– Писят чилавик, – как будто давясь русскими словами выговорил рабочий из средней Азии. – Запирлись. Мебель ломать. Пяныя. Суки!
Капитан полиции убрал от лица бинокль и ничуть не менее внимательно и брезгливо вгляделся в своего собеседника.
– Суки, – повторил тот, словно всё сказанное им до этого – это всё, что он знал по-русски и всё, что ему оставалось, это повторять с разными интонациями концовку.
– Что они требуют? – медленно, не скрывая ни раздражения, ни презрения, спросил капитан.
Азиат испуганно заморгал, не понимая, что от него хотят.
– Суки? – пробормотал он.
– На кой чёрт мне прислали тебя, если ты по-русски-то говорить не умеешь? – взорвался капитан и даже замахнулся рукой на сморщенного коротышку, как будто собирался залепить ему увесистую пощёчину.
Тут из толпы зевак к ним спешно засеменил, задыхаясь, пузатый мужик с закрывающими губу усищами. Дохромав своими толстыми, трущимися друг об друга ногами, он, задыхаясь, простонал, оттесняя своим телом азиата:
– Может, я могу вам помочь?
– А вы ещё кто? – пророкотал капитан.
– СаСаныч, – ответил за того азиат.
– Иди уже отсюда, – спровадил своего работника «СаСаныч».
– Вы здесь главный? – уточнил капитан.
– Да, я. Понимаете… – промакивая платочек в потливое море своего лба, начал пузатый усач, но был перебит озлобленным криком.
– Так какого лешего я разговариваю с каким-то гастарбайтером, если я грёбаных полчаса требую к себе главного, чтоб объяснил мне, что тут происходит?!
– Ну, знаете ли…! – налил щеки помидорами толстяк. – Я…! К себе…! В таком тоне…!
– Ваши рабочие заперлись на вашем предприятии – что они хотят? Они выдвигали требования?
– Да какие требования! Сидят там уже неделю…!
– Что?! – теперь уже весь капитан стал бордовым от напряжения. – У вас пятьдесят человек заперлись в здании целую неделю назад, без пропитания, по всей видимости, выдвинули какие-то требования, а вы даже не сообщили?! Вы, что, просто ждали, когда они там сдохнут?!
– Да кому сообщать-то?! – всплеснул руками Сан Саныч.
– Как кому? Как кому, чёрт подери??!! – он обернулся и указал на толпу спецназа у него за спиной. – Нам!
– Вы не понимаете… – Сан Саныч перешёл на некий «доверительный» шёпот и попытался разговор из общественного достояния перевести в личную беседу, но капитан не дал ему слишком приблизиться к себе и оттолкнул прямою рукой.
– Я не понимаю, – твёрдо сказал он.
– Вот как?! – потерял все грани разумного усатый толстяк и вдохнул воздух так, что от распирающего живота пуговицы пиджака у него оказались за спиной. – Я. С вами. Говорить. Больше не намерен. Вы, нет, ты, мент, все границы перешёл. Я это так не оставлю. Я тебе таких проблем устрою – твой зад на нарах по кругу пустят, понял? Я там передам. Говори, как тебя зовут, если не ссышь…
– Меня зовут капитан полиции Лютер Ли Абрамс. Про то, что вы мне угрожаете при исполнении, я вообще промолчу. Скажу лишь, что говорить про «пущенный по кругу зад» открытому гомосексуалисту это не то, что глупо – я бы сказал, что это по-варварски.
Опешивший Сан Саныч сначала с удивлением посмотрел на серьгу в правом ухе капитана полиции, потом, уже с ненавистью, на самого полицейского, который вообще оказался американцем. Не найдя, что на это ответить, Сан Саныч развернулся на каблуках и пошёл обратно в полной уверенности, что сейчас снова скроется в толпе.
Капитан Абрамс подозвал двух спецов и с нарочито вяло сказал:
– Вон того господина, у которого подмышки пиджака промокли, – в наручники.
Затем под вопли арестовываемого толстяка он вернулся к своему отряду.
– Что, капитан, выламываем двери? – спросили ребята в шлемах и бронежилетах, что держали таран.
– Ни в коем разе. Штурма не будет. Срочно вызывайте скорую! И… закажите десять пицц за мой счёт. А мне матюгальник дайте – надо узнать живы они там вообще, или нет.
Полицейские разбежались выполнять приказы, а капитан Лютер Ли Абрамс направился к стенам здания, где уже с неделю сидят взаперти пятьдесят рабочих.
«Вот так всегда в России, – думал Абрамс, – пока не гей из Квинса не приедет, сами сдохнут, но ничего не сделают».
***
Когда Вася уехал собеседоваться на должность охранника на склад, в их с Дипной квартиру (а именно так Моржов называл теперь своё обиталище) ввалился пьяный Фома Херцен.
Василий Моржов, усердно кутаясь в такие уютные перемены в своей жизни, в то же время совершенно забыл про своего товарища. По крайней мере, так себе в голове объяснял происходящее пьяный Фома. А ведь он всё это время старался как можно скорее разгрести все дела, которыми его благоразумно завалила матушка, и повидаться с другом. То есть, нажраться. И вот он мчался к Василию, но не донёс себя в целости и сохранности – напился ещё по дороге, и даже местами побился, и частично расплескался.
– Ва-аська, ик! – крикнул он, вломившись в чужой номер, после того как отпер его украденными у матери ключами.
Но он тут же понял, что перепутал апартаменты по пьяни и скрылся за дверью. Через секунду вновь появился – нет, это точно квартира Васи, просто её не узнать совершенно. И запах какой-то… отсутствующий, что ли.
– Вася! В рот ты любленный, где ты?! А?! – орал он посреди помещения весь мокрый после дождя на улице, пил из горла самогон, тут же звал Васю, не успев проглотить, и обливал подбородок и рубашку спиртным.
Лицезрящая это дело Дипна вжалась от ужаса в стекло аквариума. Напрасно – налитые кровью глаза Херцена остановились на ней и на некоторое время застыли.
– Ааа! – осклабил тоненькие с прорехами зубы. – Вот она ты – разумная слизь! Это всё ты…!
Он сделал несколько неровных шагов в сторону аквариума, но его качало, словно при шторме, и он врезался коленом в разломанную кровать Васи. Вскрикнул.
– Фома, вы очень пьяны! Вы уверены, что вам стоит сейчас…? – лепетала тем временем Дипна.
– Заткнись, понос ссанный! Это всё ты!
Он резко дёрнулся к ней и попытался схватить, но Дипна разделилась на несколько кусочков, вокруг которых приземлись красные пальцы пьяного. Затем эти кусочки сжались как будто в резиновые шарики – чпоньк! – и разлетелись в стороны. Гулко поударявшись о стены и потолок, они вновь соединились в Дипну на книжной полке шкафа.
– Немедленно прекратите! – фыркнула возмущённая медуза.
– Меня – из собственного дома…! – рычал тем временем Фома. – Васька вечно трубку не берёт, нет чтобы проведать, принести пивка…!
Доведя своё туловище до шкафа, он вновь попытался схватить Дипну, а та вновь спружинила в сторону, не дав себя поймать. Только разломанные ударом пополам полки посыпались вниз и немногочисленные книжки полетели на пол и в стороны.
– Сука ты чужеродная! – взвыл Фома и бросился к новому укрытию Дипны уже со всех ног, сделав ставку на скорость ничего не видящих рук.
Через ещё несколько попыток он всё-таки схватил и закрыл ладонями замученную медузу.
– Пожалуйста, прошу, не надо, не делайте этого…! – кричала она, пытаясь вытечь сквозь его сжатые пальцы.
– Хе-хе-хе! – довольный собой Фома плюхнул её с размаха в аквариум.
Вода брызнула в стороны, залив пол, стены и кровать. Дипна была без сил и практически растворилась в воде на весь объём ёмкости.
Фома поднял на руки тяжёлый аквариум, поставил на подоконник и стал наклонять, чтобы вода вылилась в окно. Капли и струи полетели вниз с восемнадцатого этажа.
– Прошу вас! За что?! – плакала Дипна.
– Хер тебе, а не мировое господство, хня инопланетная! – нёс околесицу довольный донельзя Фома Херцен. – Промыла мозги моему братану… Но ничё, он мне ещё спасибо скажет!
Дипна приняла единую форму и пыталась грести «лапками», но угол наклона всё рос, и она вот-вот уже могла вылететь в окно. Но вдруг кто-то похлопал Фому по плечу. Тот обернулся.
– Вася! – обрадовался он, но тут же получил мощный удар кулаком в нос.
Аквариум в секунду чуть сам в окно не вылетел, но Вася успел подхватить его и сохранить всё оставшееся содержимое внутри.
Василий взял аквариум и бережно отнёс в кухонную половину студии. При этом он, перепуганный и радостный, глядел в глаза Дипны, счастливый, что успел её спасти.
Фома тем временем согнулся пополам и выхаркивал на пол кровавое содержимое разбитого носа. Но через пару мгновений им снова занялся Василий.
Он бил и бил бывшего друга, злой как никогда – как будто в Фоме Херцене соединилось всё плохое, что с ним когда-либо случалось, как будто если его убить, то больше не будет зла на Земле.
Дипна в его голове кричала, чтобы он немедленно прекратил, но он и своих-то мыслей не слышал, что уж говорить о чужих.
Тогда Медуза, собравшись с силами, выстрелила собою на люстру, откуда полусвесилась-полустекла и прильнула жгутиками к вискам Васи. Тут же в его голове взорвался со всей возможной чёткостью образ, как он сам ещё недавно на этом самом месте разбил нос Джессике.
Вася вздрогнул и остановился. Обретшее свободу разбитое тело Фомы рухнуло на заляпанный кровью ковёр. А Вася всё стоял поражённый, в ужасе от того, каким он когда-то был, какой он всё ещё есть.
«Я опять делаю больно тем, кого люблю! – подумал он. – Люблю?!» – схватился тут же за произнесённое про себя слово, точно впервые его услышал у себя в голове. Это слово вдруг обожгло изнутри, словно шрапнель.
– Суки! – бормотал на полу Херцен. – Я вас ненавижу, суки! Я всех ненавижу! Все вокруг суки! Суки-суки-суки! Ненавижу-ненавижу-ненавижу!
Дипна окончательно спустилась с люстры на пол и подтекла к Фоме.
– Нет, нет, уйди! – бормотал тот, и, всё также лёжа на боку, пытался отодвинуться от неё и сжаться.
Медуза потянула к нему свои щупалки, а Фома весь сжался и зажмурил с силой глаза. Дипна коснулась и его висков. Какое-то время Фома дёргался и трепыхался на полу, недовольный, что ему в мозг посылают какие-то образы без его согласия. Потом он перестал двигаться. Вася на секунду испугался, что Дипна его убила, и тут же гнев на пьяного сменился страхом за его жизнь. Но через мгновение он увидел, что Фома просто тихо плачет с закрытыми глазами.
Спустя какое-то время Дипна убрала от него свои лапки, после чего Фома тут же открыл заплаканные глаза и поднялся в сидячее положение. Лицо у него стало ясное, от пьяного безумия не осталось и следа. Он вытер слёзы, при этом измазав руки в крови разбитого лица, но не обратил на это внимания.
Он посмотрел на Дипну, на Васю, на разрушения, которые нанёс квартире, сделал глубокий вдох и размеренно выдохнул.
– Спасибо, – сказал он Дипне, легко поднялся на ноги и направился к выходу, как ни в чём не бывало.
Прежде чем скрыться за дверью он обернулся.
– Простите меня, пожалуйста, – сказал он и исчез.
Вася его больше никогда не видел.
***
Бывает, что сон неотличим от реальности, и лишь пробуждение даст понять, что ты всё это время спал.
Вася очнулся, присел на разъезжающихся в стороны половинках кровати. Почему-то было хорошо, вот прям сразу. А ведь раньше для такого состояния приходилось много пить.
Пританцовывая и щёлкая пальцам, он встал, хотел было идти умываться как вдруг:
– Доброе утро.
– Здрасьте…
У плиты стояла девушка и что-то готовила. Из одежды на ней была только его старая поношенная майка.
– Я готовлю борщ, будешь? – девушка с рыжими до попы волосами обернулась к нему и прикончила одним выстрелом лучезарной улыбки.
Вася огляделся – медузьего тела Дипны нигде не видно.
«Это я», – прошепталось у него в голове.
«Но как?» – перешёл он на ментальный диалог, будто всю жизнь только и общался с медиумами-эмпатами.
«Не узнаёшь?» – не отрываясь от кастрюли, рыжеволосая опять обернулась через плечо, сверкнув голубыми камушками глаз и россыпью медных веснушек.
Вася вспомнил, что этот девичий образ ему сегодня снился, всплывший вдруг откуда-то из подсознания.
«Твой сон был такой яркий… и громкий…! Мне хватило этих ресурсов, чтобы восстановить этот образ – настолько чётко ты увидел эту девушку», – Дипна отложила половник, убавила газ и направилась прямиком к опешевшему, почти дрожащему Василию. «Кто она? Первая любовь?».
«Почти. Девушка с рекламного плаката…».
Рыжеволосая Дипна, виляя крутыми бёдрами, подошла в упор к Васе и обвила руками его шею. Она дышала, у неё вздымалась, приподнимая футболку, грудь, он чувствовал её пульс своей кожей, чувствовал её запах, а ещё видел своё отражение в её бездонных глазах.
Они оба невольно облизнули губы.
– Как такое возможно? – дрожащим голосом спросил он вслух и провёл по её волосам.
– Я воздействую на твой мозг: на органы зрения, слуха, обоняния, посылаю импульсы в нервные окончания для создания тактильных ощущений, чтобы ты мог меня почувствовать… Голограмма, к которой можно прикоснуться.
– Но где ты…? – он вновь поискал взглядом маленькую медузку по комнате, но девичья рука вернула его лицо к себе.
