головы всем, кроме судьи, отрезали вроде живьем.
– То есть как? – опять вмешался Георгий.
