лейтенант. – Ты что несёшь? Кого отпустил? По ком тюрьма плачет?
– Всех отпустил, товарищ начальник! А по вам тюрьма плачет!
– Ты пьян, Подколзин? Кретин!
Лейтенант выбежал из кабинета и поспешил к камере временного содержания. Увидев, что она пуста, вернулся в кабинет. Его подчинённый стоял смирно, возле рабочего стола.
– Где они? – нервно закричал он.
– Я же вам сказал, – спокойным голосом ответил милиционер,
отрешённо глядя в потолок. – Отпустил. Они не виновны. А по вам тюрьма плачет.
Лейтенант с ненавистью смотрел на подчинённого, повторяющего одни и те же слова, и у него у самого задёргался глаз.
– С ума сошёл, Подколзин?
Он приложил свою потную ладонь ко лбу сержанта. Тот продолжал повторять одно и то же.
– Идиот, – прошептал лейтенант. – Точно умом тронулся.
Пощупал свой лоб и, махнув рукой на сержанта, вышел в коридор, решив, что пора выпить горячего кофе.
Троллейбус провёз Шарова и Женьку три остановки, и они вновь пошли по уличному тротуару.
– Представляю, как сейчас рвёт на себе волосы лейтенант, —
развеселился Женька, и друзья расхохотались.
Евгений вдруг подметил, что Юрий Иванович всю дорогу хитро косит глазами на проходивших мимо женщин.
«Вот плут. Ведь наверняка видит их в пикантном виде».
– А ты, Юрий Иванович, ещё тот гусь, – сказал Шарову, подковырнув его, – на молодых всё смотришь. Небось, много интересного видишь?
Учителя будто ошпарили. Раскраснелся как зрелый помидор, испугавшись громких слов спутника. Ему показалось в этот момент, что эти слова услышали все, кто были на улице и уже осуждали его за бессовестное поведение.
– Ну, что ты, Женя… Тише, – прошептал умоляюще. – За кого
меня принимаешь? Я же интеллигентный человек.
– Да, ладно, глазей, – рассмеялся парень, – только дурно не
станет?
– Я же не виноват, – оправдывался «зоркий глаз». – Не могу же
идти с закрытыми глазами. Кстати, купил бы мне тёмные очки, чем темнее, тем лучше, а то глаза слезятся от яркого солнца.
– Не от солнца они слезятся, – смеялся Женька.
3
На скамейке возле подъезда дома Юрия Ивановича сидели дворовые старушки. Они возбуждённо обсуждали коммунальные платежи, при этом осуждали домоуправа, Семёна Степановича, живущего в крайнем подъезде на пятом этаже. В руках у них шуршали бумажные корешки от жилищной конторы, которые они ловко перелистывали, сверяли тарифы новых платёжек с квитанциями предыдущих месяцев. У Антонины Васильевны, на коленях лежал калькулятор, по кнопкам которого она била быстрыми пальчиками и затем громко выдавала результат, ведущим строгий учёт подружкам. Почти после каждого озвучивания ею итога математического расчёта раздавались недовольные высказывания, сопровождающиеся иной раз не нормативными словечками, очень точно характеризующими их соседа. В адрес Семёна Степановича сыпались не только обвинения связанные с недобросовестной работой, но и: вспоминалась его жена, приписывались любовницы, оставались незабытыми и дети, учившиеся где-то за границей. Всё, что не знал про себя Семён Степанович, прекрасно знали пенсионерствующие его соседки.
Незамеченными в подъезд было пройти невозможно, Юрий Иванович догадался об этом сразу, лишь только подошли с Женькой к дому. Он вежливо поздоровался со старожилами двора, пропустив парня вперёд.
Отложив серьёзно значимые дела, пенсионерки проводили Шарова и его спутника, озадаченными взглядами, и в их интимном кругу тотчас же возникла новая тема для размышлений. Семён Степанович и его семейство были на время забыты. Началось промывание косточек другому соседу.
– Кто это? – спросила Антонина Васильевна подружек,
поправляя, висевшие на кончике носа очки, отложив в сторону вычислительную технику.
Она одна из всех скамеечниц не смогла распознать бывшего учителя.
– Юрий Иванович наш с пятьдесят третьей, – ответила Галина
Павловна.
– Не может быть? – ахнула четырёхглазая женщина. – Я его
сегодня утром видела. Выходил – бич бичом, заросший весь, как шимпанзе в шляпе.
– Что это с ним стало? За ум взялся что ли, или помойку с
бриллиантами откопал? – просудачила Клавдия Васильевна.
– Нужно Ваську, нашего участкового спросить, – подала мысль
Таисия Михайловна.
На своей лестничной площадке Шаров начал шарить по карманам, ища ключи. Увидев сквозь двери соседку, живущую в квартире напротив, глядевшую на них с Женькой в дверной глазок, Шаров шагнул на резиновый коврик на её законной территории и с поклоном поздоровался: – Здравствуйте, Зинаида Петровна!
Соседка вздрогнула и, закрыв рукой смотровое очко, припала к двери.
«Почему он меня увидел?» – с ужасом удивилась она и скорее удалилась в комнату.
Юрий Иванович ещё раз осмотрел карманы одежды, но ключей там не было.
– Что случилось? – спросил Евгений озабоченного друга.
– Кажется, ключи со старой одеждой в урну бросил, – виновато
ответил тот.
– Ну вот, теперь к этой пепельнице нужно возвращаться, —
недовольно пропел парень. – Между прочим, я устал таскать эти пакеты со жратвой. Что будем делать?
– Двери ломать, – пошутил Шаров, чтобы пресечь нытьё парня.
– С ума сошёл? Они ж у тебя железные.
– Тогда надо идти за ключами, – улыбнулся Юрий Иванович, зная
что в этот момент думает Женька.
– Давай хоть сумки оставим у соседей, – взмолился парень, – не
съедят ведь всё, я думаю.
Пока высказывался по поводу сумок, Юрий Иванович уже звонил в квартиру Зинаиды Петровны. Та тихонечко, на цыпочках подкралась к дверному глазу и прицелилась, будто снайпер. Видя, как она это делает, Шаров невольно посмеялся. Та внимательно разглядывала соседа, и хотя узнала его, не торопилась открывать, в надежде подслушать какую-нибудь новость, чтобы поделиться ею потом с любознательными дворовыми болтушками.
Не узнаёте меня? – громко сказал Юрий Иванович. – Это ж я! Ваш сосед, Шаров!
Петровна растерялась.
«Откуда знает, что смотрю на него?» – думала она.
– Откройте, пожалуйста, Зинаида Петровна, – повторил он.
Женщина отошла от двери на несколько шагов и затем, постукивая ногами, с криком «бегу», вернулась. Щёлкнув двумя замками, осторожно отворила дверь и вышла в коридор.
– Можно у вас на время пристроить пакеты, – спросил Шаров. – Ключи оставил… Надо сходить за ними.
– А где же ты их забыл, растяпа? – последовал вопрос, не имеющий отношения к заданной просьбе.
Женька не смог удержаться от нахлынувшего желания указать милой женщине то самое место, где Юрий Иванович оставил ключи. Вначале хотел дерзко ответить «в Караганде», но потом решил, что это слишком банально и такой ответ может обидеть пожилого человека. Он опередил, застывшего в раздумье Шарова, и, вмешавшись в разговор, с ухмылкой пошутил: – На приёме у посла.
– У какого ещё посла? – не поняла юмора Зинаида Петровна и
строгими глазами пробежалась по юноше.
– Вы разве не знаете? – продолжил шутить парень. – Газет не
читаете? Юрий Иванович Нобелевскую премию получил по математике, вот его в посольство и вызывали. Награждать будут.
– Да, уж, рассказывай, – посмеялась женщина, придавая
эмоциям саркастический оттенок. Взяла пакеты из рук соседа и бесцеремонно, нагло заглянула в них. Увидев там изобилие еды, на покупку которой у неё не хватило бы пенсии, Зинаида Петровна с завистью простонала: – Дааа… – Закрыла за собою дверь, и в полголоса заворчала: – Посольские свалки видать разнообразнее, богаче наших! Зажрались послы, будь они здоровы…
Шаров и не обделённый чувством юмора его квартиросъёмщик, вернулись к тому магазину, возле которого в металлическом, окрашенном в коричневый цвет бачке, лежала старая одежда «Нобелевского лауреата». Юрий Иванович по привычке, как делал это почти каждый день, подошёл к мусорной урне и принялся проверять её. Вытащил оттуда свои старые пожитки и, не отходя с места, начал ощупывать их, не обращая внимания на прохожих. Из магазина вышла элегантно одетая дама средних лет и, проходя мимо «старателя», брезгливо фыркнула: – Сколько ж отбросов в обществе развелось! Какой позор!
Слова, высказанные женщиной, острым ножом вонзились в сердце Юрия Ивановича, и оно будто сбилось с ритма, обливаясь кровавой обидой. Защитная реакция самолюбия сработала незамедлительно. Мозг инстинктивно выдал оборонительный ответный импульс. Орлиным взором Шаров глянул на женщину, и та, как радиоантенна приняла его позывной. Испугавшись пронзительного взгляда мужчины, она поспешила на тоненьких шпильках по тротуару. Пройдя небольшое расстояние, прилично ухоженная дама вдруг залаяла: – Гав, гав, гав.
Гулявшие по улице люди, с любопытством принялись выглядывать виновника неадекватного поведения, настраивая слух в ту сторону, откуда доносился писклявый человеческий лай. На Шарова уже никто не обращал внимания, он был вне зоны осуждения. Все участники уличного движения потянулись к перекрёстку, вблизи которого происходила забавная история со странными звуками. Бедная женщина ускорила шаг, не понимая, что с ней происходит. Встревожено глядела на горожан и гавкала.
Народ веселился, наблюдая бесплатное представление. А лай продолжал усиливаться – громче и громче.
Шаров поймал себя на мысли, что прав Дейл Карнеги, писавший о вреде критики на человека. Ведь оказался в той самой ситуации, когда, не задумываясь, начал защищаться от оскорбительных обвинений и даже отомстил женщине за её нападки. И сделал это, сиюминутно, неосознанно. Ему подсказала память историю любимого фильма из далёкого детства про старика Хоттабыча, когда тот отучил одного мальчика ябедничать на друзей, и Шаров воспользовался аналогичным приёмом колдуна. Лишь, по истечении трёх-четырёх минут покаялся в содеянном. Но тут, же, оправдал и успокоил себя мыслью о том, что возможно, поступил правильно. И если у этой женщины есть хоть капелька ума, думал он, должна будет понять, почему это с ней произошло. Пусть будет этот лай для неё уроком, решил Шаров, полностью реабилитировав свои действия: – Не мешало бы ей вспомнить заповедь – «Не судите, да не судимы будете» – произнёс он вслух, отвлекшись от внутренних дум.
Он не хотел говорить Женьке, что по его сценарию произошёл этот уличный балаган, но назидательная речь, произнесённая в честь женщины, играющей комическую роль, выдала его. Женька был парнем не глупым и быстро сообразил – в чём дело и даже поддержал позицию Юрия Ивановича.
– Так, значит, это ты хулиганишь? – посмеялся он и кивнул Шарову на то, что видит найденные им ключи, которыми тот потряс перед его лицом. – Она теперь так и будет всё время разговаривать? – спросил Евгений.
Юрий Иванович положил ключи в карман, засунул назад всё, что вытряхивал из мусорного бачка и, обтерев ладоши, с глубоким выдохом сказал: – Нет. Дойдёт до почты только…
– С тобой не соскучишься, – довольный сказал Женька. – Ну и
насмешил город. Теперь только об этом и будут судачить…
Парень был внутренне рад, что психология Юрия Ивановича менялась прямо на глазах. Из скромного, стеснительного интеллигента, воспитанного в эпоху пионерии, этот человек стал приобретать иную ипостась, близкую по духу и времени к современной молодёжи, к которой Женька всецело относил себя. Он думал об этом, идя позади Юрия Ивановича, и как только поравнялся с ним, мысли, как ненужные файлы в компьютере, сбросил в мусорную корзину.
Шаров с парнем следовали за эксцентричной женщиной, пока та не перестала лаять. Возле почтамта она поймала такси и уехала.
Домой учитель со студентом пришли уже под вечер. Женька приготовил ужин. Кухонный столик был мал, и он расставил тарелки с едой на кровати, подстелив газеты. Уселся на единственный стул. Стул тут же развалился, и парень очутился на полу. Юрий Иванович посмеялся: – Он сломан, – сказал, извиняясь.
– Вовремя сказано, – заметил Женька самобытный юмор хозяина.
Поднялся и, собрав деревянные запчасти, отнёс в угол комнаты.
– Нужно срочно заводить мебель, – серьёзно заявил парень. – Как
можно так жить?
Шаров закивал ему: – Потерпи чуток, купим и мебель и всё, что нужно. Пойду работать. Чувствую сейчас в себе такой прилив энергии, такой потенциал сил, что кажется, могу взяться и за научную работу.
– Иди в наш институт преподавать, – сходу, не задумываясь,
предложил Женька, – нам как раз математик нужен.
– Пошёл бы, да кто меня возьмёт. Хорошая рекомендация
нужна. А я, что могу предложить? Сказать, что три года бродяжничал, нигде не работал?
– Зачем об этом говорить? – усмехнулся Овсянников и вновь
принялся воспитывать Юрия Ивановича в своём духе. – Да, кому интересно знать, по какой причине ты не работал и чем занимался? – убедительно говорил он. – Тем более туда на конкурсной основе берут, а ты, теперь, любого профессора за пояс заткнешь, лишь посмотришь в лица комиссии и скажешь им пару аргументов. С таким талантом, ты им только прикажешь и всё.… Гордись даром небесным, не будь тюфяком! Раз тебе сам бог даровал такую судьбу – пользуйся моментом. На твоём месте, я бы ох как развернулся!..
Шаров сложил ладони и поднёс к губам, придав лицу угрюмый, плаксивый вид. Женька вновь услышал честное исповедальное нытьё, от, воистину, честного человека, которого пытался хотя бы немножко приблизить к реальной жизни, а в ней, казалось парню, давно уже не котировались те принципы, которых пытался придерживаться старомодный учитель по математике.
– Понимаешь, Женя. Не могу поступать нечестно. Не научен.
Хоть убей! Уж такое воспитание. Мне трудно переступать ту черту, за которую ты меня всё время толкаешь.
