Марат Байпаков "Кангюй. Бактрия"

Кангюй. Бактрия
Марат Байпаков

Зачем ты вернулся домой? Ведь говорил тебе отец никогда не возвращаться в Бактрию. Но ты вернулся, и потому тебе придётся пройти через испытания. Готов ли ты к ним, Аргей, сын Ореста? Второй год правления базилевса Евтидема Второго, 175 год до нашей эры.

Кангюй. Бактрия

Марат Байпаков

Светлой памяти Сергея Павловича Толстова, дворянина, археолога, востоковеда, исследователя наследия Древнего Хорезма

Неизбежно приходится согласиться, что одни люди – повсюду рабы, другие – нигде таковыми не бывают.[1 - Аристотель (Политика, I, 2, 18, 1255a 19).]

    Аристотель

Корректор Мария Черноок

Иллюстратор Марина Шатуленко

Дизайнер обложки Мария Бангерт

© Марат Байпаков, 2023

© Марина Шатуленко, иллюстрации, 2023

© Мария Бангерт, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-2680-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Друг базилевса, отчего ты печален? – Восседающего на породистом парфянском коне юношу вопрос застаёт врасплох. Всадник поправляет осанку, придерживает коня, оборачивается назад, удивлённо разводит в стороны руки.

– Вовсе нет, Клеандр, устал я, но отнюдь не печален. – Пурпурная кавсия снимается с головы, пыль стряхивается в сторону от телеги с собеседником. Осеннее солнце Бактрии приятно нежит теплом.

– Да будет тебе скрываться от товарищей своих. Как достигли пределов родины твоей, так ты не поёшь, грустишь, и кифара молчит твоя. – Сочувствие звучит в словах. Клеандру около тридцати, муж сложения крепкого, открытое скуластое лицо, честный взгляд карих глаз.

– Всюду нас привечают как старинных знакомцев, то заслуга твоя, Аргей. – В беседу вступает муж солидный, при сединах, лет сорока с небольшим. – Не голодаем мы, хоть и странствуем без богатств, налегке, а ведь ожидали совсем иного обращения.

– Певкест, стратег, эпистат, благодарю за признание. – Юноша не торопится надевать кавсию на голову. Сияет улыбкой. – Счастлив и я оттого, что боги свели меня с такими благородными людьми, как вы.

– Стратегом и эпистатом был я в Маргиане, – поправляет Аргея Певкест, грустно смеётся. – Здесь, в Бактрии, попрошайка я милостей. Удивляюсь, почему у нас до сих пор не изъяли оружие. Прошу, сними с себя эту маску улыбающуюся. Не стоит нас ободрять. Говори откровенно.

Переменяется в лице Аргей, становится серьёзным. К пяти мужам, сидящим и лежащим в телеге на мешках с пшеницей, обращается разочарованный всадник:

– Чувствую я, оставил на границе с Маргианой великолепное сокровище. Когда покидал сокровище, надеялся, переживу расставание. Расставшись, понял, что нет, не переживу. Хочется мне вернуться назад за ним, остаться с ним навсегда, да знаю, не вправе покушаться на судьбу сокровища.

– Верное ты, друг базилевса, вещаешь о том дикаре Зопире, проводнике умелом, из персов? – В беседу вступает с краю телеги налысо обритый муж, ростом высоким, видом гордым, с прямым шрамом на щеке, покрытый на плечах застарелыми следами от доспехов и амуниции, с руками крепкими, не знавшими тяжёлой работы. – Видел я ваше расставание. И дикарь тот плакал, прощаясь с тобой. Обнимал, целовал, отпускать не хотел, всё в пустыню за собою тянул. Нож тебе подарил.

– Гиппомах, не спеши, дорогой, дай договорить другу базилевса, – привычно распоряжается начальственный Певкест.

Пятеро мужей и подросток-возничий пристально смотрят в глаза Аргею.

– Говорю же с вами о дружбе. Там, в Маргиане, остались восхитительные воспоминания. Вспомните всё, что мы пережили в походе. Честно делили опасности, еду, горе и радость. А по тяготам трудных переходов, тревогам отступления, по голодным снам и в стычках с врагами обрели мы кровное братство. Время дружбы – прекраснейшее время. Певкест, Клеандр, Гиппомах, Хармид, Агис, вы мои самые лучшие товарищи. – Аргей прикладывает правую руку к груди, проводит ладонью по пурпурному шарфу, с силой сжимает узел гегемона. Задумчивые собеседники улыбаются и согласно кивают в ответ. – Достойные мужи, что вам лгать понапрасну, притворяться счастливым, обещать вам того, что никогда не случится. Не заслужили вы от меня гнусных унижений. Правда горькая лучше сладкого обмана. Знаете вы не хуже меня – прахом пошла прежняя жизнь. Сокровища наши: мечты, надежды, яркие переживания, служения державе, свершения в делах – остались в Великой Сирии базилевса Селевка. Как сохранить гордость в нужде? Распадётся братство? Каждый будет сам по себе? Отныне скитания станут вечным уделом? Да, живы. Да, спаслись. Но здесь, в Бактрии, нас ждут испытания никак не легче тех, что претерпели от парфян в Маргиане. Кто мы в Бактрии? Несчастливцы, изгнанники, лишённые защиты сирийских богов. Законы Бактрии не для нас писаны. Здесь имён мы не имеем. Не допустят нас к местным храмам. Жертв не принесём на алтарях. А без почтения боги Бактрии не будут нас защищать. Мольбы наши отчаянные не услышит никто. Вот так избежали смерти бранной и угодили в ловушку. Кормят без оплаты не из-за милосердия. Нет милосердия в Бактрии. Оружие не изъяли по причине корыстной, потому как готовят железо наше для коварной междоусобной склоки…

– О-о-о! – Хармид, степенный муж лет тридцати пяти, в чистом тёмно-синем хитоне, сидящий рядом с возничим, недовольным тоном прерывает говорящего. – Похожие речи ты, друг базилевса, нам говорил при первом знакомстве. Был на тебе вместо пурпурной кавсии золотой венок, одно лишь различие между тем днём и этим.

На Хармида оборачиваются мужи в телеге. Им непонятно странное замечание. Хармид спешит продолжить:

– Возражу же тебе, друг базилевса. Зачем корить нас за деяния, которые никогда не свершатся? Не только ведь ты храбрость имеешь, Аргей. Посмотри на нас, посмотри на родных наших. Да что там люди! Рядом с телегой верный пёс мой бежит. Вон, машет хвостом, чует псина, что о нём говорю. Прав ты, сообща одолели трудности: голод, холод, зной, безводие, стычки-засады, разгромили разбойников чуть не при битве, строем их логово брали и не дрогнули же, хватило нам крепости духа. И именно потому не стоит тебе стращать товарищей своих законами враждебной Бактрии.

– Раствориться среди бактрийцев, как снег весенний среди воды, – меланхолично напевает Гиппомах в голубое прозрачное небо.

– Только не это. – Агис, красавец лет двадцати восьми, зло сплёвывает на землю. – Не желаю пресмыкаться пред бактрийцами. Утратил родину я, но не гордость. Не потерплю насмешки. Никому не позволю себя унижать. Железом отзовётся поругание моей скорби. Не знаю, чем буду заниматься в изгнании. Гесиода песни буду петь, пот утирая. – Агис указывает рукой на ухоженные поля. – Честный труд не страшит. Труд на земле не рабство. Плуг или виноградник меня утешат сполна.

– Работать на отдельного человека значит быть рабом, работать для публики значит быть рабочим и наёмником[2 - Аристотель. Caillemer. Dict. des antiq. 1, стр. 441—443.], – грустно изрекает известное суждение Гиппомах.

– Горе не причина для потери гордости, – поддерживает Агиса Хармид и тут же уныло добавляет, глядя на лежащего Гиппомаха: – Но труд честный на бактрийцев не утешение. Пока будем копаться в чужой земле, растеряем себя, смиримся с долей подёнщиков, сгинем бесславно… в виноградниках.

– Не имеет значения, где сейчас мы находимся. Да хоть бы и в Индии. – Деятельный Певкест не желает предаваться грусти.

– Уже и про Индию заговорили? – удивлённо тянет Агис. – В Индию я не хочу.

Певкест наигранно-жизнерадостно отправляет по обеим сторонам приунывшим собеседникам:

– Телега сирийская, оружие в руках сирийское, пёс твой, Хармид, тоже сирийский! Этнос мы, мы сирийцы, великая Сирия в нас! Базилевс Селевк тоже никуда не исчез.

– И кто же нас, ограбленных, нищих, в нужде стеснённых, изгнанников несчастных, катеков сирийских из Маргианы, призовёт к борьбе в Бактрии? – Клеандр зачем-то проверяет ксифос, вынимает старинный бронзовый меч из ножен, проводит пальцами по хорошо заточенному лезвию. Сидящие в телеге, включая совсем юного возничего, с тревогой наблюдают бранные приготовления Клеандра. – А я совсем не против поправить мои пошатнувшиеся дела.

– И потому, от всех обороняясь, я вертеться стал, как средь собачьей стаи волк[3 - Солон (Sol. fr. 24. 26—27 Diehl).], – тянет лирически настроенный Гиппомах.

– «Эти чужаки, Сороос[4 - Сороос (др.-греч. ??????) – Сирия.] эргатай[5 - Эргатай (др.-греч. ???????) – подёнщики.]» мы бесправные, – ругается Агис.

– Нет-нет-нет! Это противно всем правилам общения! Немедля прекратите обсужденье! – гневно протестует Певкест. Стратег не пытается вложить нагой ксифос Клеандра в ножны, но призывает товарищей известным жестом к молчанию. – Мужи, попомним благоразумно приличия. Пред продолжением… совсем пустячного… нет, не симпосия, Гиппомах… так обозначим для дальнейшего уразумения… заговора сирийцев в Бактрии… следует принять хотя бы одну клятву о молчании. А лучше бы так сразу три: молчания, верности и вспоможения. – Певкест хлопает древком дротика по плечу возничего. – Тебя это тоже касаемо, юнец.

Пятеро мужей, подросток в телеге и вельможа на парфянском коне приносят многословные клятвы, призывая в свидетелей предков славных, базилевсов Великой Сирии и эллинских богов. Раскрывается потёртый кожаный кофр, в руках Аргея появляется кифара. Участники товарищества молча недоумевают. Другу базилевса мало принесённых клятв?

– Мудрый Певкест, стратег, эпистат и наставник, понравились мне слова твои про «сохраним идентичность в землях чужих». Синтагма[6 - Синтагма (др.-греч. ????????) – сопорядок, вместе построенное, также военный отряд в 256 человек.] крепкая мы. Может быть, с этносом нашим сирийским сохраним и нашу прежнюю службу сирийскую? Из вас кто-нибудь помнит свои отмеченные заслуги перед Родиной? Предлагаю повторить клятву на верность базилевсу Селевку. Присягал в эфебии, присягу помню и забывать не собираюсь. Мы всё ещё на службе Великой Сирии?

Неожиданное предложение встречает единодушное одобрение. Клянутся трижды, торжественно, нараспев, под громкое благозвучное пение семи струн. В клятвах тех называют имена свои, имена отцов и должности свои, награды, благие деяния, известные по сатрапии Маргиана. Дерзостно-весело на просторах Бактрии разливаются хоровые признания сирийских мужей. Кифара, пропев с положенное, замолкает и исчезает в кофре.

– И кто нас должен встретить в Бактрии, друг базилевса? – Гиппомах, взглянув с почтением на довольного Певкеста, первым вопрошает после клятв.

– Нас уже встретили, – не медлит с ответом вельможа. – Попомните вчерашнее напутствие нетрезвого эпистата полиса Аорна[7 - Аорн – город в Бактрии. Территория современного Узбекистана, окрестности города Термез.], то, что он говорил после пира у ворот цитадели?

– Да был ли он нетрезв? – иронично сомневается Хармид. Усмехается: – Хитрец тот эпистат, себе он на уме, так показалось мне.

– А что говорил эпистат? – Клеандр обращается за разъяснениями к Певкесту.

Стратег задумчив и молчит.

– Тебя не было при прощании, лошадей ты готовил к дороге, при утренних звёздах эпистат говорил. – Агис похлопывает конопляную ткань под собой. – Когда загрузили последний мешок, он хвалился щедростью своей: «Зерно-де это самое лучшее из запасов цитадели, македонское, не местного происхождения». Клеймо на мешках показывал. И город он назвал, вот только забыл его…

– …Александрия Оксианская[8 - Позже полис Евкратидея, современный Афганистан, город Ай-Ханум.], – поправляет привычно Певкест.

– Да-да, правильно, Александрия Оксианская. Там-де найдём мы кров у магистрата справедливого, предводителя полисного буле, из рода честью славного… – Агис пытается безуспешно вспомнить имя.

– …Евкратида. – Степенный Хармид гордится крепкой памятью. – Бывшего меридарха и бывшего сатрапа Туривы.

– Зерно из Александрии Оксианской не самое лучшее из того, что взрастает в Бактрии. То известная истина в Бактрии. Лучшее колосом полновесным из Мараканда[9 - Мараканда – античное название Самарканда.], где был сатрапом эллин Евтидем, основатель второй династии правителей Бактрии. Первую династию македонян Диодотов Евтидем полностью почти извёл в первые дни захвата власти. Многие родственники Диодотов бежали из страны, исчезли бесследно где-то среди кочевых варваров. Растворились, как снег среди воды. – Гиппомах грустно улыбается, услышав от Аргея свои слова. – Передел власти коснулся не только приближённых к свергнутой династии. С тех пор права македонян ущемляют, новые люди отменили многие заслуженные привилегии для аристократии в полисах, знатным бактрийцам дозволили поселяться посреди эллинских кварталов. В Бактрах не поймёшь, где кто живёт.

Клеандр громко присвистывает от удивления. Певкест иронично посмеивается. Хармид шепчет: «Ну и нравы в столице», Аргей с печальным видом кивает головой и продолжает:

– Ныне в буле городов заправляют чужаки наглые, а не потомки тех, чьими бранными трудами покорена Бактрия. – Аргей доверительно подмигивает собеседникам: – Обид у старой аристократии предостаточно для гнева. Македоняне Бактрии за дружбу с Сирией. Эпистат Аорна дарёным зерном нам сторону противостояния определил.

– Сегодня опробуем вкус дарёного зерна, нажарим македонских лепёшек по старинному рецепту. – Агис всем видом даёт понять, что он на стороне Аргея. Тихо продолжает: – Дней через десять вестовые из статмосов, что проходили мы на границе, и тот гонец из Аорна, что отбывал при нас с твоим посланием, вельможа, прибудут к базилевсу Бактрии. Какое вынесет суждение о нашей участи Евтидем Второй? К тому сроку прибудем к столице. А что, если в Бактрах магистраты нам откажут? Крова не дадут. Суду подвергнут за вторжение. Штраф назначат непосильный и то немногое, что сохранили, заберут? Впереди холодная зима, снег и ветер. Базилевс Бактрии занят пограничьем, цитаделями, гарнизонами, появится нескоро в столице. Мы ведь наверняка погибнем, дожидаясь царских милостей?

– Так, может, сразу путь держать на Александрию Оксианскую, минуя негостеприимную столицу? – предлагает Гиппомах. – Зачем нам понапрасну терпеть отказы? Успеем до холодов добраться к тому справедливому меридарху Евкратиду.

Певкест дипломатично молчит. Мужи молча поворачивают головы к Аргею. Решение принимать по старшинству вельможе. Аргей надевает кавсию. Поправляет фибулу друга базилевса, поднимает правую руку, приветствуя кого-то издали.

– Таксодиархи из Аорна возвращаются к нам, с ними ещё какие-то люди в белых нарядах. Чиновники дороги? Верно, впереди по дороге статмос. Уважим законы Бактрии. Не будем прежде времени злить Евтидема Второго. Явим смирение. Прибудем к Бактрам, испросим разрешение на поселение у канцелярии базилевса. Если дозволит буле, жертвы принесём в местных храмах богам Бактрии за удачное спасение. Прилюдно на агоре вознесём песни-молитвы. Вступим в беседы. Расскажем разумно о жестокой войне, о грозных парфянах, о скорбных утратах, о тягостных страданиях, выпавших нам испытанием. Вызовем к себе сочувствие у горожан. Скромностью и благонравием добудем пропитание. Как если не ответят чиновники сразу или истребуют долгое время для ответа нам и будут в том ожидании нас голодом морить, так повернём на Александрию Оксианскую. Для неучтивости будет весомое оправдание. Ведь скоро придёт зима. Зимы суровы в Бактрии. Нас никто не осудит, ибо будем заботиться о семьях своих. В столице мой дом, размещу вас в стенах родных. Вы почётные гости.

Полтора года спустя.

173 год до нашей эры. Конец весны.

На границе Маргианы и Арея.

Плотный полог шатра резко откидывается, полуденное солнце широкой полосой врывается в полутьму, беседа вождя Парфии и сановников новой парфянской сатрапии Арея прерывается. На пороге шатра появляются два силуэта: рослого зрелого мужа в парфянских доспехах и худого высокого юноши, по виду охотника, при косах, в грубых одеяниях, пошитых из светло-коричневых шкур кулана.

– Мой вождь, у меня важные вести. – Хриплый бас говорящего крайне взволнован. – Достойные твоего внимания, властитель.

Полог шатра открывается полностью. Шум военного лагеря, перекличка дозорных, дым костров, ароматы еды из походных котлов вперемежку с запахами конского пота и навоза исподволь заполняют шатёр. В центре шатра движение, от группы восседающих на коврах мужей поднимается и направляется к свету молчаливая тень. Тень усаживается на раскладное кресло, поправляет наряды. Угрюмый вождь парфян поглаживает бороду, осматривает охотника. Задерживается взглядом на татуировках рук, на шее юноши бусы горных племён из сердолика с гравированным орнаментом, на запястьях рук тускло поблёскивают браслеты, нити с кристаллами-кубами обманного золота, золотисто-жёлтого пирита, из Хваризама. Начальник стражи принимает из рук стражников и укладывает перед порогом шатра горит с накладками из бронзы, полный стрел, три дротика, клевец, акинак, остроконечную шапку скифов, ожерелье со скальпами и вместительный кожаный мешок.

– Артадат[10 - Артадат (парфян.) – созданный божеством Праведности.], пусть твой человек говорит.

– Вождь Парфии Митридат, брат достойного вождя Фраата… – На бактрийском языке начинает неторопливо-спокойно юноша речь, голосом нежным, девичьим. Речь гостя тут же обрывается на приветствии.

– Откуда знаешь имя моё и имя брата моего? – Митридат указывает правой рукой на кожаный мешок.

Стражник разматывает сложный узел, вынимает содержимое – то церемониальные парфянские облачения из тонких дорогих тканей: штаны с лампасами, куртки и рубахи с узорными вышивками. Митридат с интересом рассматривает одежды.

– Знатный явану по имени Аргей, следуя в Бактрию, рассказал мне о победном походе парфян в Гиркании. Тогда же сообщил он мне имена предводителей похода.

Митридат слегка подаётся вперёд, сидя на кресле. Недоверчивая угрюмость на лице вождя сменяется на заинтересованность.

– Назови имя своё, гость. – Нет более сухой властности в голосе Митридата.

– Зарина имя моё. Дева из доброго рода дахов пустыни. Клянусь в честности. Царь Нанайя – покровительница моя и свидетельница словам моим.

– Имя парфянской богини поминаешь? Дева, ты принесла мне важные вести? Так говори правдиво, ничего не утаивай. – Митридат оглядывается назад к мужам, восседающим на коврах, тем взглядом приглашая присоединиться к беседе.

Два десятка мужчин разных возрастов окружают вождя парфян.

– Царь Бактрии вторгся во владения твои. Следует с конным отрядом по землям Маргианы по направлению к Туриве. Отряд царя скрывается от преследования врагов из Бактрии. Враги царя не вступили на земли Маргианы. Пограничные камни Парфии остановили их погоню.

– Как опознала ты царя Бактрии? – Митридат недоверчиво прищуривает глаза, пристально вглядывается в лицо девы.

– На нём была пурпурная кавсия, пурпурная диадема, пурпурный плащ, расшитый золотом, и золотое оружие. Видела я, как царь Бактрии пил из золотого сосуда вино.