«П-р-о-ч-ь».
Ёршик пятится, не понимая, кому предназначен приказ. Офицер решительно шагает навстречу. Брови сдвинуты, лицо напряжено, будто он силится сказать что-то ещё, но не хватает сил. Вместо этого достаёт из груди небьющееся сердце и сжимает в пальцах. Крови нет, но Ёршик вскрикивает.
«ПРОЧЬ!»
Теперь это не буквы на стенде, а голоса скованных – единодушный хор, который заставляет Ёршика ожить и сорваться с места. Он взбегает по лестнице, вновь минует знакомый коридор. Вместо того чтобы вернуться в спальню, без стука врывается в комнату Никсы. Пусто.
За окном светает.
Шум заставляет выглянуть наружу. За оградой качаются огни: не просто болотный мираж, а фонари. Люди. Совсем близко!
Ёршик будит остальных, стучит в двери спален и скатывается по перилам вниз. В кухне горит лампа. Оказывается, кто-то уже не спит.
– Видал, что там? – выпаливает он, сталкиваясь с Карпом в дверях.
– Гиены.
– Много, – у Ёршика взгляд лихорадочно бегает, находит Никсу, что вжалась в стенку позади Карпа. Глаза широко раскрыты: в них плещется страх неизвестности.
– Остальные?
– Уже.
По лестнице топают Сом и Горчак.
Им не хватит времени на сборы. Придётся бежать налегке, если жандармы займут госпиталь. Бежать неизвестно куда.
Прочь.
СТРАНИЦА ЧЕТВЁРТАЯ. Маяк
Ненавистный город мигает огнями: с холма видно, как тесно жмутся друг к другу отблески во Внутреннем Круге, и как тонут во мраке бедные кварталы. Накануне в доках прогремело несколько взрывов, и ветер до сих пор доносит запах дыма. Клиф пахнет страхом и безысходностью. Скат завязывает концы капюшона, превращая его в лицевой платок, защищающий от пыли. В город ведёт не тоннель даже – крысиная нора, как он её называет. Ёршик бы с лёгкостью прошёл, а вот ему приходится потрудиться – оставить на плечах несколько синяков и ссадин, а потом долго кашлять и промывать глаза, чтобы не щипало от смрада.
Почти все тайные ходы, известные Братству, оказались перекрыты жандармами. «Никого не пускать, никого не выпускать» – приказ звучал предельно ясно. При каждой мысли о синих мундирах Ската начинает захлёстывать волна гнева, поэтому он гонит воспоминания прочь. В узком лазе даже дышать больно, а злоба отнимает слишком много сил, забирая из груди весь воздух.
Последнее усилие – и он находит металлическую скобу. Всякий раз Скат молился, чтобы люк не запаяли и он сумел выбраться наверх. Без добычи они не протянут долго: рыба с приходом осени уйдёт от берега, и что останется? Только слизняков жрать; их на стенах Крепости навалом.
Подтянувшись, он упирается животом в медное кольцо и тут же оказывается на ногах. Оглядывается. Тишина, патрулей не видно. Хотя… полной тишины в Клифе не бывает. Раньше по улицам бродили зазывалы, распевали песни моряки и хохотали весёлые девы из «Бирюзовой Лилии» – гостеприимного дома митресс Чиэры, в котором Скат бывал однажды. Он не рассказывал братьям обо всех встречах, но считал, что с бандой Змеевых сынов лучше поддерживать деловые отношения. Удильщики всегда имели товар: сплетни, слухи и свежие вести они извлекали, как фокусники – меченые карты из рукава, готовясь разыграть с большой пользой.
О карантине Скат тоже узнал одним из первых – благодаря им. Выменял добычу в Холодном доме, прежде чем залечь на дно. И всё же он подвёл братьев.
Умбру подвёл.
Оглядываясь, он шагает к маяку. По левую сторону тянутся промышленные цеха, где даже среди ночи что-то лязгает и грохочет; сквозь трубы рвётся горький дым и снопы искр. По правую руку спят те, кто недавно кутил до утра. Боятся высунуть носы из-за дверей. Кутаются в иллюзию безопасности, как в насквозь дырявое, изъеденное молью одеяло.
Скат не судит. Он знает, что такое страх смерти – животный, сковывающий, заставляющий всё внутри цепенеть. Кто-то спасается бегством, кто-то бьёт в ответ, всегда находя виноватых, но чаще люди просто замирают – в надежде, что обойдётся. Что их-то точно не тронет хворь…
Скат пережил её.
Пережил мастера Дъюра и то, что называли проклятием тамерийских руин. Всё это, казалось, было не с ним, в другой жизни – со смуглым мальчишкой по имени Сеох, который считал по утрам крикливых чаек. Чётное число – к добру, нечётное – к худу. У того мальчишки не было чернил под кожей и понимания, что он может без труда и угрызений совести убить человека.
Не одного. Многих.
Он сворачивает раз, другой, выходит через подворотни на узкую тропку, что идёт вдоль берега – к стоящему наособицу маяку. Его круглый бок с дневной меткой белеет на фоне неба. Скат поднимается на крыльцо и стучит по-особому: два раза медленно, три быстро.
Дверь открывают не сразу.
– Какой глубинный демон тебя принёс?
– И я рад встрече, мон Пепел, – усмехается он. – За порог пустишь? Или бросишь на съедение ветру?
Старый смотритель цедит пару ласковых слов себе под нос, но сторонится, пропуская гостя внутрь – ну узкую винтовую лестницу.
В жилой комнате горит газовая лампа – не масляная, к которым он привык. Здесь тесно, но по-своему уютно. Бывали дни, когда Скат – тогда ещё Сеох – поднимался на самый верх, на обзорную площадку, с которой остров представлялся маленьким – город лежал в устье скал, как на ладони, – а дальше начиналась бескрайняя и бездонная синева…
– С чем пришёл?
– Скорее, от чего, – хмыкает Скат. Оставаться в Крепости ему тошно. – Мои сегодня нашли девчонку. Из племенных, но по-имперски говорит как дышит. На берегу выловили, будто рыбёшку.
– Ну, – хозяин хмурит седые брови, – а от меня чего?
Если бы не рубаха имперского кроя в цветах Клифова флага – белом и синем – его самого можно принять за тамерийца. Высокого и тощего, но крепкого, как весло, с кожей обветренной, задубевшей от времени и покрытой морщинами, с глазами пронзительными, как свет маяка, с голосом хриплым и резким, как скрежет пресловутых цепей в гавани.
– Сможешь посмотреть?
– Смочь-то смогу… – Пепел дёргает уголком губ, шевелятся белые усы. – Но разбирать будешь сам. Что вытянешь – всё твоё.
Скат кивает. Он не первый год знал смотрителя и его «лунное безумие». Видел, как это происходит. Пепел дал ему кров – ещё до встречи с Сомом, – когда Сеох остался без хозяина, брошенный на произвол… Забавно, что слово «судьба» вырастает из корня «суд». Жизнь дала ему этот остров, который Скат ненавидел. И всё же любил Пепла как второго отца. Или ворчливого деда. Жёсткого на словах и странного в действиях. Но семья даётся «по росту». Каждому своё.
Он садится на край топчана. Крутит в руках бутылку: за стеклом гремит, перекатываясь, галька.
– Чего скалишься?
Скат действительно улыбается под капюшоном.
– Вспомнил, как бросал такие в море… – Без камней, конечно, чтобы дальше плыла, но с посланиями, записанными на обрывках бумаги. – А где Мыш?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69414160&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
