Юлия Остапенко "Тебе держать ответ"

– Да. Именно так, – сказала она и, кивнув, добавила: – Женщина. Это была женщина. И волосы у неё были как день и ночь.

Она не могла не заметить потрясения, которое отразилось на его лице. И смотрела жадно, как будто для неё было жизненно важно понять, что он почувствовал, услышав ответ.

– Женщина? – переспросил Эд, будто не веря.

– Да. Она сказала, что ты удивишься. Ах, как хорошо, что ты наконец пришел. Теперь мы можем уезжать. Лионе и Лоло нравится этот город, а мне нет, я не могу здесь, мне душно, тут что-то… – она наконец отпустила запястье Эда и, подняв руку, слабо пошевелила пальцами в воздухе. – Что-то странное, тёмное, чувствуешь? Здесь зреет что-то, о чём мне не хочется даже знать.

– Погоди, – Эд схватил роолло за плечи, и её рука безвольно упала. – Что это была за женщина? Что она тебе сказала? Как… какая она?

Сигита слабо качнула головой, глядя на него с лёгкой виноватой улыбкой, будто заранее прося прощения за что-то, чего пока не успела сделать.

– Волосы как день и ночь – вот и всё, что я могу тебе сказать о ней. Она дала мне эту песню и сказала, что, когда я буду петь её в Сотелсхейме, ко мне подойдёт человек и попросит, чтобы я спела сначала. И что он спросит меня, кто научил меня этой песне, и что я должна ответить правду. За это она дала мне столько денег, что мы трое смогли доехать до Сотелсхейма и осталось ещё много больше.

– У неё были волосы двух цветов? Рыжие и чёрные? Да?

– Она велела мне передать тебе две вещи. Ты слушаешь меня?

– Да… да, – медленно выговорил Эд. Его руки судорожно стискивали плечи роолло, но ни он, ни она этого не замечали.

– Она сказала: то, что ты делаешь, делай быстрее, потому что снова родился Тот, Кто в Ответе за всё.

Эд отпустил её.

– Что?..

– Она велела напомнить: в каждое поколение. Они приходят в каждое поколение. Пришёл новый, это значит, что твоё время подходит к концу, – добавила роолло, и Эд кивнул, чувствуя, как её слова проникают в его мозг и кровь, как разъедают его, подобно медленному яду, – так, как разъедали всегда.

– А второе? – спросил он. – Ты сказала, есть ещё второе…

– Да. Ещё она велела сказать: теперь можно. И сделать вот это.

Она поднялась на цыпочки, и Эд только теперь заметил, насколько она ниже его – едва достаёт макушкой ему до плеча. И она так долго, так бесконечно долго тянулась к его губам, что он мог дюжину раз оттолкнуть её и дюжину раз схватить и прижать к себе, но он просто ждал, стоял неподвижно и ждал, что ему отдадут то, чего он когда-то так хотел.

«Теперь можно», – сказала Алекзайн голосом девушки-роолло и поцеловала его губами девушки-роолло, её полными тёмными губами, потрескавшимися от ветра и вечных дорог.

Эд не остался в городе на эту ночь. Он вышел из Сотелсхейма через западные ворота и пошёл вниз по холму, туда, где по всей долине среди полей раскинулись деревеньки и хутора, кормившие жителей города. Сейчас почти все крестьяне веселились в Сотелсхейме, и долина лежала под вечерним небом молчаливым тёмным полотном, изредка поблескивая огоньками пастушьих костров.

А город пылал. Солнце уже село, но Сотелсхейм сам стал на эту ночь солнцем, сияя тысячью разноцветных огней. Эд шёл по дороге вниз, не оборачиваясь, до тех пор, пока шум и пьяное веселье города не перестали гнаться за ним по пятам. Когда он достиг подножия холма, стало совсем тихо, только шуршала трава да скрипела где-то дворовая калитка на ветру. Немного в стороне от городской стены возвышался пригорок, отведённый под пастбище. Там сейчас было пусто; Эд взобрался туда, ступая по упругому ковру короткой травы, и только тогда посмотрел на город.

Очертания башен в фиолетовом небе – будто бесчисленные клыки древнего чудовища, в пасти которого нашли приют многие тысячи людей. Чудовище давно умерло или впало в вечный сон, и эти клыки не грозили тем, кто находился внутри, но служили грозным предупреждением каждому, кто решался помыслить о том, чтобы причинить им вред. Сотелсхейм, Город-На-Холме, называли также Градом Тысячи Башен, хотя на деле их было, конечно, гораздо меньше – порядка полусотни на внешней стене и вдвое меньше на внутренних. Но эти башни, длинные и острые, были неприступны – триста лет стояли они, и триста лет никто не мог взять их штурмом. Сотелсхейм был самым безопасным местом на земле. Сотелсхейм был вечен.

Эд нашёл взглядом шпили замка с тенями реющих знамён, различимых даже в сумерках. Замка, где сейчас веселится знать, громогласно смеётся конунг, скрипит зубами Лизабет Фосиган и сидит, еле сдерживая стоны, её новообретённый муж. Стена, за которую так трудно пробраться тому, кто не родился за ней, и из-за которой потом невозможно выбраться.

Эд сел на землю, ещё хранившую дневное тепло, и провёл ладонью по колючему травяному ковру.

«Эвентри. Она сказала – в Эвентри. Неужели снова…»

Пальцы медленно сжались, сгребая горсть сухой земли.

«Так вы всё-таки живи, моя леди. Живы до сих пор».

Эд Эфрин шумно и глубоко вздохнул. Откинул голову и, закрыв глаза, подставил лицо набиравшему силу вечернему ветру. Здесь, на свободе, ветер ощущался крепче, злее трепал волосы и не боялся обжечь лицо. Эд вспомнил обветренную кожу роолло и провёл языком по губам.

Делай быстрее, так она сказала. То, что делаешь, делай быстрее, Эд из города Эфрина. Но, проклятье, он не мог. Три года здесь и девять – в других местах, а он только начал. Он не мог торопиться, не мог быть ни настойчивым, ни безрассудным, не мог рисковать – тогда всё потеряло бы смысл.

– Ты же этого хотела от меня, – сказал Эд вслух. – Именно этого. Что ж теперь, смотри… как я это сделаю.

Он вскинул руку, швырнул зажатую в ней горсть земли, швырнул вперёд, и она с чуть слышным шорохом посыпалась вниз.

– Смотри и не мешай, – прошептал Эд и снова закрыл глаза.

Но он знал, что лжёт самому себе. Алекзайн не пыталась помешать ему. Она просто хотела его предупредить. Новый Тот, Кто Отвечает… в Эвентри. «Ты хочешь, чтобы я поехал туда и убил его, да, дорогая? Будь ты проклята… ты же знаешь, я не могу, не могу! У меня слишком многое не окончено здесь. Хотя и сделано тоже немало. То, венцом чего стал сегодняшний праздник, – это мой шедевр, Алекзайн, ты гордилась бы мной… Даже не убийством – одной лишь несмертельной раной вывести из игры целый клан. Лизабет Фосиган – послушная дочь, но она никогда не простит своему отцу этого брака, а Сальдо Бристансону – его уродства. Даже не убийством – одной лишь несмертельной раной я разом разорвал связь между конунгом и той, которая влияла на него больше всех, и пресёк обходную дорогу к конунговым милостям для десятков и сотен лизоблюдов. И первые среди них – Бристансоны, вырождающийся, но до сих пор опасный клан, единственной надеждой которого на будущее величие был этот брак. Теперь величие им не светит: бертанцы – гордый народ, и у них никогда не будет косого безъязыкого конунга со шрамом через всё лицо. Даже не убийством – одной лишь несмертельной раной я снял Бристансонов с доски, так же, как два года назад снял с доски Макатри, а потом Деббентри, а потом Лейков… Одного за другим, шаг за шагом – но мне нельзя торопиться, понимаешь, Алекзайн? Мне нельзя. И ты вообразить не можешь, как это трудно, ведь я и сам не знаю, сколько времени ещё у меня осталось… даже без этого твоего нового мальчика из Эвентри.

Мальчик из Эвентри?.. Почему я решил, что это мальчик?»

«Это всегда мальчики», – услышал он голос Алекзайн – бархатистый, насмешливый и бесконечно понимающий голос, такой, каким он был двенадцать лет назад.

Да, это всегда мальчики. И никогда – мужчины.

«Ты так давно меня не видела», – подумал Эд и открыл глаза.

Перед его взглядом не было Сотелсхейма – только тьма ночи, уползавшая в непроглядную даль. И эта тьма, вместе с этой далью, принадлежали ему, хотя ещё сами не знали об этом.

Часть 3

Дом над обрывом

1

Из его спальни было видно море. Оно разливалось немыслимой серо-стальной гладью где-то ужасно далеко – и в то же время прямо под ногами. Дом стоял на краю утёса, дугой нависавшего над Скортиарским заливом, и если высунуться в окно по пояс, то казалось, что он парит прямо над водой, покачиваясь на волнах. Но волны были очень далеко внизу, так далеко, что сюда, наверх, почти не доносилось их шума. Только если затаить дыхание и сидеть в полной тишине, можно было услышать их далёкий приглушённый рёв, будто с другой стороны света.

Адриан никогда прежде не видел моря. Откуда, если самым дальним его путешествием была семейная поездка в соседний фьев, в гости к клану Дерри, к которому по рождению принадлежала мать? Там всё было в точности таким же, как в Эвентри, только река была не так широка. По правде, Адриан никогда особо не задумывался о дальних краях и дивных местах, они не манили его так, как большинство мальчишек в его годы. Анастас иногда, взобравшись на вершину самого высокого в округе дуба, надолго оставался там и смотрел вдаль напряжённым, отстранённым взглядом, и Адриан не трогал его в такие минуты, инстинктивно понимая, что брат сейчас где-то далеко. Так далеко, как сам Анастас, видимо, никогда не окажется. Адриан был теперь там, куда тянуло Анастаса, вместо него.

Позади что-то тяжело грохнуло. Адриан подскочил и порывисто обернулся, едва не свалившись с подоконника. За последние месяцы он приучился чутко реагировать на любой подозрительный звук. Но это была всего лишь служанка, остановившаяся у самого порога с бадьёй воды. Она тащила бадью по лестнице и совсем немного не донесла – едва шагнув за порог, выпустила, расплескав по полу большую часть воды.

Адриан бросил прощальный взгляд на чарующий пейзаж за окном и неохотно повернулся к девушке. Та посмотрела на него с глухой злобой, и Адриан почувствовал себя более чем неуютно. На мгновение он заколебался и даже спустил одну ногу с подоконника, не зная, как поступить. Девушка выглядела его сверстницей, ей наверняка было нелегко таскать по дому тяжести. В замке Эвентри такую работу выполняли мужчины или самые большие и крепкие из батрачек, но… С другой стороны, она ведь только служанка.

– Тебе помочь?

Девчонка выпрямилась, быстрым движением смахнула со лба пот и упёрла руки в бока.

– Если собираешься, зачем спрашивать? – бросила она с вызовом, и Адриан почувствовал, что заливается краской.

– Если тебе нужна помощь, могла бы и попросить, – огрызнулся он, спуская на пол вторую ногу.

– Ты совсем дурак? Твои батрачки часто просили тебя помочь им по хозяйству?

– Ты не моя батрачка, – возразил Адриан, всё больше злясь и уже жалея, что вообще завёл с ней разговор.

– То-то и оно, – многозначительно заметила девчонка и сложила руки на груди, явно дожидаясь от него более активных действий. Подавив вздох, Адриан спрыгнул наконец с подоконника и подошёл к ней. Ещё месяц назад он, вероятно, не сделал бы ничего подобного и, ещё более вероятно, со стоном бы надорвался от такой тяжести. Но сейчас многое было не так, как месяц назад, и дни заточения в горах не прошли для Адриана даром. Подхватив бадью – она оказалась вовсе не так уж и тяжела, – Адриан оттащил её в дальний от окна угол, где находился водосток и стояла небольшая мраморная ванна. Дом был удобен и красив, но не очень-то велик, поэтому купальню и спальню приходилось совмещать. Впрочем, это были первые личные покои в жизни Адриана, и ему не приходилось жаловаться.

Опрокинув бадью над ванной, а затем с грохотом опустив её на пол, Адриан перевёл дух и обернулся к девушке, мимолётно удивившись, как это она, такая маленькая и хрупкая, волокла этакую тяжесть по лестнице вверх. Девчонка неверно истолковала его взгляд и задрала нос ещё выше. Она совсем не походила на прислугу из богатого дома.

– Ты половину разлила, – неприязненно сказал Адриан. – Принеси ещё.

Она фыркнула.

– Чего ты фыркаешь?

– А? – лениво отозвалась та, будто недослышав.

– Чего фыркаешь, спрашиваю? – непроизвольно сжав кулаки, повысил голос Адриан. Он не привык, чтобы слуги так себя вели, и запоздало понял, что изначально пресёк любой трепет и уважение, который могла питать эта смердка к его персоне. Что ж, его глупость, ему теперь и отвечать…

– Так, – невнятно отозвалась служанка и добавила: – Воды сейчас нет. Надо к ручью идти. А у меня на кухне дел полно.

Адриан перевёл дух. Нет, так дело не пойдёт. Он попытался вспомнить, как вёл разговоры со слугами его отец.

– Как тебя зовут?

Её взгляд стал настороженным. Руки соскользнули с боков и нырнули в складки юбки, будто она испугалась или прятала что-то.

– Вилма.

– Милорд, – жёстко добавил Адриан.

– Чего?..

– Вилма, милорд – так ты должна была ответить.

– Это ещё почему?

Адриан сглотнул. Девчонка смотрела на него хитро и подозрительно. Он внезапно понял, что так беспокоит его в её взгляде.

У этой девушки глаза были разного цвета – один карий, другой ярко-зелёный. Знак, по которому в народе безошибочно узнают людей, отмеченных Мологом.

Адриан с трудом удержал охранный жест. Вилма словно почувствовала это и скривилась.

– Ты кто такая вообще? – резко выпалил он. Служанка моргнула, кажется, слегка растерявшись. Адриан почувствовал мимолётное удовольствие от этой маленькой победы.

– Я?.. Вилма, я же сказала.

– Ты служанка в этом доме, так?

– Ну.

– Не «ну», а «да, милорд». Ты служанка в этом доме, а я гость, к тому же я дворянин, а ты…

– Тебе кто-нибудь говорил, до чего ты гадкий? – с отвращением бросила Вилма, и пока Адриан, раскрыв рот, хлопал глазами, не в силах поверить в такую дерзость, взмахнула мокрыми юбками и ушла, громко хлопнув дверью.

В замке Эвентри эта нахалка огребла бы десяток розог за такое поведение. Но Адриан сейчас был далеко от замка Эвентри. У него дух захватывало, когда он думал, как далеко.

И, кроме того, он действительно был в этом доме всего лишь гостем, а не хозяином.

Глупая перепалка с нерадивой служанкой до того расстроила его, что ему расхотелось любоваться видом из окна. Адриан попробовал воду – тёплая, хотя и маловато её. Он разделся и залез в ванну. Он мылся вчера перед сном, когда они только приехали в это место, но до сих пор не чувствовал себя чистым. Грязь и усталость последних недель въелись в него слишком сильно, чтобы от них можно было избавиться так легко.

Воды всё-таки было мало, она быстро остыла. Адриан замёрз и выбрался из ванны, клацая зубами, – и только тогда заметил, что чёртова девчонка не принесла ему полотенца. Чертыхнувшись, Адриан кое-как обтёрся простынёй (она была из чистого льна и чудесно пахла) и потянулся к брошенной на кровать одежде.

Дверь снова хлопнула, и Адриан застыл, медленно заливаясь пунцовой краской. Вилма стояла на пороге, прижимая к груди ворох полотенец. Её взгляд быстро и безошибочно нашёл место, которое Адриану меньше всего хотелось ей показывать.

Целую секунду он не мог пошевелиться, а потом поспешно схватил штаны и прикрылся ими.

– Стучать тебя не учили?! – рявкнул он, пытаясь скрыть за показной яростью жгучий стыд.

Вопреки его страхам и ожиданиям, Вилма не захихикала, как на её месте непременно поступила бы Бетани. Только отвела глаза и, шагнув в сторону, положила полотенца на кровать.

– Я тут вчера перетряхивала твоё тряпьё…

– Какое тряпьё?

– Рвань, в которой ты сюда приехал, – безжалостно пояснила она, и тогда Адриан наконец понял – или ему, по крайней мере, так показалось – причину её пренебрежения. Конечно… он явился вчера в одной карете с её хозяйкой, грязный и измученный, взлохмаченный, одетый чёрт знает как, а теперь заливает ей про своё благородное происхождение… Немудрено, что она ему попросту не поверила. Эта мысль его немного успокоила. Он выдавил виноватую улыбку.

– А, да, это…

– Миледи велела сжечь, – холодно продолжала Вилма. – Но я решила сперва перетряхнуть для верности. Вдруг там было что-то нужное. И вот, – она подала ему свиток, – нашла это.

Адриан машинально потянулся рукой – и только через миг сообразил, что именно в ней держал штаны. Взгляд Вилмы, к счастью, по-прежнему был направлен ему в лицо, и Адриан, поспешно перехватив штаны другой рукой, выхватил свиток из девичьей ладони.

Проклятье, как же он мог забыть?!

– Ты читала?

– Нет, конечно, я же не умею читать, – презрительно ответила Вилма. – Ты помылся? Бадью забирать?

– Потом! – огрызнулся Адриан. Она пожала плечами и ушла. Адриан бросил свиток на подоконник, поспешно натянул штаны и запер дверь. Надо было сразу это сделать…

Его взгляд упал на письмо, перевязанное лентой его родовых цветов. На постоялом дворе за много лиг отсюда он рисковал жизнью ради этого письма, а теперь так глупо о нём забыл. И гореть бы свитку в печи вместе со всяким хламом, если бы не предусмотрительность Вилмы. Надо было ей хоть монетку дать, что ли… хотя, впрочем, у Адриана всё равно не было ни гроша. Уж скорее это ему предстояло клянчить милостыню на паперти – в отличие от Вилмы, он ничем не зарабатывал себе на хлеб. Пока он здесь гость, а дальше что? Он постарался выкинуть эти мысли из головы.

Сейчас его должно было занимать письмо, написанное кем-то из уцелевших членов его семьи.