Марат Байпаков "Кангюй. Бактрия"

Зачем ты вернулся домой? Ведь говорил тебе отец никогда не возвращаться в Бактрию. Но ты вернулся, и потому тебе придётся пройти через испытания. Готов ли ты к ним, Аргей, сын Ореста? Второй год правления базилевса Евтидема Второго, 175 год до нашей эры.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Издательские решения

person Автор :

workspaces ISBN :9785006026803

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 14.07.2023


Гостья замолкает.

– Брат Фраат, приди ко мне. – Митридат складывает руки на груди, закрывает глаза, умиротворённо дышит, лицо выражает блаженство. Никто не тревожит размышления властителя. Спустя недолгое время Митридат открывает глаза, с широкой добродушной улыбкой обращается к гостье:

– Зарина, где ты видела царя Бактрии?

– От лагеря твоего, вождь, в пяти днях пути на лошади. Расположились явану на отдых в ущелье на берегах горной реки, когда отбыла я к парфянам. – Дева правой рукой указывает на северо-восток. В том жесте короткий рукав по локоть оголяет на руке девы татуировки терзаний хищников оленей.

Митридат молчаливо смотрит на начальника стражи, затем оглядывается на окружение. Мужи не сдерживают радостного волнения, степенно шумят меж собой, предполагают в подсчётах, «как далеко за пять дней могли убыть враги», никто из знати парнов не желает отбывать в Арею на службу прежде срока.

– Дева, принесла ты прекрасную весть – парнам достанется дар от богов. Вельможи, отложим дела на западе. У явану запада смятение, их базилевса убили, потому явану запада не до нас. Восток обещает нам достойные победы. И всего-то в каких-то… пяти днях пути. Добудем для Парфии славу!

Слова Митридата вызывают одобрение у знати. Вождь обращается к начальнику стражи:

– Артадат, объяви общий сбор армии. Немедля отбываем в погоню за царём Бактрии!

С теми словами Митридат покидает кресло, с довольным видом приближается к гостье. Правой рукой касается плеча девы.

– Воин Парфии, укажи нам кратчайший путь к ущелью. – К Артадату, сурово повелением: – Надо перехватить добычу первыми. Будем идти и под звёздами. Выспимся в сёдлах. Отставших не ждать.

– Могу ли я забрать оружие своё, вождь? – Дева смотрит на горит у ног Митридата.

Барабаны прерывают спокойствие полусонного лагеря, ритмично-радостно грохочут за шатром. Бравую песню барабанов тут же дополняют крики команд, топот ног, протяжный свист, ржание лошадей, лязг металла. В шатре от шума не расслышать голоса говорящего. Полог шатра опускается, звуки сборов приглушаются. Начальник стражи и стражники подают оружие гостьи Митридату. Вождь открывает горит, вынимает стрелу. Тяжёлая стрела на деревянном древке, при оперении, древко покрыто красными частыми полосками и тамгой рода посредине. Митридат показывает окружению необычный железный наконечник, трёхгранный, со втулкой, в глубоких рыболовецких зазубринах.

– Стрелами рыбу добываешь в реках? И к стрелам тем привязываешь удильную нить? – Митридат благодушен, нет высокомерного уничижения в тоне вопроса, властительный вождь племён парнов общается с девой-охотницей как с равной себе. – Почему рыболовный наконечник из железа, а не из кости?

– Нет, вождь Парфии. Стрелы мои выкованы не для рыб, стрелы мои для врагов. – Дева серьёзна и видом горда. – Дозволь мне с оружием моего рода участвовать в твоей охоте на царя Бактрии. У меня есть и змеиный яд для добычи.

– Возьми, Зарина, оружие своё на мою охоту. – Митридат вкладывает расписную стрелу-гарпун в горит, вновь одаривает деву широкой улыбкой, вручает гостье обеими руками горит со стрелами и луком, оборачивается к окружению, намеревается огласить что-то важное, как вдруг дева ему в спину удивлённо-тихо вопрошает:

– Вождь Парфии, ты не спросил меня про численность врагов.

Митридат резко оборачивается и поднимает недовольно брови. Дева не робеет, прикладывает правую руку к груди и без смущения твёрдо оглашает:

– Тех явану, что в ущелье укрылись, три тысячи, при них тяжело гружённые телеги и крытые повозки. Тех же явану, что преследуют царя по землям Бактрии, вдвое больше, лучшие они, пять тысяч всадников, при них обоза нет, в доспехах и при длинных копьях.

– Благодарю тебя, воин Парфии. – Митридат находит взглядом начальника стражи. Начальник стражи берёт за рукав гостью, намеревается увести смелую деву из шатра. – Нас будет десять тысяч всадников. Скажи мне, Зарина, явану Аргей добрался до Бактрии?

– Да, вождь Парфии, добрался. Сопроводила я Аргея и десять тысяч явану до гор Бактрии.

– Десять тысяч явану? Как нас сейчас? Мерв проксен Селевка покидал в одиночку. Откуда у Аргея такой отряд? – Митридат восхищен количеством «друзей».

– То были явану из крепостей Маргианы, мужи с жёнами, стариками и детьми.

– Хвала милостивым богам! Халдей-прорицатель не лгал. – Митридат меняется в лице, благодушие исчезает, ярость наполняет вождя. Парфянин воздевает руки к небу в круглом отверстии шатра, туда же отправляет восторженные слова: – Мой брат Фраат, где бы ты ни был, возрадуйся, ушедший, твоя заветная мечта сбылась! Гниды перегрызлись меж собой. Явану крушат друг друга.

Спустя четыре ночи.

Раннее утро, перед рассветом

– Вождь Митридат, разведчики сообщают: явану пробудились, тушат костры и намерены покинуть ущелье. – Артадат говорит шёпотом, тоном обеспокоенным, словно бы серо-зелёные скалы предупредят врагов. – Прикажи атаковать врагов, пока они предаются сборам. Застанем врасплох, быстро рассеем их и пленим для тебя живым царя Бактрии.

– Нет, Артадат, поступим иначе. – Перед вождём появляется слуга с вместительным кувшином воды в руках и широким конопляным полотенцем вокруг шеи.

– Но достойны ли явану чести умереть с честью в сражении, мой вождь? – надменно отправляет скалам Артадат. – Ведь они трусливо скрываются в наших землях от погони. У меня для царя Бактрии приготовлены тяжёлые цепи.

– Этим счастливым днём не ищу я победы быстрой, и живым царь Бактрии мне тоже не нужен. Желаю лично в поединке сразиться с царём, повергнуть ниц, снять с головы его царскую диадему. Так пусть же явану покинут горы, а как убудут от них на равнину, на равнине дадим врагам красивую смерть.

Вождь парфян принимает воду в ладони из кувшина слуги, омывает руки, лицо, после короткой молитвы богам Митре и Нанайе надевает шлем.

– Царю Бактрии достался счастливый удел. – Артадат сердит и недоволен. – Павший явану прибудет к предкам своим храбрым воином. Несказанная щедрость, мой вождь!

Митридат лишь сдержанно улыбается в ответ старому воину и закрывает лицо бронзовой маской. Его примеру следуют старшие командиры парфян и начальник стражи. Три отряда спешившихся всадников, два катафрактов и один лучников поднимаются устало с примятой травы, занимают сёдла. Воители молятся богам. Восходит светило, окрашивает спящие облака золотом, но спрятавшуюся армию не видно за отрогом гор. До ущелья сорок стадиев.

Ждать врага парфянам приходится до середины утра. Первыми у отрога появляются конные из авангарда. Едва заметив тени катафрактов у зарослей, эллины с громкими криками подаются прочь галопом назад к походной колонне. Их не преследуют. Парфяне покидают укрытие на виду у врага, на равнине выстраиваются в три равных треугольника, выстроившись, шагом идут на сближение. До походной колонны десять стадиев. На большом удалении от колонны со стороны северо-востока поднимается пыль. Третий, ещё не известный участник спешит к месту сражения.

Заметив столб пыли, вождь парнов командует. Указывает отряду лучников нагим мечом на хвост колонны. Барабаны кочевников оживают. Их злой, ликующий, чуть не танцевальный ритмичный призыв услышан не только парфянами. Походная колонна останавливается. Десяток телег и повозок выстраивается поперёк дороги заградительной стеной напротив треугольников катафрактов парфян. За ней, короткой и хлипкой, не найти спасения. Двух десятков телег и крытых повозок недостаточно, чтобы защитить все четыре стороны от нападения.

К тому моменту, как лучники парфян заходят в левый фланг стены повозок, всадники-эллины выстраиваются в вытянутый прямоугольник. Первые стрелы отправляются в полёт. Эллинам нечем ответить на обстрел издалека, подаваться с дротиками на лучников они страшатся. Катафракты переходят с шага на бег. Треугольник, ведомый Митридатом, сменяет бег на галоп, направление нападения – центр прямоугольника, где зрим всадник в золотом шлеме, в пурпурном плаще с ярко-алым флагом. Третий отряд парфян заходит со стороны лучников. Меж тем у эллинов чувствительные потери, от стрел убыло три десятка убитых и раненых.

Раздаётся пронзительный звук сальпинги. Нет, это не бравая мелодия, недолгое пение проникнуто скорбным отчаянием. Прямоугольник атакуемых выставляет копья на врага, встречно с места в галоп атакует отряд вождя с золотым штандартом. Лучники немедля прекращают обстрел, разделяются на два отряда. Один из них, тот, что поменьше, с сожалением покидает сражение, направляясь навстречу далёкому столбу пыли. Второй, чуть больше, захватывает обоз, убивает возничих, ломает построенную стену, уводя с дороги тяжело гружённые телеги.

Катафракты второго треугольника с серебряным штандартом совершают обходной манёвр, заходят в тыл эллинам. Топот тысяч копыт заглушает рокот далёких барабанов. Македонские ксистоны противостоят парфянским пикам-контосам. Три строя кавалерии стремительно сближаются и сходятся почти одновременно. Три металлические тучи порождают грозу. Раздаётся ужасный оглушительный грохот столкновения. За грохотом без задержки предгорную долину заполняют разрозненные по звучанию звуки битвы: то хруст древков копий, перестук металла о металл, дикое ржание, команды, крики, стоны, вопли. Гул поднимается к застывшему безучастному светилу. В грозовых тучах, как молнии, часто блестит нагое железо. Падения случаются повсюду. Всадники с обеих сторон рушатся с лошадей, лошади опрокидываются ниц вместе со своими наездниками. Лошади без наездников разбегаются прочь от кровавого насилия.

Парфян-катафрактов чуть не вдвое больше эллинов-ксистофоров. Растянутый прямоугольник эллинов не выдерживает двойного удара, с тыла и фронта, сминается в натиске, по центру сильно разрежается в воителях, с трудом сопротивляется, пытается с обоих флангов безуспешно потеснить катафрактов. Однако внезапно легко крушится по центру, утрачивает боевой дух и в короткое время разрывается на несколько разрозненных частей. Золотого шлема не видно нигде. Ярко-алый флаг пал. Барабаны неистовствуют. Сальпинга безмолвствует. Это перелом скоротечного противостояния.

Для длинных копий простора нет. В ход уже идут мечи, сражение распадается на героические поединки. Кровавая работа-молотьба. Парфяне уверенно одолевают эллинов. Призыв к отступлению на койне. Сражение окончательно проиграно эллинами. Оставшихся ксистофоров окружают. Нескольким десяткам эллинов по левому флангу удаётся вырваться из смертельного окружения. Счастливцы ищут спасения, направляясь к близлежащим холмам, за голыми холмами густые заросли, река, потом лес и, наконец, горы. Лучники забрасывают возню с обозом, преследуют отступающих. Никому из бегущих не удаётся бесследно скрыться, стрелы настигают своих жертв ещё на равнине. Поединки сменяются избиением немногих пеших сопротивляющихся. На равнине битвы на лошадях остаются только парфяне.

По центру окончившегося сражения нескончаемые стоны, скорбь, поминание имён друзей и оживлённые поиски. Утраты у парфян незначительные, убыло с шестую часть катафрактов, лучники же и вовсе не понесли потерь. Армия парфян сохранила способность сражаться. Сотня спешившихся всадников бродит среди останков, обыскивает павших, переворачивает туши лошадей, осматривает брошенное оружие. И вот среди трупов отыскивается нечто, вызывающее почтение. К вождю парнов выносят окровавленное изрубленное тело, чуть позже отыскивается ксифос, золотые ножны на ремне, куски пурпурного плаща с фибулой, тонкая, красная от крови лента-диадема и, наконец, сильно смятый, покрытый жидкой грязью золотой шлем.

Смолкают охрипшие барабаны. Поднимают алый флаг поверженного отряда. Флаг повреждён: переломан по древку, полотнище пыльное, изорванное копытами, в пятнах запёкшейся крови. В полной тишине Митридат, осмотрев внимательно павшего, надевает на себя трофейную портупею с золотыми ножнами, вынимает из них ксифос, потрясает им над головой и что-то неслышно командует среди криков, воплей, гиканья и свиста ликования победителей. Катафракты, утратившие пики-контосы, подбирают среди оружия мёртвых подходящую замену. Раненым оказывают помощь лучники, снимают доспехи, промывают раны, мажут на них мёд, мази, бинтуют, накладывают доски на переломы. Меж тем годные к новому сражению парфяне строятся в три походных колонны, рысью направляются по дороге в сторону востока. Битва первая закончилась, но битва вторая ещё не началась.

Навстречу усталым и счастливым катафрактам отступает та часть отряда лучников, что отправлялась в начале сражения на дальнюю разведку. Их новости тревожны. Пять тысяч явану не повернули вспять при виде штандарта Парфии. Лучники приняли бой, нанесли незначительный урон, кружили, беспокоили по флангам, замедлили движение явану, но враг не убоялся тростниковых стрел, напротив, развернулся в боевые построения из трёх частей. Митридат останавливает колонны трёхкратным поднятием штандарта. «Здесь поджидаем явану!» – это команды командиров. Парфяне перестраиваются для битвы. От усталости перестроение происходит сбивчиво и медленно. Лучники занимают центр, два треугольника катафрактов – по флангам. Всяк молится богам о павших, о личном бранном счастье и общей победе.

К полудню появляются явану. Завидев построения боевые парфян, враги останавливаются в трёх стадиях. Пыль оседает. Две армии рассматривают друг друга. Барабаны оживают злыми песнями, лучники покидают центр построения. Но что это? Явану уходят прочь. Катафракты рысью поддерживают атаку лучников. Стрелы летят в спины отступающим. Опустошив гориты, лучники возвращаются. Митридат принимает решение прекратить преследование врага. Бессонные ночи в долгих переходах дают знать о себе. Воители устали, устали и лошади, всем требуется отдых. Катафракты спешиваются, не снимая доспехов, валятся на тёплую землю, засыпают в молодой траве подле лошадей.

К вождю и командирам два лучника волочат под руки пленного, явану, юношу лет двадцати в ранах несмертельных: в предплечье стрелой и с ногой неподвижной, сломанной, возможно, при падении.

– Кто вы? Откуда вы пришли? – через толмача-гирканца вопрошает вождь парфян.

Юноша молчит, висит бледной тенью между опорами-лучниками, смотрит исподлобья не на властителя, а на сверкающие под солнцем золотые ножны с ксифосом. Катафракт из знати парнов подходит к пленному. Удар кулаком под дых выводит явану из оцепенения. Лучники заламывают руки пленному, валят на колени. Юноша ахает, скрипит зубами, тихо стонет от боли.

– Илы базилевса Евкратида… пришли из Бактрии… за свергнутым Евтидемом Вторым из династии Евтидема.

– Где твой базилевс Евкратид? – Митридат подходит к пленному почти вплотную, катафракт за волосы поднимает голову юноши к вождю. Митридат наклоняется к лицу допрашиваемого.

– Базилевс был только что перед тобой. – Юноша не трусит в окружении врагов.

Митридат поворачивается к знати, переспрашивает через толмача:

– Так мы обратили в бегство базилевса Бактрии?

– Да, – следует простой ответ пленного.

Вновь скрежет зубов и приглушённые стоны. Катафракт отпускает волосы юноши, голова пленного сникает. Митридат утрачивает самообладание, поднимает голову к солнцу, во весь голос смеётся. Радость властителя Парфии поддерживается старшими командирами и знатью. Неожиданно очень громко поверх голов откуда-то из рядов младших командиров катафрактов раздаётся восторженное:

– Парфия победила двух царей явану!

– Тот, кто победил царя, – царь! – первым отзывается Артадат, стоящий по правую руку от Митридата. В полной тишине провозглашает: – Отныне Митридат – царь Парфии!

– Царь! Царь! Царь! – раздаётся со всех сторон.

Часть первая.

Старая добрая Бактрия

Глава 1. Столичные магистраты

Колонна сирийских катеков из Маргианы менее всего напоминает сборище жалких бродяг-попрошаек. Десять тысяч изгнанников – македонцев и эллинов – странствуют по земле Бактрии стройным военным порядком, со сверкающими серебром якорями-штандартами катойкий Маргианы, с флейтистами, при достойном оружии: копьях, ксифосах, справных доспехах, бронзовых шлемах, щитах за спинами. Сторонние наблюдатели легко могут заметить в той колонне передовой авангард из двух ил всадников в шлемах-кавсиях, затем авангард из тысячи пеших молодых крепких мужей. За авангардом следует вереница повозок, около двух сотен, с запасами продовольствия и теми переселенцами, кто по малолетству или по старости не в силах идти. Повозки с обоих боков сопровождают два полных лоха из быстроногих юношей и подростков с дротиками и пельтами[11 - Пельта – лёгкий кожаный или плетёный щит, имеющий форму полумесяца.]. Замыкает впечатляющую колонну пеший отряд арьергарда из мужей зрелых, опытных, седовласых, той же численности, что и авангард. Позади них на полёте стрелы в прямоугольном построении ила легковооружённых всадников-продромов.

Гордо шествующие сирийские изгнанники занимают в иной день до двенадцати стадиев широкой персидской царской дороги. Звуки колонны под стать странствующим. И звуки те, право, стоит послушать. Топот копыт, конское ржание, строгая, благородная в торжественности походная музыка двойных авлосов переменяется женскими, девичьими, детскими голосами, блеяньем большого стада овец, вновь звучат бравые авлосы, а с ними в аккомпанемент – перезвон металла, тяжёлые шаги и хруст амуниции. Зачарованный ветер ласково сдувает пылинки с сирийских несчастливцев.

Возглавляют походную колонну Сирии, о удивление, два бактрийских чиновника, таксодиархи, молодые македоняне из Аорна, выходцы из известных семей. Представители власти предъявляют гегемонам статмосов папирус – распоряжение эпистата «не чинить препятствий беженцам из Маргианы». Сирийцы учтивы, дружелюбны и приветливы, знакомятся первыми, их койне приятен, шутят беззлобно, слова бранные не используют, на чужое добро не заглядываются, а на привалах хором распевают старинные македонские песни, молитвы предкам и богам. Звуки кифары, авлосы, тимпаны ласкают слух слаженностью исполнения. Возвышенно-строги мелодии. Катеки Маргианы и в горе чтут гордость свою, а потому колонна изгнанников у зевак вызывает интерес и живое участие, а не неприятие, отчуждение или страх.

На вечерних шумных привалах сирийцев у крепостных стен статмосов бактрийские гарнизоны забывают про нудную службу. Звучит зазывно шутливый многоголосый балагур поликаламос[12 - Музыкальный инструмент, состоящий из пяти, семи или девяти сиринг (пастушьих свирелей) различной длины из тростника или камыша, соединённых вместе льном или воском. Инструмент похож на крыло птицы.]. Любопытство занимает скучающих воителей. За взаимными угощениями простыми блюдами походной кухни, обменами амулетами, фигурками богов завязываются знакомства. После тревожных новостей о новой войне с парфянами следуют живые разговоры. Хотя вина достаточно, воителям Бактрии и Маргианы есть что обсудить и без вина. В неспешных беседах о войске, катойкиях и быте отыскиваются незначительные отличия и поразительные схожести. Бактрийцы проникаются доверием к гостям, угощают свежим хлебом, овечьим сыром, сушёными дынями, мёдом. За одним из таких обсуждений прошлых урожаев фруктов в Маргиане друга базилевса и его товарищей застают важные люди в богатых одеяниях. Быстро выйдя на свет костра из темноты, трое мужей, осанистых, надменных, лет сорока – сорока пяти, чуть не в один голос изумлённо восклицают:

– Аргей!

В костре с шумом трескаются поленья, над танцующим пламенем поднимается яркий сноп искр. Юноша встаёт с раскладного кресла, вглядывается в лица пришедших. Весёлый говор бактрийских и маргианских эллинов замолкает.

– Сын Ореста, ты нас не узнаёшь?

– Хорош же ты на память!

– Неужели намерен нас он оскорбить непочтительностью?

– Тарип? Алкет? Эакид? – удивлённо вопрошает Аргей. – Хайре, магистраты Бактр! Рад видеть вас.

Мужи теряют всякую надменность, довольно улыбаются, подбирают полы длинных одежд, деликатно обходят сидящих у костров, крепко обнимают по очереди Аргея, часто похлопывают по спине ладонями. К ним спешит четвёртый муж, помоложе, рослый, крепкий, с лицом суровым-хмурым, лет тридцати пяти.

– Лаг? Это ты, дорогой? Хайре! – приветствует Аргей, разнимая объятия с Эакидом.

Лаг, положив обе руки на плечи Аргея, внимательно рассматривает облачение юноши, поднимает густые брови, округляет глаза, восторженно шепчет: «Пурпур!», всматривается в фибулу, слегка подаётся назад, читает, тихо проговаривает вслух надпись:

– «Почётный друг базилевса. Селевк Филопатр». Селевк Филопатр? Сирия? Так ты из Сирии, Аргей?

Восторженность сурового Лага переходит в громкий стон экстаза:

– О-о-о!

Магистрат стискивает Аргея так, как его ещё никто не обнимал. Объятия походят со стороны на борцовский захват. Лаг легко отрывает Аргея от земли. Чьи-то кости хрустят, юноша хрипит. Захват сменяется дружеским смехом. Аргей склоняется к земле. Лаг поглаживает по спине тяжело дышащего юношу.

– Родственник я его, по материнской линии. – Лаг объясняет сидящим у костра причину восторгов. Выпрямляет Аргея, обнимает за плечо, прижимается головой к виску Аргея. Благодушно улыбается, как дитя. – Как братья мы похожи. Имею право гордиться успехом сына Ореста при дворе… – Родственник Аргея обретает вновь суровый вид, качает часто головой и добавляет с уважением: – …самого базилевса Селевка Филопатра.

Откашливается Тарип. По обращению среди магистратов именно Тарип их предводитель. Властный муж сжимает обеими руками ладонь Аргея.

– Нам надо кое-что тебе сказать, Аргей. – Голос магистрата печален. – Покинем товарищей твоих?

– Здесь говори, Тарип. – Аргей шумно вздыхает, словно бы понимает, о чём далее пойдёт речь. – Мне нечего скрывать от них.

– Дела семейные нам надо обсудить. – Алкет, извиняясь, обращается к сидящим у костра Певкесту, Клеандру, Гиппомаху, Хармиду, Агису и эллинам-бактрийцам из статмоса. – Печален будет наш разговор, не будем портить вам приятную беседу.

Берёт под руку Аргея и уводит прочь, в тёмную мантию ночи. С ними удаляются и прочие магистраты. Клеандр, Агис, Гиппомах встают было, но Певкест жестом предлагает им вернуться к костру. Прерванная беседа о хранении и сушке фруктов возобновляется с прежним жаром.

– Аргей, – обращается к юноше Тарип, – твой отец умер.

– Прими наши соболезнования. – Эакид обнимает Аргея.

Аргей поднимает глаза к тусклому полумесяцу-луне.

– Орест трагически погиб. Сатрапа убили где-то у деревни варваров, в трёх десятках стадиев за Мараканда, – добавляет Лаг. На немое осуждение Тарипа разводит в сторону руки и добавляет: – Я первым должен был сказать ему правду.

– Мог бы и поделикатнее, – шепчет Алкет.

– Продолжай, Лаг. – Аргей тихо разговаривает с ночными звёздами.

– Дело-то тёмное. – Но продолжает не Лаг, а Эакид. – Произошло убийство сразу после твоего отъезда, летом, два года назад. Кто убил твоего родителя, до сих неизвестно. Тело Ореста обнаружили утром лаой на полях, среди пшеницы. Рядом с ним лежал изрубленный страж. Двух эллинов-чиновников из сатрапии и ойкета-слугу, бактрийца, что сопровождали Ореста, не нашли поначалу. Подозрение ошибочно пало на них. Магистраты буле Мараканда назначили значительную награду за поимку убийц. В поисках пропавших участвовало три катойкии и гарнизоны двух статмосов. По тем поискам обнаружилось много странного. Тела чиновников и ойкета нашли в пяти парасангах[13 - Парасанг персидский – 6,4 км.] от места убийства Ореста, в садах хоры Мараканда. Убийцы не тронули золотые украшения на теле чиновников. Казённую суму с золотом на полталанта обнаружили в тайнике под корнем засохшего дерева, поблизости от места убийства. Кого и где убили первым, твоего отца или его сопровождавших? Почему не взяли золото? Неужели так поступают разбойники?

– Всех троих сопровождавших Ореста повесили, – поясняет Лаг. – Но перед тем жестоко истязали.

– Как и твоего отца. – Тарип сочувственно обнимает за плечи Аргея. Глаза юноши блестят. – Ойкету-слуге досталось более всех: отрубили руки, оскопили, отрезали уши и нос, выбили зубы, выкололи глаза, вспороли живот. Его-то пытали для чего? Домашний ойкет, да что он мог знать серьёзно-тайного? Как умывается сатрап? Какие блюда ест на ужин? Какие ботинки предпочитает? Казённых лошадей с тавром сатрапии не нашли ни на рынках, ни в деревнях. Как ты понимаешь, убийство сатрапа, чиновников, стража и ойкета не дело рук обыкновенных грабителей.

– Да и не всякий разбойник… – Алкет тоже смотрит на звёзды, – …возьмётся так опытно-умело за пытки жертв.

– Тарип, прошу, скажи, кто мог убить отца. – Аргей утирает слёзы. Тарип молчит, а потому Аргей взывает к звёздам: – Здесь нет чужих, здесь только товарищи твои, отец. Развяжи им языки, пусть назовут твоих убийц.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом