Глава 11
Чего-то не досмотрели мама и бабушка в сексуальном воспитании Вики. И было ли оно вообще? Скорее нет. Её воспитывала улица, переполненная пошлостью и развратом. Чтобы дома была не позднее девяти, кричала вдогонку мама, думая, что этой угрозы вполне достаточно, чтобы девочка не наделала глупостей. А все глупости Вика делала до девяти, после чего спокойно шла домой, как послушная дочь пила чай с бубликами и ложилась спать в обнимку с книжкой. Но снились ей вовсе не алые паруса и не принцы на белых конях, снились ей сны совсем другого содержания. В них она всегда была обнажённой, и её окружали красивые парни, которые без устали ласкали и ублажали её спящую плоть. Не зря же говорят, что сон – продолжение действительности, которая по какой-то причине ещё не материализовалась и живёт в нашем подсознании. Так вот, подсознание Вики до краёв было переполнено таким непонятным и таким недоступным сексом. Как этого не замечали взрослые?
Хотя почему не замечали? Было даже, что заставали её за мерзостью всякой. И что самое смешное, всё время на одном и том же месте. Первый раз Вика попалась бабушке. Мама была на работе, бабушка сидела на улице, Вика видела её краем глаза в окне… И ей так приспичило, что она потеряв бдительность, развалилась на маминой кровати, сняла трусики и погрузилась в блаженное мастурбирование. И уже вот оно,.. ещё чуть чуть,.. и....
– Шо ж ты делаешь, шалава!? – услышала Вика голос бабушки, неожиданно вошедшей в комнату.
– Прости, бабуля, я больше не буду, только маме не говори, – умоляюще заблеяла она. Было ужасно стыдно.
Второй эпизод случился гораздо позже, когда Вика, оперившись, вознамерилась лишиться девственности. Подставил её парнишка, участвовавший в процессе дефлорации, который, кстати, закончился неудачно. Он не придумал ничего лучшего, чем тихонько выбросить наполненный до краёв презерватив под кровать. А кровать-то была снова мамина, они же в её спальне грешили.
Викина мама была помешана на уборке, и в первые же выходные после командировки, которой воспользовалась дочь, за её швабру этот самый презерватив и зацепился.... Что только Вика тогда от матери не выслушала. Какими только эпитетами она не наделила свою блудливую дочь.
Третий раз случился аж через три года. Вика уже была в самом соку. Вернулся из армии один из её воздыхателей, два года забрасывал эротическими письмами, в которых в красках рассказывал, как он будет её иметь. И вот он пришёл и говорит:
– Давай!
– Ну давай, – отвечает та, – пойдём к тебе.
– Нет, – говорит солдатик, – нельзя, там папа с мамой. Может быть у тебя можно?
– Наверное, можно… Бабушка уехала к родственникам в деревню, мама до ночи на работе. Успеем.
И снова мамина кровать. Он действительно осуществил почти все свои мечты, ну разве что на голову Вику не ставил, а так было всё. Он работал, как оголтелый, без остановки, кончил подряд три или четыре раза, да и её так развезло, что всё вокруг стало мокрым, текло из Вики, как из ведра, такое было первый и последний раз в её жизни… В общем он счастливый убежал, а она принялась застирывать простыни и сушить вентилятором любимое мамино пуховое одеяло, которое промокло насквозь. Показалось, что всё получилось нормально. Мама пришла вечером с работы, поужинала и улеглась почитать. Вика вжалась в подушку, и вдруг услышала мамин голос:
– Викуля, а почему в моей комнате снова блядством воняет?
Неприятностью закончилась даже высокоморальная акция мамы, которая все-таки решила образовывать дочь и, заметив её склонность к рисованию, записала Вику в художественную школу. Старания учителей не прошли даром, и где-то с седьмого класса она начала коллекционировать репродукции мастеров живописи прошлого. Если вы хоть немного что-то знаете об этом, то вспомните, что на большинстве картин, начиная с эпохи Возрождения, было очень много обнажённой натуры. Основным источником коллекции был журнал «Огонёк». В каждом номере на развороте печаталась шикарная цветная вкладка. Вот их-то Вика и извлекала из журналов. Настоящий клондайк она обнаружила в школьном гараже, куда сваливалась вся собранная макулатура. Коллекция пухла на глазах, пока увлечённую девочку не схватила за руку завуч. Она распотрошила папку с репродукциями и, увидев содержимое, покрылась красными пятнами, заорала, что выгонит Вику из школы за распространение порнографии… Это был какой-то позор. Впервые за всё время своего взросления Вика страстно увлеклась чем-то отвлечённым от постоянной тяги к сексу, ну почти отвлечённым, но и тут нашлась крамола.
Она стояла перед строем притихших школьников, а завуч, сотрясая смятой «Данаей» Рембрандта, истошно клеймила бесстыжую девицу, посмевшую лицезреть сей разврат. На следующий день в школу была вызвана мама. О чем они говорили в запертом кабинете, Вика не знала, потому что её оставили в коридоре, но через пять минут завуч выбежала, снова покрытая пунцовыми пятнами, за ней медленно и с достоинством вышла мама и, отвесив дочери подзатыльник, увела её домой.
Может быть из-за того случая, который переполнил чашу девичьего терпения, а может быть из-за желания что-то поменять в жизни, Вика решила, что школы для неё достаточно, и кое-как закончив восьмой класс, тайком от мамы и бабушки, подала документы в строительный техникум. И каково было её удивление, когда в первый день занятий кто-то, сидящий сзади, прикоснулся пальцами к её волосам, она резко повернулась, чтобы шлёпнуть его по руке, но замерла, узнав в нахале Валерку, того самого толстенького Валерку, влюблённого в неё одноклассника, которого она не замечала столько лет.
Всё то время, пока шло их взросление, он был рядом, как тень следовал за ней, умудряясь при этом оставаться незамеченным. Он случайно узнал, что Вика решила не идти в девятый класс, и тоже подал документы туда же, куда и она. Очень боялся не поступить, но чудо произошло. И вот теперь они снова рядом, вернее Валерка рядом, а Вика, бросив удивлённый взгляд на него, равнодушно отвернулась. Ну что ж, подумал он, подождём ещё немного, пока она узнает, что такое настоящая любовь.
А вот знала ли Вика, что такое любовь? Та самая настоящая любовь, когда ком в горле и томление во всем теле, когда сердце колотится от предчувствия встречи и во рту пересыхает от предвкушения того, что может произойти потом, когда засыпаешь и просыпаешься с мыслью о нём, когда говоришь с подружками только о нём, когда никто не нужен, кроме него… Нет, такой любви у неё не было. Были влюблённости, увлечения, даже страсть была, а вот любви, как выяснилось, не было.
Был, конечно, у неё парень. Говорил, что любит, да и ей казалось, что любит его безумно. Правда, дальше лапанья сисек и робких попыток засунуть руку в её трусики дело у него не доходило. Так они полгода и зажимались по тёмным подъездам и до полусмерти целовались на лавочке в парке. Неизвестно, как у него, а у Вики всё там горело огнём и требовало продолжения банкета. Хотя, что она тогда знала про «банкет». Практически ничего. Да и он был такой же. И ещё боялся чего-то, наверное, что мама заругает, если узнает, что сынулю какая-то шалава совратила.
И вот как-то вскочил у её любимого на жопе чирей. Огромный такой! Мама его забеспокоилась, и положила чадо в больницу на операцию, чтобы не дай бог, чего не сучилось. Ездила Вика его проведывать целую неделю. Он все лез целоваться, а у неё только этот чирей перед глазами… И вот, в очередной раз ехала она к нему в больницу, в сеточке яблочки, в глазах тоска. Ехала, ехала, ехала, ехала, ехала.., а потом вдруг встала, вышла из трамвая, купила билет в кинотеатр на «Кин-дза-дзу» и, умирая со смеху, сожрала все эти яблоки… Так вот внезапно закончилась ещё одна её любовь…
Вику, конечно же, любили. Даже дрались из-за неё. Девки козни чинили от зависти, что по ней пацаны убиваются, а на них внимания не обращают. А Вика всё ждала чего-то, не принимала всерьёз ухаживания и занималась только изучением и совершенствованием своей сексуальности. Опыты были интересными… И называла она всё это опытами, потому что относилась тогда к мальчикам, как к подопытным кроликам, которых препарируют живьём и смотрят на то, как они реагируют на ковыряние в их внутренностях. Именно это доставляло ей наивысшее наслаждение… А потом уже было не до любви… Потом был только секс…
Глава 12
Постепенно протрезвев после многодневной грусти, майор Тимофеев начистил до блеска туфли, отутюжил парадный китель и, вооружившись букетом алых роз, уверенным шагом направился к дому Норы. Жить то как-то нужно было, а он к холостяцкой жизни оказался не готов и жрать с утра до ночи яичницу он уже больше не мог. Но подходя всё ближе и ближе к подъезду своей, ещё недавно, любовницы, он замедлял шаг, решимость улетучивалась, оптимизм рассеивался. Он больше часа нарезал круги, не решаясь зайти в дом. Ещё столько же времени ушло на то, чтобы подняться на этаж и позвонить в дверь. За это время даже розы успели слегка поникнуть, что уж говорить о настроении.
– Ну и зачем вы, Павел Алексеевич, припёрлись? – спросила Нора, не снимая цепочку с двери.
– Может я войду?
– А что вам тут делать? Вы же всё изложили в своей записке. Вот и соответствуйте.
– Нора, не издевайся. Мне сейчас ещё твоего злорадства не хватало.
– А что случилось? Не заладилась семейная жизнь?
– Открой, пожалуйста. Мне что, тебе на лестнице всё рассказывать.
– Чтобы ты потом опять сбежал?.. Нет уж. Хватит.
Нора попыталась захлопнуть дверь, но Павел вставил ногу в проем.
– Я сейчас сломаю её, – сказал он, пытаясь быть максимально спокойным.
– А я вызову патруль.
– Плевать!
Он схватился за ручку и что есть силы толкнул дверь. Шурупы, которыми была прикреплена цепочка, вылетели из лутки. От резкого удара Нора отлетела в сторону, вешалка с вещами смягчила падение, иначе она разбила бы голову о стену. Павел вошёл в квартиру, запер дверь и присел рядом.
– Ну и чего ты добилась? Легче тебе стало? Я же мириться пришёл.
– Скотина ты, майор, – всхлипывая произнесла Нора.
– Согласен. Даже спорить не буду. Но эта скотина тебя любит.
– Крепкая же у тебя любовь.
– Да, крепкая, – он обхватил её лицо руками, и долго смотрел в наполненные слезами глаза, после чего тихо произнёс, – прости меня…
Нора попыталась высвободиться, подалась вперёд, и их губы соприкоснулись. Этого оказалось достаточно, чтобы пробежавшая между ними искра вновь разожгла потухший огонь и губы слились в поцелуе длинном, страстном, всепрощающем.
Неожиданно от напора их тел оборвалась вешалка, и вся висевшая на ней одежда упала на пол. Не было никаких сил и желания терпеть, и Павел повалил Нору прямо на эту мягкую кучу, уславшую пол коридора, и распахнул её незастёгнутый халатик. Как он соскучился по этому телу и по этому запаху, он понял, что вернулся не потому, что ему некуда было идти, а так хотелось поплакаться кому-то в жилетку, чтобы погладили по головке, пожалели и приласкали. Нет, он вернулся, потому что любил эту женщину. И теперь ему было всё равно, что она сломала его жизнь, разрушила семью и чуть было не лишила всех благ на службе. Всё это такие мелочи по сравнению с тем блаженством, которое Нора умела ему доставлять.
Павел целовал тело любимой, опускаясь всё ниже и ниже, и не встречал сопротивления, поскольку те же чувства переполняли и Нору. Она ждала каждый день, плакала и надеялась. Когда узнала, что майор Тимофеев развёлся, радовалась как девчонка и была уверена, что он обязательно придёт, не думала, что это так надолго затянется, отсюда и такая реакция. И вот теперь она лежала на пыльной шубе, расставив ноги, и принимала прощения, с которыми Павел обрушился на неё. А за дверью в это время стояли две пожилые соседки и, едва дыша, прислушивались к странным звукам, доносившимся из квартиры.
– Ну что мне теперь делать с шубой? – сокрушалась Нора, растирая ладонью слипшийся ворс.
– Купим новую. А эту оставим, как первый экспонат нашего семейного музея, – попытался отшутиться Павел.
– Семейного?
– Ну да, а ты разве не хочешь этого?
– А кто тебе разрешит, советскому офицеру, жениться на иностранке?
– Разрешат… Времена уже не те.
Он встал с пола, помог подняться Норе и накинул ей на плечи халат.
– Что стоишь, – улыбнулась она, – одевай штаны, и пошли обедать.
– Это значит, что я могу остаться и после обеда?
– Да… Оденься только, ходишь тут голый, возбуждаешь одинокую женщину.
– Я просто думал, что мы ещё разочек…
– Ты тут губы не раскатывай, мачо нашёлся. Думаешь, трахнул на полу, так уже всё теперь можно? – игриво отшучивалась Нора, будучи явно не против повторить, но бабская сущность взяла верх. – Второй раз ещё заслужить нужно.
– Я заслужу, – смиренно понурив голову произнёс Павел, – исполню любую вашу прихоть.
– Ну тогда вот тебе мой первый приказ – прибей вешалку и почини цепочку, которую сломал.
– Будет исполнено, товарищ генерал! – чеканно произнёс он и, надев брюки, пошёл в кладовку за инструментом.
Нора возилась на кухне и всё думала, как сказать Павлу о своём секрете, не испугает ли его эта новость, кто его знает, как он отнесётся к тому, что она беременна. До вчерашнего дня она и сама была в этом не уверена, ну подташнивало немного, месячные не начались вовремя, бывает и такое. Но осмотр у гинеколога расставил всё по своим местам – срок три недели. Это как раз приходится на те дни, когда Павел ушёл от жены, как он сказал, окончательно, но потом струсив, сбежал обратно. Хорошие были деньки. Может быть и ребёночек, зачатый в любви родится здоровеньким и вырастет счастливым.
Себя то она назвать счастливой не могла. Особенно своё детство. Нора и месяца не успела отучиться в первом классе, как в Будапеште вспыхнуло восстание. Танки на улицах, стрельба, горы трупов – вот её самые яркие впечатления того времени. Она никогда не забудет, как сидела с матерью в подвале полуразрушенного дома рядом с баррикадой, и в окошко, расположенное у самой брусчатки, ей было видно, как постепенно редели ряды восставших, среди которых был и её отец. Она видела приближающиеся танки и солдат, видела как после нескольких выстрелов баррикада превратилась в пыль, помнила, как рухнул на залитый кровью асфальт отец, как с криком отчаяния кинулась к нему мама… Нора ничего тогда не понимала, почему это произошло, и за что убили её папу. Не понимала и позже презрительного отношения к себе соседей, когда пошла учиться в университет на русскую филологию, а потом устроилась в советскую воинскую часть переводчиком. Она не хотела, чтобы её дети испытали то, что испытала она.
– Всё готово, – услышала Нора бодрый голос Павла.
– Садись, мне нужно тебе кое-что сказать. От твоей реакции будет зависеть наша дальнейшая жизнь.
– Почему от реакции? Тебя что, мой ответ не интересует?
– Слова – это сотрясение воздуха, а вот глаза не обманешь.
– Нора, не томи… И прекрати философствовать.
Она села напротив Павла, налила из графинчика полрюмки водки и подвинула к нему.
– Я хочу чтобы ты выпил за здоровье нашего ребёнка.
– Какого ребёнка? – не понял он.
– Нашего, дурак… Я беременна.
Павел взял в руку рюмку, опрокинул её и, не закусывая, налил ещё одну, выпил и только после этого переспросил.
– Что значит «беременна»?
– А то и значит, что ты скоро станешь папой. Только я не могу понять, это ты так рад или ещё не осознал всю степень серьёзности момента.
– Нора, я уже папа… Нахрена мне ещё один ребёнок? – не смог сдержаться Павел. – Когда ты успела?
– Ну что ж, мне всё понятно, – грустно произнесла она, – и дальнейший разговор мне кажется абсолютно бессмысленным. Можешь выметаться!
– Не понял, ты же сказала, что я могу остаться…
– Уже не можешь. Тест не пройден.
– Не дури, сделаешь аборт, и заживём, как нормальные люди. Ты себе не представляешь, какая это обуза – ребёнок. Подумай…
– Я уже подумала. Уходи!
Нора отвернулась к окну, чтобы Павел не видел, как из её глаз ручьями покатились слезы.
– Нора…
– Уходи…
– Ты пожалеешь об этом, – грубо сказал Павел и, оттолкнув в сторону табуретку, вышел из кухни. – А может это вообще не мой ребёнок, – донеслось из коридора.
Глава 13
Как оказалось, снять фильм не так уж и сложно. Получилось почти всё задуманное, даже плёнку удалось в домашних условиях проявить весьма качественно, чему Иштван был несказанно рад, и теперь предстояло всё это смонтировать. Он, конечно, старался снимать монтажно, чередуя нужные крупности и зная какая сцена будет идти следующей, но без монтажного стола всё равно невозможно было обойтись. И тут вновь пригодилось сексуальное обаяние Лили, которая пообещала нейтрализовать оператора монтажной аппаратной. Двух ночей Иштвану должно было хватить.
– Молодой человек, я из детской редакции, товарищ Молнар заказал аппаратную на два дня. Вы в курсе?
– Да, у меня записано.., – он развернулся, чтобы показать график, и чуть не потерял дар речи, – в журнале… записано…
Знала Лили толк в том, как производить впечатление на мужчин, особенно на тех, кого и мужчиной то можно назвать с большой натяжкой. И этот парнишка был из них. Ей даже стало не интересно продолжать, поскольку он был повержен в одно касание. Но дело прежде всего.
– Вы такой симпатичный…, – сказала она, игриво проведя рукой по его волосам. – А что вы делаете сегодня после смены?
– Ничего не делаю… Домой иду.., – заикаясь произнёс парень, не отрывая глаз от её декольте.
– А как вы смотрите на то, чтобы вместе поужинать?
– С вами?
– Да со мной, конечно. Разве здесь есть ещё кто-то, кто предлагает вам провести время?
– Я… с радостью, – с трудом выдавил он.
– Тогда я зайду вечерком. Готовьтесь.
Лили ещё разок провела ладонью по его волосам, а потом скользнула пальцем по кончику носа и губам, чем окончательно добила парня. Он был готов ползти за ней хоть на край света. Уже в дверях она столкнулась с Иштваном и одобрительно кивнула, мол, дело сделано.
Целый день ушёл на монтаж какой-то ерунды, отснятой оператором на детском празднике. Монтажёру было совсем неинтересно заниматься этим, его мысли были далеко отсюда. А к концу смены он набрался смелости и спросил Иштвана, что он думает о той девушке, которая приходила утром.
– Не упусти свой шанс, друг, – назидательно произнёс тот, – такая попадается на пути один раз в жизни. И не ограничивайся только ужином.
