– Вот тут бы его денежки и плакали, на твоей земле. Глушков, товарищ стреляный, знает, чем пахнет такое содружество, каково в твоих объятиях!
– А бис с ним, с этим Глушковым! – Генералов немножко рассердился. – Попомни, он ещё не раз придёт ко мне на поклон. Так, говоришь, комбайны тебя интересуют? Я тебе покажу одну штуковину, пальчики оближешь. Вовку Калинкина знаешь?
– Это рыжий, здоровый такой? – Во-во. Натуральная громила. Но чугунок у него всё равно, что надо. Вот увидишь, что он сочинил.
Машина нырнула в балку, попетляла вдоль узкого, заросшего чаканом ручья с высокими кочками по болотистым берегам, на полном газу проскочила широкий, наверно недавно отремонтированный мосток. Лихо. Генераловский водитель уж очень крепко крутил баранку. Уверенность, конечно, повсюду великое дело. Даже на внезапном просёлочном мостике. По такому мосту, тут же гордо объяснил председатель, без труда могут пройти и широкозахватные агрегаты, значит, нам и сам бог велел. Поэтому мы в прежнем, резвом темпе поднялись на противоположный скат балки и помчались вдоль старой, сильно изреженной лесополосы к двум белым домикам у подножия невысокого кургана, полевому стану, вероятнее всего.
Да. Так и есть. Рядом с этими домиками, между которыми на долговязой мачте с растяжками лениво взмахивал скошенным крылом вылинявший флаг, двумя ровными рядами выстроилась техника. Внушительное подразделение, слов нет. С десяток разнокалиберных тракторов, среди которых выделялись и маленькие, похожие по сравнению с мощными «кировцами» на муравьёв – ДТ-20, немного грузовиков, несколько комбайнов с навешенными жатками.
– Держать к комбайнам! – Приказал Лукич своему молчаливому, исполнительному водителю. – Вон они, косари, в тенёчке прохлаждаются, мерзавцы!
Мерзавцев было четверо. Разостлав под акацией широкие новые полотнища от жаток, трое из них возились с какими-то железками, покрытыми заводской краской. Среди них особенно был заметен парень, голый по пояс, устрашающе могучий в плечах и с круглой, по-солдатски стриженой головой. На руках его, а особенно на груди под широко распластавшим крылья татуированным синим орлом с подписью «Вова» небрежно перекатывались крутые связки мышц. Да… такому можно раздеваться, спору нет. Но чтобы что-то там ещё изобретать, наверно всё-таки нужны другие доказательства.
– Здорово, ребята! – Приветствовал отец-командир механизаторов. – А это кто там дрыхнет? – Кивнул он в сторону, под дерево.
Там на замасленной стёганке дремал сном льва в знойной саванне четвёртый мерзавец.
– Никак Иван? Неужто опять, чёртов сын, набрался?! Сегодня-то в честь чего?
Комбайнеры засмеялись. Здоровый парень с татуировкой – это и был Владимир Калинкин, во всяком случае, что Владимир – точно. Он с интересом, будто впервые посмотрел на спящего товарища и с открытой, честной улыбкой ответствовал:
– Сегодня, похоже, в вашу честь, Дмитрий Лукич. Трёшку за вчерашний день сшиб.
– Где это?
– А на культивации. Полторы нормы дал за пол-литра.
– Ты брось это, за пол-литра! – Насупился председатель. – За пол-литра… За пол-литра… – У него наверно после Трифона какая-то фаза закоротила. – Ишь, за пол-литра. А не на водку мы эти премии даём!
– Ясное дело, – вполне согласился с этим, почёсывая у орла подмышками, покладистый Калинкин, – на водку кто же даст. Но и жинке эту сверхплановую трёшку ни один дурак не понесёт.
Вот это мысль! Наконец-то пошла, сермяжная! Я безотчётно, впервые, по-настоящему потянулся к блокноту. Вот с чего начинается настоящая журналистика!
– Опять, Калинкин, ты эту муть заводишь! – Окончательно рассердился председатель. – А ну, поднимите его! Ива-ан!
Когда его растолкали, Иван ошалело уставился красными, смятыми жарким сном глазами на стоящую рядом начальственную «волгу», приснится же такое, осторожно потряс головой, потом медленно-медленно, со стоном тяжелораненого бойца развернулся. Узнав наконец Генералова, расплылся в шальной улыбке.
– Кого я ви-жу! Дмитрий Луки-ич! – И тут же схватился за голову. – Ох, туды-растуды и так далее, больно-то как! На солнце, что ли, напекло? Хлопцы, дайте попить что-нибудь!
– Я тебе дам попить! – Затопотал на него Лукич. – Тебе как человеку премию дают за хороший труд, – он свирепо покосился на нас с Лёнькой (но мы-то при чём?!), – а ты, мерзавец, куда её ухлопал? И что, скажи на милость, за утроба у тебя такая ненасытная?!
– Ой, хреново мне, ой, хреново, – заметался головой по стёганке Ваня. – И что вы все на меня взъелись? Дома жена-кобра проходу не даёт, в поле другой змий, бригадир, бросается, нехорошие слова произносит. А теперь сам председатель налетел, кощеюшка, вихрем чёрным. Да что я, за ваши, что ли, пью? Или работаю плохо? Или рожа у меня кривая? Да дайте же воды, гады! Чо уставились?! – Рявкнул Иван. – Не могу же я так разговаривать!
– Гляди, я тебе покажу теперь премии! – Зло пообещал председатель.
– А если я – две нормы? – Приподнялся на локоть Иван, принимая банку с колышущимся диском воды.
– И за две ни хрена не дам. Жинка пусть приходит и получает твои премии, а тебе – шиш. С маком.
Иван напился, вытер губы, задумчиво похлопал глазами, вздохнул и повалился опять на свою стёганку. – Вот и вам тогда шиш с маком, горынычи. Вместе с жинкой – шиш! На кой я буду пуп задарма рвать?
– Логично, – сказал кто-то и тоже вздохнул от безысходности.
– Поживём, увидим! – Грозно пообещал председатель и позвал нас. – Пошли комбайны смотреть. Сил нет с ним разговаривать! Калинкин! Показывай!
Третьим от края стоял в общем ряду довольно потрёпанный, с облезлой краской, но с яркими, значит недавно обновлёнными звёздами на бункере – СК-4. Сунув руки в карманы и подтягивая таким образом почему-то сильно разношенные спереди штаны к когтистым лапам орла, Калинкин повёл нас ближе к этой удивительной машине.
– Вот, сами смотрите. – Кивнул он куда-то под комбайново брюхо, под хедер (оказывается, это не ругательство!), и присел на корточки.
Лёнька же сноровисто полез под сам комбайн. Прости господи, под хедер. Минуты две молча рассматривал там что-то, может как раз его, а потом позвал меня.
– Лезь сюда. Не бойся. Гля! Ишь, ловкачи.
Довольно внятно и быстро он мне растолковал и даже пальцами показал, как сразу за подборщиком изобретательный Калинкин установил собранные на отдельной раме тракторные грабли с уплотнёнными зубьями. Умудрился таки.
– Поняли? Один момент. Мы покажем их в действии. Димка-а! – Позвал Калинкин. – Давай, заводи агрегат!
Димка – тощий белобрысый парень лет под тридцать в зелёном, какого-то странного покроя комбинезоне с широкими на больших блестящих пряжках помочами и множеством карманов и карманчиков, – шагнул к комбайну и ловко, сразу через несколько ступенек взметнулся на штурвальную площадку. Там он потянул за какой-то рычаг, комбайн вздохнул и грабли приподнялись, как бы оскалились. Вздохнула уборочная машина ещё разок своим, блин, хедером – и они опустились, плотным частоколом вонзили в землю острые зубы.
– Всем хороша! Осталось только назвать милым женским именем. И тогда будет полный комплект.
– Всего и делов-то, начать и кончить! – Скромно потупился Калинкин и вдруг его лицо озарилось застенчиво-горделивой улыбкой. – Можно передавать привет конструкторам.
Вот так! Наверно из-за одного только желания вставить кому-то фитиль русский человек всё такое, что и на голову не натянешь, и придумывает по ходу всей своей жизни. Да, в принципе, и живёт также!
Лёнька тем временем что-то быстро записывал в блокноте под набросанным там чертёжиком. Громовержец Лукич, заложив руки за спину, всё так же внушительно сбычившись, тяжело вышагивал вдоль ряда комбайнов и распекал по делу вызванного из полевой конторки механика бригады.
– Всем хороша машина, а брак допускает, как и всё в России – доступно объяснял нам Калинкин. – По техническим данным он даже предусмотрен, допуски там всякие, плюсы-минусы. А в целом возможны два процента потерь. Для конструктора совсем пустяк эти два процента, а в натуре – 50-60 килограммов на каждом гектаре. Прикиньте теперь, сколько получится по району, краю, стране даже? Сумасшедшая цифра, верно?! А мы вот грабли самодельные поставили и один процент ликвидировали. Герметизацию провели – и второй прикрываем. Так что доделывать нужно машину. Так и напишите. И не забудьте всё-таки при этом ещё и наш горячий привет передать!
Фирменный костюмчик-Димка, свесившись со штурвальной площадки, отрицательно покачал головой, как-то странно, несколько протяжно выговаривая слова:
– Это вы совсем напрасно, Володя. Комбайн – почти экстра класс. Можно сказать, хорошая машина.
– Много ты понимаешь, – отмахнулся Калинкин, – для вас там может быть и экстра, а нам лучше надо. Он, Димка-то, из Уругвая недавно приехал. – Пояснил комбайнер и покрутил у виска чёрным от масла пальцем, синий Вова на груди повёл крылом и презрительно сморщился: – У него тут ещё шарики не в ту, не в нашу сторону крутятся. Ещё загнивает помаленьку. Только и знает, что – экстра, что фирма, что очень даже хорошо. Не пойму вот только – всерьёз ли?! Особенно, когда про нас говорит. Вроде и с уважением, да что-то не совсем. Может, подкалывает так?!
Я, конечно, замер, думая, что и Лёнька сделает охотничью стойку на бывшего уругвайца, вдребезги очарованного уникальной советской техникой, основанной на браке и браком погоняющей. Но тот и глазом не моргнул. Потом, в редакции, Куделин мне рассказал, что давно разработал эту тему (впрочем, по подшивке этого не слишком видно): о том, как и почему, какими именно конкретными ностальгическими чувствами обуреваемая в наш район несколько лет назад вернулась большая группа русских переселенцев. Их предки ещё до революции перебрались в Южную Америку. И теперь нам тут их перемётное потомство нет-нет да и шпильки вставляет. Того и гляди назад начнёт посматривать.
Однако то было потом, в редакции, а теперь я только-только заинтересовался феноменом уругвайского русака, как проявить инициативу опять не дал Лукич. Властным жестом, да рыком всё того же укушенного Зевса председатель уж влёк корреспондентов к своей колеснице – «Газ-24». Правда, её Димка-уругваец экстра-классом почему-то не называл. Наверное, на этот раз столь превосходной степени ему на язык просто не приходило. Терялся, бедолага, в эпитетах. Понятно. Столько лет вдали от Родины! Поиздержался словарный запас без родимой корневой подпитки, поиздержался!
Вечерело, когда мы, побывав в нескольких бригадах, выехали на грейдер, и Лукич приказал вознице поворачивать оглобли «до дому, до хаты».
– Только на Кутулук заедем, пыль смоем. Ты как, Лёня?
Меня он и не спрашивал. Трифоноскопия всё показала – с гнильцой парень оказался. С гнильцой. Хуже уругвайца.
– Давайте, заедем, – согласился чего-то смурной Лёня, наверно подустал маленько, а потом добавил проницательно: – К вечеру вода хорошая.
Километров этак через пять, когда впереди на далёкой, подёрнутой сизой вечерней дымкой возвышенности показалась центральная усадьба генераловского колхоза, наша запыленная двадцатьчетвёрка свернула вправо на узкий, едва заметный в густой траве просёлок. Мягко покатила по нему к плотной стене камыша. За нею в размах, от горизонта на севере до горизонта на юге, протянулась залитая багровым соком заката полоса водохранилища. На противоположной стороне его казался довольно отчётливым обрывистый берег. Навстречу потянуло влажной, пахнущей прелью и тиной, но всё же прохладой.
– А комары нас не съедят? – подумал я вслух.
– Рано им ещё. – Отозвался Лукич. – Осенью, верно, он здесь пощады не даёт. Летом же этот зверь смирный. Да и ветерок вон поднялся, если что, так разгонит супостата. Правда, и нам дрогаля задаст. Ты давай, к головному держись, там, на бетонке, выход к воде хороший.
Это он водителю, не мне, конечно. И понеслась тема рыбацких мест. Естественно, чрезвычайно занятная.
Головное сооружение – это устье канала, начинающегося в одной из старых балок, по дну которой стекали в реку талые воды. Когда Кутулук перегородили плотиной, вода затопила пойму, подобралась к косогорам и превратила бывшие балки в глубокие омуты, чистые от камыша и чакана. Из глухих зарослей выходят сюда на свободную охоту сазаны, ватажками гуляет тарань, краснопёрка и новосёл – гибрид, помесь сазана с карасём или толстолобиком, так и не запомнил, как его зовут. Великое и даже огромное множество его расплодилось за последние годы, взахлёб рассказывал Лёнька под одобрительное угуканье хозяина здешних мест, восседавшего на переднем сиденье. На удочку тот гибрид совсем не ловится, якобы жрёт лишь траву. Хитрый, не дурак. Лоб-то большой. В камышах и прибрежных зарослях для него тучнейшие пастбища и рыбаки берут зажравшегося гибрида только сетями.
– Кстати, может, поставим?! – Услышав о сетях, предложил всё ещё не вышедший из состояния азартно-гостеприимного радушия Генералов. – На ушицу, а? В багажнике 50 метров всегда есть, на всякий пожарный.
Действительно, чего только у него нет, а всё ещё подавай! Мало ему своего подвала, полного рыбой и пива. Да юркого исполнителя желаний рокового дедули Трифона. Да-а, наш человек никогда не наестся!
– Не соблазняй! – Вздохнул Лёнька. – Времени-то вон сколько. Окунёмся и поедем.
– Твоя правда, и мне дел ещё по горло. Но вообще, зря. – Согласился, остывая, Лукич. – Тут этого гибрида, да и сазана с толстолобиком, миллионы, правда, не всегда возьмёшь, видит око. Но много, очень много. Прошлый раз Петро Козлов со второй бригады перегородил сетью вон ту балочку и пугнул сверху. Думал, десятка два-три их там паслось, а они табуном рванули. Наш олух-то и обрадовался улову. А когда взялся за подборы тянуть – пусто. Совсем пусто, ни рыбы, ни сетки, всю в клочья разнесли, одно только подборы и остались. И штрафовать не надо было за браконьерство, сеть отбирать – рыбка сама это сделала.
Место для купанья Лукич выбрал действительно отменное – в самой голове канала, может даже на его лбу, облицованном бетонными плитами, не слишком круто уходящими в воду. Генералов, сбросив с себя просторные одежды, сразу полез в воду, и тут же закряхтел, застонал, надо полагать, от удовольствия, иначе конечно не лез бы. Лёнька сначала размялся, походил на руках, демонстрируя отличную физподготовку, вполне приличную для таких щуплых мозгляков.
– Утонешь, смотри! – своевременно и на всякий случай предупредил его я, – отвечай потом за тебя!
Лёнька тем не менее разогнался и прыгнул сразу на середину канала. Я спокойно нырнул вслед за ним и на всякий случай в то же самое место, поплавал немного и вылез на берег обсыхать. Хорошо! Комаров и впрямь почти не было. Не пыльно. Не жарко. Почти все компоненты комфорта, если не считать знобящего ветерка и соответственно появившейся гусиной кожи. Пришлось побыстрее одеться и тогда только согреться.
Лукич и Лёнька шарили под кручей у противоположного берега, изредка радостно матерясь. Раки в норах крупные попадались. Водитель поднял капот своей экстра-волжанки и стал зачем-то протирать двигатель, явно демонстрируя неиссякаемое трудолюбие. Именно за это ему Лукич в основном и платит. По дороге, улёгшейся вдоль канала километрах в двух, всё реже и реже проносились машины, В стороне, ближе к селу, вспыхнули красные и зелёные вензеля рекламы автозаправочной станции. Такие же вензеля, только в десятки раз длинней, цепочкой протянулись вдоль по водохранилищу – не знаю, для чего уж они там, пароходы вроде не ходят, интуристов нет, шпионы в камышах не шуршат, толстолобиков не пытают. Может, просто для красоты. Мы ж для одной только красоты готовы полмира бесплатно и обогреть и осветить. А вот там, на заправке, через громкую связь кто-то кого-то выругал по-женски нетерпеливым голосом. И тут же, будто откликаясь королеве бензоколонки, по всем берегам водохранилища нетерпеливо и раздражённо завопили лягушки. Дурной пример, как известно, повсюду заразителен.
– По местам! – Заорал рядом Лёнька. Я и не заметил, когда выбрался из воды собственной персоной сам заведующий сельскохозяйственным отделом районного «Авангарда». Не успел подать руку начальству. Куделин подпрыгивал рядом, бодрый и синий от холода, вываливал из закрученных в поясе трусов крупных, с растопыренными клешнями раков.
– С-соб-би-рай! В-в м-майку что ли зав-вяжи!
Вылез из воды и Лукич и тоже с раками в трусах. Мне снова стало зябко, на этот раз от страха и уважения к безумной отваге этих людей. Чем только не пожертвуешь ради охотничьего инстинкта! Интересно, что раки были какие-то в общем смирные, словно заторможённые. Наверно чем-то там впечатлённые. Ещё бы! Где побывать у Героя социалистического труда!
– Видал, Витёк, какие у нас зверюги водятся?! – И председатель с хохотом неуязвимого олимпийца стал извлекать свой улов чуть ли не из самого причинного места. – Лапти! Одного такого на пару кружек хватит!
– Один такой же и не на такое способен. – С благоговейным ужасом прошептал я, наблюдая с какой неохотой грозные членистоногие животные расставались с синими председателевыми трусами, уж до того им и вправду понравилось там. Затем я собрал-таки, отважившись, в майку своего непосредственного шефа десятка три этих кусачих, изворачивающихся лаптей. Мда-а, вместительные однако трусики носит начальство. И отнёс в машину, стараясь, чтобы никто из них меня при этом не цапнул. Впрочем, те, что подержались за Генералова в его трусах, действительно вели себя намного подавленнее. Можно сказать, корректнее. Наверное, он их и вправду впечатлил. Точнее, подавил. Авторитетом.
– Давай, пакуй гадов! – Радовался добыче завсельхозотделом, вытряхивая последних зацепившихся раков из трусов, и тут же объяснил причину такой радости. – За этих раков шеф нас два дня пивом поить будет, пока не кончатся. Может даже на брудершафт. – И запел, всовывая в рукава рубашки мокрые руки: – «Моя милка переплыла через реку Енисей, У неё в трусы набилось окуней и карасей»! Ох! Сдохну, до чего холодно, в воде-то тепло, не надо было вылезать!
Вот и не вылезал бы, в самом деле. Люди бы только вздохнули облегчённо. И перевели дух.
В редакцию мы вернулись, когда совсем стемнело. Наш кадиллак, он же антилопа, лихо вкатился во двор, скользнул лучами фар по штакетнику вдоль стены типографии с ярко освещёнными окнами и, сделав по обыкновению крутой вираж, остановился у самого порога редакции.
– Прошвырнусь часок? – Вопросительно глянул на Лёньку Волков. – Тут недалеко. Бензин есть, отчитаюсь.
– Шеф, наверное, ещё в конторе. – Ответил Лёнька. – Он тебе прошвырнётся! А потом отчитается.
Это предположение, похоже, не лишено было основания, так как окна в редакции светились бодрым пламенем. Но вот из коридора, выходящего на крылечко родного двухэтажного небоскрёба, сквозь настежь распахнутый дверной проём послышались голоса. Говорило сразу несколько человек, явно что-то сильно умное, потому что разобрать ничего нельзя было. И вдруг в общем гаме мощно вознеслось есенинское: «…Но только ты ни капли не поймёшь, Чем я живу и чем я в мире занят!»
– Ага! Чего тут не понять?! Всё ясненько! – Просветлев, констатировал Лёнька. – Керосинят, голуби. Вот они чем в мире заняты! Пока другие горбатятся на него. Я и забыл совсем, что наш мэтр обещал сегодня пузырёк и, как настоящий пионер, сдержал своё обещание. Ладно, Санёк, езжай, ты и в самом деле никому не нужен. Но особо и не гарцуй! Витёк, где наш раковый закусь?! Варить будем. Э! Э! Э! Санька!!! Стоп, машина! Отдавай раков! Ишь, жук, разогнался!
Глава 4. Подвиг механизатора
Дней десять до начала уборки мы мотались по всему району, организовывая рейды активистов печати, участвуя в деятельности бригад взаимопроверки. Порой мне казалось – целая жизнь прошла за эти десять дней. Столько всего всякого было, иной и за год не испытает. Честное слово, я бы журналистам, как на фронте, один день за три считал. Тем более что и отдача этого дня бывала довольно-таки весомой, не рядовой, во всяком случае. Наш «Авангард» громил, разносил в пух и прах нерадивых, восславлял тех, кто до выговоров успевал вывести всю уборочную технику на линейку готовности. Но основной уклон публикаций был всё же критический, подстёгивающий. Громкие, на всю страницу аншлаги объединяли серии материалов с такими заголовками, как «Бьём тревогу!» (причём, били мы её чаще всего довольно сильно, порой, даже наотмашь). И остальные – «Иван кивает на Петра», «А время не ждёт», «А ты подготовился к жатве?!» и прочие необычайно оригинальные авторские зацепки и запевки.
Редактор в эти дни приходил из райкома весёлый, заботливо смахивал с наших натруженных плеч горячую пыль дальних дорог.
– Кузьмич доволен, ребята, должен вам сказать. Сегодня обсуждали на бюро вчерашний рейд. Ивану и Петру по строгачу вкатили. Больше никто не кивает. Нечем.
– Будет теперь мне с них магарыч! – Сокрушался Лёнька. Он буквально только что рассказывал мне о ночном банкете в степи, который устроили для его рейдовой бригады в колхозе «Заря» эти самые Иван да Пётр. – Следующий раз ты туда поедешь.
– Надеешься, и меня угостят? – Сообразил я.
– Ещё бы! Спрашиваешь! Особенно после такого финала. На руках будут носить, пока в какую-нибудь балку не выбросят. Хорошо, если ногами вниз.
В канун жатвы, когда завершились все подготовительные работы и район замер, переводя дух перед главным, итоговым испытанием года, в нашем отделе как-то к вечеру поближе зазвонил телефон, и надо сказать довольно требовательно зазвонил. Сердце ёкнуло – вот оно! Судьба! Начинается! Как всегда, буднично так.
– Ал-лё-о! – Мелодично, игриво пропело в трубке. – Это вы, товарищ Куделин?
