Лина Вольная "Хамелеон"

Прям чёртова дюжина! – усмехнулся Альберт, брезгливо оттолкнув от себя тело Мамедова – Ну, есть ещё желающие поговорить подобным образом? – одиннадцать человек приподняли головы, двое даже не шелохнулись, Нуриев подошёл к молчавшим и пнул одного из них ботинком – Ты чо, глухой или особенный?

Кушанашвилли сдавленно произнёс, ибо лежал рядом с дагестанцем – Он мёртвый, он и тот, что лежит рядом с ним!

Альберт Айдарович наклонился к Резвану – А ты суфлёр их или тоже хочешь присоедениться к троице?

Грузин испуганно замотал головой – Нет! Нет, нет, нет, я просто пояснил причину их молчания.

– А-а?! – Нуриев саркастично похлопал Кушанашвилли по щеке – Жить хочешь, умирать рано, да, Резван?

– Да! – задержанный дрожал, едва попадая зубом на зуб – Я хочу жить, начальник, у меня семья!

Боковым зрением подполковник узрел со стороны лежащей на земле женщины шевеление, а после кто-то чихнул, зловещую тишину разорвал звук выстрела. Резван почувствовал, как по ляжкам потекла горячая, обильная струя. Альберт, в свою очередь, иронично, в присущей ему форме, сдул с кончика табельного пистолета едва заметную дымку, слицезрев, что на лбу одного из мордоворотов грузина навсегда запечатлелась маленькая, восьмимиллимитровая точка.

– Итого! – вздохнул силовик – Четвёртый жмур, так?

Подошёл Миха и аккуратно шепнул на ухо – Берт, ты чего, он не вооружён?!

Нуриев пожал плечами – Какая разница? Меньше бумажной волокиты, нехрен дёргаться, мои нервы на пределе, а это значит только одно, никаких лишних движений, ясно? – неподалёку, скорее всего за спинами собравшихся, глухо ухнуло, сработала сигнализация на машинах, Альберт тряхнул головой – Ну что ещё, твою мать, а?!

Михаил кивнул головой в сторону въезда – Да Потёмкин гранату твою выпустил на свободу, подальше от греха!

– А-а?! – силовик кивнул – Давно пора было, но да ладно, отвлеклись мы – и повернувшись к задержанным, продолжил – Всем ясно, что я с вами, с собаками, церемониться не собираюсь? – гробовая тишина резала слух, никто попадать под раздачу не желал – Не слышу! – силовик передёрнул затвор – Свинцовые шарики у меня для вас ещё есть, ну?!

Ночную тишину разорвал душераздирающий крик женщины – А-а, Сухрай, дорогой, вставай!

Жена Мамедова вскочила с земли и бросилась к телу кадия, бойцы «альфы» навели на женщину концы стволов.

Альберт поднял руку – Очухалась, тварь? Пусть, ребята, пусть посмотрит на то, что осталось от дорогого мужа, я иногда бываю снисходителен к последним пожеланиям слабого пола.

Схватив шахидку за руку, Нуриев сдёрнул с лица хиджаб, взору силовиков предстала русская женщина лет сорока – О-о, даже как?! – криво ухмыльнулся Нуриев – Подстилка Мамедова русская, не ожидал, что-ж, так давай-ка сразу и проверим наличие у дамочки беременности, как утверждал господин бизнесмен?

Вытащив с бокового кармана штанов армейский нож, подполковник шагнул к жертве – она не успела даже понять, как лезвие мастерски полоснуло ткань на спине и прошлось филигранно по боковому шву длинного, в пол, платья. Абайя рухнула на грязную землю мешком. На худом, бледном теле остались целыми только трусы, женщина заголосила, стыдливо прикрывая грудь, Берт круто развернулся и ударил несчастную ногой в живот.

– Что и требовалось доказать! – процедил он, сплёвывая на землю – У черножопых шакалов всегда так – баба, как громоотвод! Поднимайся, сука, я ещё не начинал!

На красивом пожалуй, но разбитом лице, в кровоподтёках и ссадинах, застыло непонятное выражение: брови, правильные, утончённые, взметнулись вверх, карие, брызжущие ненавистью, глаза метнули молнии, губы сжались в тонкую, упрямую линию, но она улыбалась – Что, шайтан, только и можешь над женщинами издеваться, ты к нам в долину приезжай, там тебя научат, как жить правильно, мусор. Таких, как ты, вырезают, как бешенных собак или в утробе морят, урод!

Сделав обезумевшей подсечку под колено, Альберт повалил Розу на землю. Не имея возможности вывернуть из железных браслетов руки, она всячески пыталась ударить его ногой, но тщетно. Нуриев вёз её за волосы, туго намотав кудрявую прядь на кулак. Женщина кричала так, что стаи прибрежных чаек и ворон, живущих в порту, взвились в небо, подняв несусветный птичий гвалт. Бойцы «альфы», «спецназа» и несколько оперов с отдела наркоты смотрели на малоприятное зрелище безлико – те и другие не раз побывали в горячих точках, на зачистках и операциях по освобождению заложников, и знали не по наслышке, что может вытворить исламист и бабы его при задержании, не говоря уже о бандах формирования…

– Сары ит! Ходарсез! (Псина, неверный!) – голосила женщина – Шуна быль, шуна, шуна! Уль, уль! (Я проклинаю тебя, проклинаю, умри, умри!) Альберт наклонился и приподнял голову вдовы, цепко глянул в глаза, не дрогнул от расплавленного жгучего гнева, усмехнулся и ударил Розу лбом об асфальт, из носа и рта женщины хлынула кровь.

– Заткнись, гиена! – процедил свозь зубы подполковник – Закрой свою поганую дыру, и только когда я разрешу, то отвечай, по русски! Или забыла, тварь, родное наречие? – швырнув женщину на тело мёртвого Мамедова, силовик обратился к лежащей толпе – Ну, может кто хочет заступиться за женщину, есть добровольцы?

Все молчали, одни с ужасом взирая на откровенное издевательство, другие с диким, неугасаемым желанием убить, но так или иначе слова в поддержу Мамедовой никто не произнёс.

– Сух-сухрай? – кровь и слёзы вдовы смешались, размазывая по лицу грязно-кровавую жижу – Сухрай, вставай, у нас дети, Сухрай?! Они ждут тебя, муж, слышишь? – в безумии, в полном, вырвавщимся наружу безумии, Роза истерично целовала восковое лицо трупа – Севгилим! (Любимый!) – Умоляю, прошу, встань!

Тело молчало, безвольно раскинув сжатые в предсмертной конвульсии руки. Глаза Сухрая так и остались открытыми, последний раз мёртво взирая на страдания жены. Альберт закурил, сострадания не было, лишь проснулось дикое желание забить, уничтожить тварь, как тогда, шесть лет назад, там, где разделения полов для войны не существовало.

– Миха? – позвал подполковник друга – Там, метрах в трёхстах, где я завалил его – Альберт небрежно кивнул на Мамедова – Ствол его, «ТТ», валяется. Подбери в вещдок, а я немножко ребятам премии отщипну, пока левые не подтянулись! – Михаил кивнул и направился в сторону длинной вереницы контейнеров.

Роза продолжала голосить – Жаним! Мен сини севамон! (Дорогой! Я люблю тебя!)

Альберту Айдаровичу спектакль надоел. Пнув вдову, он наклонился, сцепив пальцы на её затылке, рванул назад, сурово глядя на опухшее от слёз лицо – Сиямле шушенда, булды! (Чеченская гиена, хватит!)

Роза метилась ему в лицо, но промахнулась из-за разбитого, отёкшего глаза, смачный плевок пролетел мимо, шлёпнувшись на землю треклятой харкотиной – Шайтаны еклысын! Хадарсыз! (Защитник дьявола! Неверный!) Уль! (Умри!) – тяжело сглотнув, Роза перешла на русский – У тебя никогда не будет жены, которая вот так вот полюбит тебя! Ты никогда не увидишь своего ребёнка, и если даже у тебя родится шакал, то и подыхать он будет так же! Ты умоешься в собственной крови, похоронив самое ценное, и если не умрёшь, то жить будешь, как мертвец!

Он не помнил даже, когда и в какой момент, начал убивать её: удары посыпались на женщину градом, лицо Розы превратилось в одно сплошное, кровавое месиво. Она практически не уворачивалась, сжавшись на груди мужа в единый беспомощный комок, а он продолжал бить ногами, рукояткой пистолета, локтём и отцепленными с пояса наручниками.

– Дрянь! – зверь, проснувшийся в Альберте, рвал и метал – Ты знаешь, что я сделаю с тобой, знаешь? Ты, дьявольское отродье, смеешь ещё и проклинать меня? Не нравится тебе, что я шлёпнул ублюдка твоего, не нравится «ласка» моя?! А думаешь десяткам, сотням матерей нравилось, когда их сыновья и дочери дрянь твою хавали, да подыхали потом в подворотнях от передоза? Нравилось, думаешь, матери любой, когда дочь её единственная, члены сосала на панели за кропаль наркоты, нравилось? Нет! Вот и терпи тогда, любишь кататься, люби и саночки возить. Я не добью тебя специально, чтоб ты прочувствовала на себе все тяготы заключения, я засуну тебя в такую дыру, лет на двадцать пять без права на УДО, что ты охренеешь!

Роза молчала, безмолвно снося божью кару. Боль уже не чувствовалась, отступив на задний план по сравнению с потерей Сухрая. Ей, по сути, уже было всё равно.

Нуриев пришёл в себя только тогда, когда его держали двое, Миха и командир «альфы» Демид. Подполковник не сопротивлялся, просто дал себя оттащить, злость ушла, оставив в душе горечь и пустоту. Удовлетворить свою месть не получилось, силовик остыл, в одну секунду, в одно мгновенье. Четверо убитых, вот главное, и шесть тонн «белого», а всё остальное незначительные, маловажные детали.

– Всё, хорош! – Нуриев сбросил с себя держащие его руки – Всё, остыл я, в норме!

Демид протянул другу плоскую двухсотграммовую фляжку – На, плесни в горло, а то заржавеешь!

Альберт без слов хлебнул огненную жидкость, закурил, медленно стягивая с лица балаклаву. Со стороны реки подул утренний, освежающий бриз, правую скулу неприятно подёрнуло. Демид полез в карман и вытащил носовой платок, молча подал его Альберту.

– Что, задел? – Нуриев вытер лицо, платок насквозь пропитался кровью – С-сука, шакал недоделанный!

– Двое наших тоже ранены! – Демид присел рядом на корточки – У Кашапа навылет, а Серёга рикошетом отделался.

Бровь Альберта Айдаровича поползла вверх – Ладно хоть живы, а моя царапина ерунда, пройдёт. Скорую вызвали?

– Да, уже едет.

– Хорошо, и пока не понаехали сюда разные блатные да шерстяные деятели правоохранительных органов, раздербань по две упаковки «зелёных» на каждого, собери и увези мне домой пока, там Имагин. Как всё утрясётся, можете тратить!

Демид усмехнулся – Твоя щедрость не имеет границ, брат, спасибо!

– Да ладно тебе! – отмахнулся Альберт – Не первый раз работаем и не последний, дай бог, а сдавать такие неприличные горки доллалов государству, сам понимаешь, глупость! Всё равно раздербанят всё и рассуют по карманам.

Нуриев хлопнул друга по плечу, повернулся в сторону лежащего на земле Кушанашвилли – Ну что, Резван, поделишься с россиянами нажитым или всё сдадим государству, а?

Грузин поднял с земли голову, опера и спецы «альфы» вытаскивали с «газели» новенькие, отмытые доллары.

Задержанного перекосило, но он быстро взял себя в руки, жизнь была дороже – Конечно бери, начальник, бери сколько надо, не спрашивай! Бери, дорогой!

Альберт бросил короткий взгляд в сторону четы Мамедовых. Женщина лежала на Сухрае совершенно без движения, в скрюченной, изуродованной позе, напомнающей рано извлечённый недоношенный эмбрион.

Полковник брезгливо скривил губы – Миха? – крикнул силовик Идаева – Глянь, не сдохла ещё стерва, и если жива, то грузите эту погань в «соболь», думаю пора нашему дражайшему Петровичу отзвониться, нервничает, поди?

Оперативник наклонился над Розой и тронул слабо-пульсирующую жилку на сонной артерии – Жива, в нокауте только!

Альберт усмехнулся – Живучая, тварь, но и к лучшему это, грузи её и пристегнуть не забудь, мне вторичных сюрпризов не надо. Сними с неё обувь и трусы, обыщи по полной, каждый оставшийся шов, каждую щель, как хочешь это сделай, но сделай! Я точно должен знать, что в отдел к нам дамочка поступит без всяких завуалированных штучек, ты понял?!

Миха послушно кивнул, к Нуриеву подошёл Демид – Берт, отсчитал восемьдесят восемь упаковок, по две на рыло, я поехал тогда до тебя, а когда вернусь, тогда и звони Герману.

– Прихвати ещё две! – улыбнулся Альберт – Валерке, он сегодня дежурить должен был, но по моей личной просьбе находится у меня дома, потом объясню, ладно? Пацана обижать не надо, он, хоть и не на передовой, но тоже молодец!

Полномасштабный обыск начался, время перевалило за четыре утра. В небе забрезжил рассвет, разогнав густую чёрную пелену ночного тревожного небосвода. «Торнадо» с Кавказа так и не успел набрать силу и скорость, разбившись о неприступную скалу силовиков.

Ближе к шести, завидев вьезжающий автомобиль Демида, подполковник набрал номер Орлова – Любишь меня, начальник? – без предисловий ляпнул Альберт – Или предпочитаешь сначала пожурить? Герман Петрович, сидевший будто на пороховой бочке с зажжённым фитилем, осторожно поинтересовался – А реальнее что, первое или второе? – Ну-у, с какой стороны посмотреть?

– Не томи!

– На твоём блюде с золотой каёмкой шесть тонн белой гадости, плюс извлекаем со складов не одно наименование, ну а в довесок четыре по «двести» тебе, не наших!

Орлов прикрыл в нервном напряжении глаза, ловко-проведённая операция поражала своими колоссальными масштабами. Выявленная реальность была по сути нонсенсом – в Москве, в нынешнее время, когда контроль незаконных поставок наркотических средств усилен, и такое? Немыслимо!

– Победителей не судят! – выдохнул полковник – Моя любовь к тебе, Альберт Айдарович, безгранична! Это даже не обсуждается!

– Тогда можете приехать, шеф, да ребяток с собой прихвати, работы здесь ещё невпроворот!

Герман отключился, пытаясь спокойно уложить в голове итог оперативного мероприятия и когда группа из двенадцати человек подьехала к порту, Орлов от досады выматерился – на въезде толпилась целая орава голодных, жадных до сенсаций, журналистов, которых удерживала группа из нескольких ребят в камуфляжах – Дьвольщина, и откуда вынюхали уже, а, откуда?

«Фольцваген» Орлова остановился вплотную к жёлтой, оцепляющий вьезд, ленте. Толпа папарацци застыла в ожидании, мысленно Герман перекрестился, а после отворил дверь, волна «охотников за головами» хлынула к ногам – Без комментариев! – осадил силовик жаждующих – Безо всяких комментариев и точка!

Самая проворная сунула микрофон Герману под нос – Господин Орлов, Москва слышала выстрелы, и не один, прозвучал взрыв!? Как вы прокомментируете ситуацию, общественность желает знать?!

– Собака, а? – Герман крайне удивился – И фамилию мою заучила уже? – но глянув на ретивого ротвеллера, он лишь бесстрастно заявил – А вы, я так понимаю, представитель московской общественности, да?

Журналистка откровенной саркастичной издёвке не смутилась, выпятив нижнюю губу, она ближе шагнула к Орлову – Естественно, Герман Петрович, телеканал «Россия», криминальные вести!

Хотелось, ужасно хотелось её послать, но полковник сдержался – Передайте общественности, милочка, что причина их беспокойства уже ликвидирована!

Развернувшись, Герман быстро, широкими размашистыми шагами, пошёл прочь, стараясь как можно быстрее преодолеть опасную дистанцию. Многочисленных вопросов, жгущих спину, он уже не слышал.

На встречу вышел Альберт, Герман остановился, мгновенно отметив про себя, что зам пороху понюхал – на правой скуле багровый, будто от ожога, след с запекшейся чёрной кровью, камуфляжная куртка в кровоподтёках и ржавых пятнах, штаны забрызганы кровью полностью.

– Жив? – Орлов протянул Нуриеву руку, силовик крепко пожал ладонь.

– Ерунда, царапина! Главное – дело в шляпе, пошли, глянешь на улов, да на псов, что притащили эту хрень в столицу.

Зрелище предстало взору красочное: трое лежали на асфальте, лицом вниз, четвёртый, раскинув руки, будто на распятии, взирал в небо стеклянным безжизненным взглядом, в котором запечатлелся весь ужас его последней ночи фиаско.

– Мамедов? – Герман кивнул на лежащего дагестанца.

– Он самый! – подтвердил Альберт – Красавец, правда?

Орлов недоумённо перевёл взгляд на заместителя, Нуриев криво усмехнулся – Особенно сейчас, с тремя дырочками в пузе и полным отсутствием желания покурить?

От чёрного юмора полковника передёрнуло, хотя менталитет и сущность Берта Герман знал не понаслышке – абсолютная, идентично-воспроизведённая школа Ежова, одним словом НКВД. Мужчины отошли, Нуриев закурил сигарету.

– Какая по счёту? – участливо поинтересовался Орлов – Что-то ты в последнее время зачастил!

Две глубокие затяжки и клуб сизого дыма рассеялся Герману в лицо, глаза Альберта смеялись – Зачастишь тут, начальник, а сигарету не докурить, как бабу не д… ть, сам знаешь!

– Понял! – Герман Петрович сориентировался быстро, перегибать палку вовсе не хотелось, хотя наглость Нуриева порой зашкаливала – Проехали, кури на здоровье, сколько влезет!

Спирт, не так давно осушенный с Демидовской фляжки, дал о себе знать, Альберта поволокло на «бездорожье».

Взяв начальника за руку, он повёл Германа к задержанным – Па-па? – щенячьими глазами силовик впился в Орлова – Спасибо тебе, что в столь раннем возрасте ты позволил мне великодушно покурить! Благодарю, отец! – Альберт полез обниматься, повиснув на полковнике – Папа, ты бог, спаситель!

– Дурак! – удивился Орлов – Прекрати паясничать, люди смотрят, Берт?!

И в самом деле, бойцы с «альфы» и «спецназа» кивали в их сторону и улыбались. Альберта там воспринимали как своего, зная и юмор его, жёсткий, и радикализм, и стопроцентное держание командирского слова, иными словами Нуриев был свой в доску.

В долю секунды Альберт сменил ироничный облик на весьма серьёзный благоразумный тон – Герман Петрович, вот, полюбуйся! – мешки с «мазов» доставались и распаковывались, килограмм на тридцать, не меньше, внутри которых, в смеси перца и тмина находились запаянные кули с героином – Чего удумали, чурки, а? И прошли таким макаром не один десяток постов, как тебе такое?

Полковник чихнул, прикрывая нос ладонью – Ни хрена себе, складик! Это же Москву всю потравить можно?

Альберт беспечно пожал плечами – А он и травил, он и чурка этот, недоделанный, которого шлёпнул я, Мамедов!

– Наши все целы?

– Двое ранены, одно навылет, у второго срикошетило.

– Не считая тебя, да? – усмехнулся Орлов – Чем это задело?

– Я не в счёт, детская царапина! – отмахнулся Альберт – На мне, как на собаке!

– Девица Мамедова где? – оглянулся Орлов – Что-то не наблюдаю среди кутерьмы женщины?

Альберт зло прищурился, сплюнул – Женщины? Я тебя умоляю, выражайся правильно! Не женщина, а гиена, тварина последняя, в поясе шахидки, представляешь, припёрлась сюда, с гранатой. Мужа, твою мать, сопровождала в командировке.

– И где она? – поинтересовался полковник – Ты её того что ли, тоже? – Герман провёл ребром ладони по горлу – Оприходовал?

Нуриев мотнул головой к стоящей неподалёку «газели» – Вон, в машине валяется, горит желанием дать весьма правдивые и обстоятельные показания по делу, дабы поспособствовать своему долгому и трудному пути к условно-досрочному освобождению.

– Террористам УДО заказано, ты знаешь об этом!

– Так она сейчас закосит под бедную, несчастную, многодетную мать, которая под угрозой жизни возила порошок в столицу. Скажет, что Мамедов угрожал ей, прессовал и всё, баста карапузики, отсидит десяточку и опять в горы, мак растить, да шарики катать?!

– Не закосит, не бойся, шанса на помилование у неё нет!

– Ну-у, если ты сказал, то ладно, этим и утешусь!

Задержанных начали грузить в спецмашины и увозить в здание наркоконтроля, часы показывали восемь тридцать утра. С земли подняли Резвана, грузин чувствовал себя неважно, видно не с привычки, чихал, кашлял, хрипел и обливался потом.

Альберт подошёл к Кушанашвилли, ухмыльнулся – Что, мил человек, заболел уже и обделаться не забыл? Что-ж ты слабый такой, неподготовленный?

Резвана собрались уводить, но грузин упёрся – Начальник, начальник, мне нужно сказать тебе пару слов, удели минуту?

Нуриев сощурился – Прям очень нужно? Или какую тайну рассказать хочешь, или так, поболтать просто?